Поцелуй Лилит

Глава III

Близился вечер, и ресторан «Утопия» начал постепенно заполняться людьми. Полутемная комната, столь привычная для Лукаса Дженовезе все более и более освещалась отблесками фар, подъезжающих автомобилей — владелец ресторана знал, что у его собеседника, появившегося здесь десять минут назад, очень мало времени.

— Почему он не полетел на самолете? Это ведь простой вопрос… — нервно постукивая костяшками пальцев, произнес Джереми Лартер, пытаясь разглядеть в полутьме лицо своего собеседника.

— Иеремия, друг мой, во-первых, непонятно, зачем обращать на всё это лишнее внимание, — вздохнув, Дженовезе, продолжил. — Во-вторых, пусть парень свыкнется с мыслью о достаточно непростом задании, — чувствуя в поведении Лартера неуверенность, он произнес. — Десять дней… много или мало — вот в чём вопрос.

— Другой вопрос — почему он отправился на судне, приспособленном для перевозки зерна, на котором имеется лишь восемь, непонятно зачем спроектированных, пассажирских мест? — Джереми глубоко вздохнул. — Пойми, Лукас, в твоем нежелании нормально ответить на эти вопросы я вижу лишь желание нарушить условия пари.

Услышав смех с левой стороны стола, теперь уже скрытой во тьме, Лартер резким движением включил настольную лампу.

— Что же это за черт скрылся во тьме, — с насмешкой произнес Джереми, смотря в глаза Корнелио Дженовезе. — И… не вижу смысла сидеть в полутьме, раз здесь нет малыша Фрэнка.

— Если бы не тучи, сейчас было бы совсем светло, — развел руками Лукас. — Да и, давай буду с тобой честным — Иеремия, я просто не хочу, чтобы ты сидел и рассматривал меня, как какого-то преступника на допросе. Иеремия, я думал, мы просто спокойно поговорим.

— Лукас, скажи, ты уже проверил, что это за счет, который тебе дал наш дружок?

— Я не только проверил — я даже перевел туда необходимую сумму. Это какой-то банк в Коста-Рике, но вряд ли он сам создал счет… Сегодня ведь суббота? — посмотрев на потолок, Дженовезе продолжил. — Он уже плывет на судне пять дней и через пять дней будет в Шанноне — он будет рад, когда узнает, что деньги перевели.

— Так вот зачем ты заплатил ему больше — чтобы он не был раздражен из-за столь долгого пути, — его собеседник усмехнулся. — Ты дал своему человек достаточно времени, чтобы изучить парня — теперь-то Мигель у него на крючке, не правда ли? — закурив трубку, он продолжил. — А, может, и нет никакого «Проклятия Каина», а есть лишь люди, которые плохо разбираются в живописи, но очень не любят признавать свою неправоту?

Дженовезе молчал. Он подал сигнал смуглому юноше, стоящему в углу комнаты, и через несколько минут тот вернулся с бутылкой и несколькими бокалами для виски.

— Выпей, мой друг — ты всё равно сегодня не за рулем автомобиля, — выждав несколько мгновений, он произнес. — Мне почему-то кажется, что ты, то и дело, пытаешься выставить меня каким-то проходимцем, нарушающим условия спора, но это ведь не так, — отпив виски, Лукас продолжил. — А я вот знаю историю об одном парне — проходимце, но «проходимце» не по праву рождения, вроде тех, что живут в городских трущобах, а по духу. Этот парень был религиозным проповедником и жил в Англии, в Норфолке. У этого парня была красавица жена и несколько детей, у него была своя лесопилка и люди, приходившие слушать его проповеди, но настоящему проходимцу постоянно чего-то не хватает — на то он и проходимец.

Лукас внимательно наблюдал за своим собеседником: за тем, как дергалось его веко, за тем, как он покусывал свою трубку и нервно осматривал комнату.

— Так вот, — продолжил Дженовезе. — Этот парень очень любил виски, но еще больше он любил карты. Он проиграл все: свои деньги, наследство родителей, свой дом, свою лесопилку, деньги, присланные родителями жены. Пока Британия ожидала, что Гитлер начнет крупномасштабное наступление, этот парень ходил по домам людей, которые раньше слушали его проповеди, и просил у них деньги… «для осиротевших детей погибших героев», — Лукас усмехнулся. — Всё закончилось тем, что этот парень одолжил десять тысяч фунтов у каких-то бандитов из Восточного Лондона, а после того, как не смог вовремя вернуть долго, куда-то бесследно исчез, — теперь владелец ресторана смотрел своему собеседнику прямо в глаза. — Так почему же сын этого парня сидит сейчас прямо передо мной и намекает, что я — такой же проходимец, как и его отец?

— Если таким ублюдком был отец, то какова тогда была мать, — рассмеялся Корнелио Дженовезе, внимательно слушавший беседу.

На какое-то мгновение по лицу Джереми прошла судорога, едва заметная для невнимательного наблюдателя. Он снова нервно осмотрел комнату, пока его взгляд не остановился на бокале с недопитым виски, стоящем возле его левого локтя.

Прошло не более мгновения, но окружающим показалось, что прошла целая вечность. Удар ребром ладони, который Лартер нанес по бокалу, был достаточно метким, чтобы бокал пролетел в нескольких сантиметрах над головой вовремя успевшего пригнуться Корнелио. Ударившись о стену, бокал распался на множество осколков, широким веером разлетевшихся в разные стороны. Джереми вскочил — стоя рядом со стулом, он нервно покусывал трубку, смотря в глаза окружному прокурору.

— Иеремия, тебя можно показывать в зале на втором этаже — будешь развлекать публику, — улыбнувшись, с изумлением произнес владелец «Утопии».

— Если этот клоун ещё раз оскорбит память моей матери — я отрежу ему уши, — Лартер кивнул на довольно крупный осколок бокала, отлетевший к ножке стола.

Разъяренный Корнелио вскочил со стула. Он только теперь осознал, что если бы он промедлил и не пригнулся, то его лицо осталось бы навсегда изувеченным. Он нервничал и, стараясь не сводить глаз с собеседника, вытирал пот, заливавший его глаза.

— Только повтори это еще раз. Только попробуй тронуть меня пальцем — тогда ты сгниешь в тюрьме, — голос окружного прокурора дрожал. — Даже если не я превращу твою жизнь в ад, то это сделают другие люди — они отомстят за меня…

— Остынь, Корнелио, — вмешался Лукас. — Может быть, Иеремия не всегда сдержан, может быть, он пытается забыть то, за что, до сих пор, помнят его отца, но… к дьяволу, он настоящий англо-сакс, и свое слово он всегда сдержит. Если он пообещал тебе отрезать уши, то он это сделает и заставит тебя их съесть, — владелец ресторана вздохнул.

Джереми начал остывать. Посмотрев на часы, он произнес себе что-то под нос.

— Спешишь, — учтиво спросил Дженовезе, выждав удачный момент и, увидев кивок собеседника, жестом попросил юношу, принесшего виски, проводить гостя вниз. Когда Лартер уже был в дверях, у лестницы, которая вела прямо вниз, минуя помещения ресторана. — Кстати, возможно ты до сих пор злишься, но Корнелио тоже присоединился к спору и… он, как и ты, тоже считает, что картины нет — так что вы с ним теперь союзники, — лицо Лукаса расплылось в улыбке.

Безразлично пожав плечами, гость скрылся в глубине лестницы, следуя за своим новым проводником. Теперь у владельца «Утопии» было достаточно времени, чтобы подумать над своим следующим ходом в этой игре. * * *

Когда судно вошло в горло эстуария, практически вся команда и немногочисленные пассажиры вышли на палубу. Мигель, уставший от нескольких последних дней плохой погоды, нехарактерной для майской Атлантики, опершись об одну из стальных перегородок, внимательно рассматривал берега. Его спутник, напившийся вечером вместе с матросами, всё еще спал в каюте, и теперь Массиньи впервые за последние дни смог приобрести столь ценные минуты спокойствия.

Эстуарий был окаймлен отвесными грядами скал, за вершинами которых зеленели луга, круглый год орошаемые щедрыми ирландскими дождями. Где-то далеко, на вершинах холмов, виднелись деревни, освещаемые солнцем, впервые появившимся на небе за последние дни. Достав фотокамеру из чехла, висевшего на плече, Мигель начал делать снимки берегов Шаннона.

— Клянусь святым Патриком, если ты начнешь фотографировать меня, я разобью эту чертову штуковину, — раздраженно произнес О’Хара. Кутаясь в плащ, он, всё еще пошатываясь, подошел к борту.

— Разобьешь камеру — я разобью твое лицо, — раздраженно произнес Массиньи, осознав, что хрупкий хрустальный купол его спокойствия была снова разрушен, как и во все предыдущие дни.

Пока судно, продвигалось всё глубже и глубже, преодолевая течение, Мигель попытался уединиться в каюте. Он успел пересчитать деньги, которые ему дал Маурицио Антонелли — владелец ломбарда из Северного Бостона. Двадцать тысяч швейцарских франков и двадцать тысяч американских долларов — ровно столько дал наличными Маурицио, при условии, что эквивалентная сумма будет переслана на его коста-риканский счет. Антонелли не брал с Мигеля проценты за операции, взамен за бесплатную оценку предметов искусства, время от времени появляющихся в конторе. Но, несмотря на это Массиньи всё равно пришло заручиться словом нескольких людей, менее навязчивых, чем дон Дженовезе, но не менее окутанных мраком темных дел.

Мигель положил практически всю сумму в небольшой нательный чехол. Одевшись и разложив по карманам одежды мелкие купюры в британских фунтах, швейцарских франках и долларах, популярных в зоне аэропорта, он мог уже не опасаться, что его спутник сможет, по крайней мере, в ближайшее время, обокрасть его.

Собрав все вещи и подготовившись для того, чтобы сойти с борта судна в любой момент, Массиньи снова поднялся на палубу.

— За последние несколько лет я немало раз бывал в Шанноне, но я впервые сюда прибыл на судне, — с иронией произнес Мигель, обращаясь к Патрику.

— Слушай друг, — подойдя вплотную, произнес О’Хара. — За последние несколько дней мы успели друг другу надоесть… по крайней мере, я не ожидал, что мне придется десять дней пробыть в каюте, пропахшей то влажной соломой, то ли прогнившим зерном. Так вот, послушай меня внимательно, мы прибудем в Шаннон в десять часов утра, а самолет в Париж вылетает в семь часов вечера. До шести вечера можешь делать, что хочешь — дон Дженовезе не доплачивает мне за то, чтобы я следовал за каждым твоим шагом, да и у меня есть дела важнее.

После этих слов ирландец попытался выдавить из себя улыбку и, похлопав собеседника по плечу, ушел в другой конец палубы.

За бортом уже можно было рассмотреть сам городок Шаннон, раскинувшийся в том месте, где река превращалась в широкий эстуарий. До постройки здесь аэропорта, это скопление домов, названное в честь самой реки, было не более чем небольшой деревушкой, едва ли тесно связанной с остальной Ирландией. Многое изменилось с тех пор, как здесь появились первые взлетные полосы. На месте старой вересковой пустоши появился международный аэропорт, на месте старого оврага — шоссе. Те, кто еще совсем недавно, прохладными зимними ночами, спали в одной комнате со своим скотом, ныне открыли свои пабы, а те, кто еще совсем недавно потерял надежду на что-либо лучшее, теперь считали прибыль за последние пятнадцать лет регулярных полетов.

Мигелю не раз приходилось бывать в Шанноне, но лишь теперь в этом городке он видел свой последний оплот свободы и последнюю попытку переиграть Дженовезе. * * *