Поцелуй Лилит

Глава XI

Оказавшись перед дверью кабинета, Джереми Лартер был удивлен отсутствием шума разговора, столь привычного на третьем этаже «Утопии». Не тратя время на бессмысленный стук он вошел в помещение. Еще воскресным вечером Лукас Дженовезе дал ему указание явиться утром в ресторан.

— Где Лукас? — спросил он, увидев Натана Кравица, сидящего, в пустой комнате, на привычном месте Дженовезе. — Он просил меня прибыть сюда, — добавил он, постучав пальцем по часам.

— Присаживайся, — любезно произнес Натан. — Дон Дженовезе не имеет возможности с тобой беседовать, и да, это — лишнее, — развел руками Кравиц. Выдержав несколько минут молчания, наблюдая за реакцией собеседника, он добавил. — Ну так что, Хосе Мендоза теперь в коме? Он уже никому не расскажет о человеке, заставившем его написать признание?

— Хосе Мендоза? — с театральным недоумением переспросил Лартер. — Нет, я никогда не был в Испании, и у меня нет там знакомых.

— Причем здесь Испания? Ты ведь хорошо знаешь, что пуэрториканцы носят испанские фамилии, равно как и эти ваши индейцы носят вполне английские фамилии… Тебе напомнить, кто такой Мендоза?

— Странно, но я никогда не слышал о таком человеке, — пожал плечами, Джереми, набивая трубку табаком.

— Да, дружище, в составлении бессмысленных, но красивых планов ты обойдешь многих умельцев, — рассмеялся Натан. — Ты придумал признание, нашел наркомана-гомосексуалиста, который вполне вписывался в придуманные тобой рамки, и даже заставил его принести признание в полицейское управление… Да и хитро ты придумал с избавлением от этого парня — когда его перевели в окружную тюрьму, ты с разных адресов отсылал ему открытки. Ведь действительно хороший способ — брать две одинаковые открытки, прижимать между ними героин, а затем склеивать всё это по краям. Отсылая слишком большие дозы, ты ждал, что однажды он умрет от передозировки, но… ты, вероятно, не знаешь, что каждый наркоман отлично знает свою необходимую дозу, — протерев очки, он продолжил. — Да и ты не знал, что каждый наркоман знает вкус и цвет порошка — это ты не знал, когда отсылал ему какой-то яд. Впрочем, знаешь, это и стало твоей главной ошибкой.

— Маленький друг, я вижу, ты во многом осведомлен.

— Потеряв к тебе доверие, этот наркоман начал поднимать шум. За пять дней в тюрьме он успел побеспокоить каждого: он требовал у обыкновенных тюремных охранников появление в камере адвоката, он на каждом шагу… хм… предлагал весьма деликатные услуги, — рассмеялся Кравиц, вспомнив о том, что Мендоза, будучи гомосексуалистом, предлагал свои сексуальные услуги многим заключенным. — Его «услуги» оплачивались героином, но, знаешь, чем тебе более всего не повезло? — бросил Натан, глядя в глаза своему собеседнику, сидевшему прямо напротив него, в противоположном конце стола. — Этот мулат нашел более выгодный способ получения героина — он продал всю информацию о себе нашим людям. Конечно же, ты не знал ничего об этом и, не найдя более умного способа избавиться от проблем, заплатив героином, нанял другого заключенного-наркомана… — сделав длинную паузу, Натан, добавил. — Ну что ж, ты практически выиграл — Мендоза теперь лежит в коме — его череп пробит в семи местах, подумать только, обычной стальной ножкой от тюремной койки, его шея сломана, а обломок этой самой ножки, сломавшейся о его ребра, застрял глубоко в левом легком. Конечно, может быть, он выживет — наркоманы просто невероятно живучие, но это слишком маловероятно. Полиция уже давно согласилась с этой версией, ведь ты — умный парень, и придумал довольно реалистичный сценарий.

— Занимательная история, — кивнув головой, произнес Джереми, веко которого начало сильно дергаться.

— Очень занимательная. Скажи только одно — зачем ты опозорил жену и детей Корнелио? Зачем ты оплевал память их мужа и отца, опозорив их? — прищурившись, спросил Кравиц. — Теперь, согласно той версии, которую ты подкинул полиции, Корнелио был гомосексуалистом, пользовавшимся услугами наркоманов из пуэрториканского гетто. Зачем?

— Зачем вы опозорили память Лоренцо? Зачем вы выставили его интриганом, сталкивавшим лбами преступные группировки, после чего, его невесте не раз угрожали по телефону… Зачем? — начавший нервничать Лартер поднялся со стула.

— Присядь, — кивнув на стул, произнес его собеседник. — Истерикой ты себе не поможешь.

— За какие заслуги Дженовезе позволил тебе обо всем этом говорить? — простояв какое-то время, Лартер, немного успокоившись, присел.

— Тебе действительно интересно это знать? — усмехнулся Кравиц. Заметив, что его собеседник мешкает, он продолжил. — Видимо, ты из числа ребят, которые прозвали меня «Ушами Дженовезе». Ну что ж, в чем-то ты прав. Но… — рассмеявшись, он произнес. — Неужели ты думал, что Лукас напрямую получает приказы от Совета Семьи.

— О чем ты? — с недоумением спросил его собеседник.

— Без приказов сверху, Лукас — всего лишь, кукла. Без приказов сверху он не может и чихнуть. Ты ведь не думаешь, что вопрос сопляка Лоренцо был решен самим Дженовезе?

— Ну и на что ты намекаешь, мой маленький друг? — с улыбкой произнес Лартер.

— Пойми, везде необходимо промежуточное звено, которое могло бы обезопасить верхушку от грязной работы, а низы — от глупости собственный решений… Считай, что я и есть подобное «звено», — прочитав во взгляде собеседника искреннее недоумение, он добавил. — Если Лукас хочет связаться с Советом, то он может это сделать только лишь через меня, а если Совету необходимо передать Лукасу приказ, то Семья может это сделать только через меня, — улыбнувшись, он добавил. — Система сдержек и противовесов, как говорят политики.

— Ну а почему же Лукас не может всё это делать сам. Иначе, получается парламент бандерлогов в миниатюре, — рассмеялся Джереми, едва скрывавший свое волнение. — Почему, они, в отличие от Коломбо, отказались от монополии родственных связей в отношениях внутри семьи… Эволюция?

— Возможно. Да и сам Лукас не такой уж и близкий родственник Вито Дженовезе.

— Ты говоришь о «Семье», как о чем-то сказочно могущественном. Считай, что без дурака Корнелио она стала еще более могущественной, — чувствуя что-то неладное в разговоре, Лартер попытался проверить своего собеседника.

— Конечно, Корнелио был не самым достойным членом семьи, но… намного ли хуже он был, чем Лукас? — усмехнулся Натан. — А что касается тебя, то ты еще заплатишь за свой поступок. Совет Семьи не узнает правду. Если до них дойдут эти вести, то смерть будет не самым худшим для тебя исходом, но, поверь, это им никто специально сообщать не будет…

— Мне с тобой больше не о чем разговаривать, — Джереми резко перебил собеседника. — Беседу я продолжу с Лукасом.

— Но ты, все равно, заплатишь за свой поступок, — спокойно произнес Кравиц, когда гость был уже у двери, которая вела на каменную лестницу, а затем добавил. — А может быть и твоим друзьям придется заплатить за этот поступок.

Оскалившись, Лартер в последний раз повернулся в сторону человека, сидевшего за столом, а затем направился вниз по плохо освещенной лестнице, предназначенной для личных гостей Дженовезе. * * *

Когда Мигель проснулся, комната уже была освещена лучами утреннего солнца. Казалось, что странные сновидения отступили, но этой ночью они снова вернулись. В этом сне Массиньи снова видел странный город, похожий на нечто среднее между Нью-Йорком, Бостоном и Парижем. Здесь эфимерный мир перенес его в какой-то заброшенный цех, где двое мужчин обсуждали некий, важный, для них, вопрос. Одного фантома он видел лишь со спины, а лицо другого едва ли мог разглядеть. Стоявший спиной держал в руках большую сумку. Протянув её своему собеседнику, сообщил о том, что это человеческая кожа, которую так желает купить Лилит. Пока второй призрачный образ, открыв сумку, что-то бормотал себе под нос, фантом, стоявший спиной к Мигелю обмолвился о том, что может продать и свою кожу.

Массиньи снова чувствовал нечто неприятное, остававшееся после этих странных по содержанию, бредовых сновидений.

За последние несколько дней он уже успел привыкнуть к местной жаре, едва ли смягчаемой свежим дыханием моря. Как и несколько месяцев назад, он начал отращивать бороду, избавив себя от лишних раздражений кожы после бритья. Оберегая себя от излишних потерь влаги, он надевал кожаную куртку на голое тело, а каждый раз выходя на улицу, он, под широкополую шляпу, повязывал влажный платок, охлаждавший его тело, а затем и впитывавший пот.

Едва успев одеться и почистить зубы, он услышал звонок в дверь. Открыв её, он увидел Хорхе, видимо, лишь ночью вернувшегося из Парижа.

— Рад тебя видеть, милый друг. Сегодня я здесь, а раз времени у меня много, я полечу с тобой.

— А какой сегодня день недели? — с недоумением спросил Мигель.

— Среда… — осторожно бросил Хорхе.

— Ах да, сегодня же мой пятый полет, — с улыбкой ответил его собеседник.

Когда Массиньи и его спутник вышли из здания, их уже ждал Жозеф на своем стром армейском джипе. По дороге в долину, связанную с эти пригородом старой пастушеской тропой, вполне пригодной для поездки на джипе, Жозеф дал еще несколько указаний относительно контейнеров. Затем, когда его спутники сели в самолет, он попросил их, после возвращения с Корсики, оставить самолет, вместе с грузом в долине. Он лишь обмолвился, что у Альфредо не будет времени вовремя туда прибыть, а благодаря отдаленности от основной дороги на юг, можно было не бояться, что в долине окажутся нежеланные гости.

Беседы с Ортегой были хорошей возможностью для Мигеля забыть о переживаниях.

— Хорхе, скажи пожалуйста, что привело тебя в Алжир?

— Совокупность случайностей, отчасти, изменивших мою жизнь. Сначала я познакомился с Жозефом, когда мы, вместе с Вероник, гостили у её родителей в Дижоне. Сентонж в то время занимался геологической разведкой на пространстве между верховьями Луары и отрогами Юры. Тогда я впервые общался с человек, прошедшим через весь этот ад и проникся глубокой симпатией к нему и другим черноногим, — сделав паузу, Хорхе продолжил. — В пятьдесят первом году был взрыв в Париже — тогда близ Пер-Лашез алжирские сепаратисты взорвали бомбу, спрятав её в урне, напротив кафе… Дьявол. Тогда несколько человек погибло, а еще несколько десятков были ранены — среди них была и Вероник. Бомба была нашпигована крупными гвоздями, и многих раненых, буквально, пришлось собирать по частям. Вероник поправилась, но после этого она уже не смогла иметь детей. Теодору тогда было одиннадцать лет, а мы, как раз, планировали второго ребенка… но провидение легко меняет планы людей.

— После этого ты впервые посетил Алжир?

— Впервые я здесь побывал уже после этого террористического акта, но я тогда был в гостях у одного черноногого, которые вел операции с недвижимостью, как в Оране, так и в Париже. Тогда я проникся этой романтикой: выжженные солнцем холмы, отроги бесплодных скал, рай, построенный людьми на пустом месте, и, конечно же… бесконечная война — отталкивающая и притягательная одновременно.