Поцелуй Лилит

— Он тебя убил бы и гордился своим «первым кафиром», но почему же ты не способен расплатиться с ним? — резко спросил Альбано. — Если ты не выстрелишь, то это сделают другие. Так что, ему, все равно, не выжить.

— Так пусть же это сделают другие, но я не буду брать на себя чужую жизнь, — раздраженно произнес Мигель, развернувшись в другую сторону и направившись, сначала, медленным шагом, в сторону порта.

— Жаль, что этот араб не убил тебя, — Альфредо продолжал говорить вслед уходящему Массиньи. — Мою жену убил такой же сопляк, оставив моих детей без матери. Она шла в сторону банка, а он просто бессмысленно расстрелял её и еще несколько прохожих. Ему было всего двенадцать лет, но, прежде чем выстрелом в голову его остановили жандармы, он забрал жизни у шести человек, навсегда изменив и мою жизнь. Запомни это! — продолжил кричать вслед апулиец.

Двигаясь в сторону порта, Мигель ускорил шаг. Не успел пройти и полквартала, как позади послышался выстрел. Дойдя до улицы, проходившей вдоль старых военных укреплений, он услышал позади себя шум.

— Постой. Не злись, — произнес догнавший его Нанду. — Они не убили его.

— А выстрел? — удивленно спросил Массиньи.

— Они выстрелил над его ухом, чтобы оглушить его — он начал опасно дергаться. Ему поставили кляп и связали. Теперь его отнесут в другой район — там его смогут найти свои же. За раненого они не будут мстить, а наш дом они, все равно, вычислили — к утру придется его покинуть.

— Это дом Франца?

— Нет, это дом одного владельца табачной фабрики, который уже давно уехал в Испанию, но сдал этот дом нам в аренду. Всё оплачено на несколько лет вперед, поэтому хозяин никак от всего этого не пострадает.

— Такое чувство, что я попал в какой-то безумный мир, — рассмеялся Мигель.

— Я понимаю твои чувства, когда тебе протянули пистолет. Ведь я тоже никогда не смог бы выстрелить в ребенка, — вздохнув, он продолжил. — Сорок один год назад, моя жена и сын, маленький Джайлу, которому едва исполнилось пять лет, умерли от гриппа, — Перейра начал переживать.

После этого Нанду рассказал о том, что еще, когда он был ребенком, его семья переехала во Францию, в Ланды, в небольшое рыбацкое селение. Еще в восемнадцать лет, женившись на девушке из своего селения, он ушел добровольцем на фронт, проведя несколько лет в окопах, вернувшись домой за все время лишь несколько раз. Когда Джайлу уже родился, Перейра был тяжело ранен, подорвавшись на мине. Хирургам удалось спасти его ногу, но, с тех пор, после ранения, он больше уже не смог иметь детей. После того, как жена и сын умерли от гриппа, ему ничего не осталось, кроме как навсегда связать свою жизнь с армией. С тех пор его домом стала казарма, самыми близкими людьми — товарищи по оружие, а легкодоступные женщины заменили ему жизнь с любимой.

— Хочешь, познакомлю тебя с господином Туйоном? — спросил Нанду, когда они направлялись в сторону того квартала, где Жозеф поселил Мигеля.

— Кто такой этот Туйон? — осторожно переспросил Массиньи.

— Скоро узнаешь, — похлопал его по плечу португалец. — Зайдем в одно кафе.

— Слушай, Нанду, — начал Мигель. — Ты не мог бы мне кое-что перевести с португальского?

— Хорошо, давай только сначала пойдем к господину Туйону. * * *

Когда автомобиль доехал до перекрестка, водитель такси лишь развел руками, ссылаясь на, произошедшую здесь, серьезную аварию. Расплатившись, раздраженный Лартер покинул машину и пешком направился в сторону кинотеатра.

Войдя в здание, он столкнулся с одним из работников. Резко толкнув локтем в грудь, Джереми осадил охранника, попытавшегося его остановить.

— Я знаю, что произошло, — резко произнес Лартер, войдя в зал.

Коннелл, одиноко сидевший в зале, лишь бросил усталый взгляд в сторону гостя. Распивая, наедине с собой, бутылку рома, он смотрел фильм. Какое-то время он пытался не смотреть на Лартера.

— «На берегу» — это был её любимый фильм, — кивнув на экран, произнес Элвис. — Если бы не ты… — он попытался что-то произнести, но затем передумал.

Утром Лартеру стало известно, что погибла Кимберли — невеста Элвиса. Когда они вместе ехали в автомобиле, по направлению из Бостона в Кембридж, кто-то, из ручного пулемета, расстрелял их машину.

— Одна пуля пробила её трахею, а еще две — раздробили шейные позвонки. Её агония длилась десять минут — она умерла на моих глазах… За что её убили?

— Я обещал тебе, что, если и придется расплатиться, то только моей кровью. И я не сдержал это обещание, — с сожалением произнес Лартер.

— Джереми, я не могу понять лишь одно — кто же из нас ничтожество. Ты, потому что втянул меня во всю эту грязь… Или может быть? Ведь я пошел за таким поводырем, как ты.

— Могу обещать лишь одно — те, кто это сделал, щедро расплатятся своей кровью.

После этих слов Лартер вышел из зала. Направившись к входу, он почувствовал озлобленный взгляд охранника. Когда он уже выходил из здания, охранник что-то раздражительно произнес ему вслед, но ему было уже не до этого. Впереди у Джереми было еще слишком много дел. Теперь для каждого вопроса ему предстояло найти свой ответ* * *

Следующей ночью Мигелю снова приснился странный сон. Он видел все тот же город, но теперь здесь не было тех же странных фантомов, увиденных в прошлых сновидениях — лишь странную фигуру увидел Массиньи, стоящую на площади среди массивных зданий. Этот город уже не был похож на увиденный в прошлых снах — здесь не было руин, но по улицам гулял лишь ветер. Фигура в черном плаще, неимоверно грациозная, позвала его за собой. Это была девушка, но её лицо, под капюшоном плаща, невозможно было разглядеть.

Незнакомка позвала Мигеля за собой и направилась в одно из зданий. Он следовал за ней по переплетениям коридоров и лестниц, пока они не оказались в просторном помещении, с огромными окнами, открывающими обзор этого города-призрака.

Остановившись у открытого окна, она подозвала Массиньи к себе. Сняв капюшон, она позволила ему себя рассмотреть. Черные вьющиеся волосы, смуглая кожа, удлиненное овальное лицо с немного выступающей вперед нижней частью, миндалевидные глаза с густыми черными ресницами, черные глаза, тонкий резко очерченный нос, чувственный рот — это и была Лилит, имя которой он столь часто слышал в своих снах.

Стоя возле окна, она что-то быстро нашептывала себе под нос, но Мигель не мог ничего понять. Когда она скинула плащ, он не мог разглядеть её тело, но чувствовал какой-то могильный холод, исходивший от нее. Притянув его к себе, Лилит, обняв за шею, поцеловала его в губы. За этим глубоким поцелуем последовали прекрасные и, одновременно, неприятные чувства. Остранившись на мгновение, она подхватила с пола плащ и, снова слившись губами с Мигелем, накрыла их своим черным плащом, с алой подкладкой. Теперь и прекрасные, и, до боли, неприятные чувства стали одновременно более сильными. И он, и Лилит были уже вне времени и пространства. Поцелуй с ней казался бесконечным — теперь Мигелю казалось, что жизнь покидает его.

Проснувшись, Массиньи еще некоторое время дышал с трудом. Комната еще была в непроглядной тьме, но небо уже начало сереть, и можно было заметить, что до рассвета осталось не более двух часов. Ему было не заснуть и, включив свет, он стал искать купленную недавно тушь. Свою дорожную сумку он оставил в гостиничном номере, но с собой у него еще остался старый, так и не использованный альбом и тушь.

Стараясь не забыть образ Лилит, увиденной во сне, он начал выводить её на бумаге. Ему уже приходилось делать наброски Фабьенн, но он все еще чувствовал себя не самым лучшим художником. Время шло и, когда небо уже окрасилось в красный цвет, на желтоватом листе бумаги был готов набросок Лилит. Он была, безусловно, невероятно красивой. Мигель едва ли мог понять, откуда в его голове взялся этот образ. Но её красота казалось красотой демона-искусительницы. В её черных глазах можно было разглядеть какой-то первобытный огонь. Это был огонь искусительницы, обманутой и униженной, мстящей всему людскому роду. Её красота была подобна красоте ядовитого олеандра, проросшего на бесплодной каменистой земле пустыни.

Но красота этой искусительницы, демона, пришедшего из глубины веков, не имела ничего общего с красотой прекрасной Фабьенн. Галан была подобна розе, благородному, заботливо взращенному цветку. Мигель уже предвкушал грядущую встречу с ней, но ему снова становилось грустно от того, что, после новой встречи, их будет ждать новая разлука.

Теперь, выбросив из головы приснившийся сон, Мигель пытался вспомнить, чем закончился прошлый вечер. Он вспомнил нападение на них мальчика-араба и вспомнил, как Нанду познакомил его с «господином Туйоном» — местным абсентом, ненамного уступающим французскому. Капрал согласился ему помочь и перевел отрывки из книги, полученной Мигелем от Фабьенн.

Едва Мигель успел одеться, в дверь позвонили. Это был Ортега, тоже собиравшийся отправиться в Париж.

— Хорхе, можно тебя кое-чем спросить? — бросил Мигель, когда они сели в такси, ожидавшее их у входа в здание, водителю которого было необходимо отвези их в порт.

— Конечно, — ответил его собеседник, уже успевший обмолвиться, что Гоулд, вечером после нападения, дал указание всем гостям разойтись, освободив к утру дом от своих людей и их личных вещей.

— Ты веришь в дьявола?

— И да, и нет, одновременно, — с улыбкой ответил Хорхе, дав указание водителю о маршруте движения. — Подобно тому, как не может быть творения живописца без изъяна, и природа человека, прошедшего через бесконечную борьбу эволюции, имеет свои изъяны… Наверно, нет дьявола как такового — того дьявола, образ которого нам прививали с детства. Но в душе каждого из нас живет демон, сбивающий нас с верного пути. Это абсолютное, первобытное зло — это нечто внутри нас, что толкает нас на ошибки. Люди сгорают в вечной борьбе с этим демоном, не зная, что он живет внутри них самих, но эта борьба — наивысшая необходимость.

— Так наши ошибки и есть этот демон? Ведь так? — с интересом спросил Массиньи.

— Верно. Поэтому я и ненавижу каждую свою ошибку, каждый неправильный шаг, потому как знаю, что ненавижу тем самым не самого себя, а лишь демона, притаившегося в глубине моего сознания.

— А искушение? Как ты думаешь, он способен на искушение?

— Способен ли он на искушение? — произнес Хорхе, указав водителю ехать в сторону причала, где уже стоял небольшой теплоход, курсирующий между Ораном и Аяччо. — Нет, он не способен на искушение, потому как он сам… и есть это вечное искушение.