Поцелуй Лилит

Глава XII

Комната в доме, уже хорошо знакомом Мигелю, была освещена лишь красноватым светом ламп. Распивающие, как и сам Массиньи, вино люди, были ему знакомы: Перейра, Альбано, Теодор, Сентонж и Гоулд со своей подругой — привлекательной девушкой, около тридцати лет на вид, из числа черноногих. Все они увлеченно слушали Ортегу, ходившего кругами, активно жестикулируя, среди мягких кресел, расставленных по комнате.

— Интересный вопрос ты задал, Альфредо. Совместимо ли христианство с современной наукой… Смотря о каком христианстве говорить — о темной вере темных веков, растерявшей римское наследие, либо же о том христианстве, которое нам подарила эпоха Просвещения. Ведь только идиот будет говорить, что теория Дарвина — небогоугодна. Ведь она и отображает весь смысл создания человека. Зачем Богу одновременно создавать существ, абсолютно неравных по своим способностям? Ведь Библия не говорит, как быстро был создан мир. Судите сами, Бог лишь создал Вселенную, пустую и безжизненную, где в адском пламени разрывающихся звезд и галактик появилась наша прекрасная планет — алмаз, хотя и не бриллиант. Здесь и появилась жизнь — сначала, простые создания, безлики и неразумные. Но Бог им дал одну великую вещь — желание бороться за свое место под солнцем. Это вечная жажда борьбы и есть… жизнь. Прошли миллионы лет эволюции, этой вечной борьбы за свое теплое место, и лишь одно существо смогло превзойти всех остальных — Человек. Да, Человек создан по образу и подобию Бога, но это не значит, — резко отрезал Ортега. — Что Бог похож на человекоподобное существо. Это лишь значит, что Человек подобен Богу своим желанием творить, своим желанием познать непознанное. Пока птица стремится в небо, червь — в глубину земли, а дикий конь — в бескрайние степи, Человек стремится пройти сквозь пространство и время, в бесконечность Вселенной. Лишь Человек, из всего, что было создано Богом, смог понять сущность своего бытия, задуматься над этим, изменять его и вершить судьбы. Лишь Человек, преодолевая пространство и время, стремится к своему Творцу, потому как он благодарен ему за сущность своего бытия.

— Что же такое Бог? Ведь многие люди, далекие от религии, представляют себе какого-нибудь старца на облаке. Как вы объясните массам то, что рассказываете нам? — с любопытством спросил Альфредо.

— Что есть Бог? Бог, как говорили халдейские мудрецы — это бесконечность Вселенной. Он везде: в дыхании рыбы под толщей воды, в лучах утреннего солнца, в детях играющих в прозрачной воде ручья, в далеком мерцании звезд — ибо… Бог и есть Вселенная. Он — всеохватывающий разум, живущий в каждой частичке Вселенной. Конечно, христианство говорит нам о триединстве Бога, а наука и желание познать непознанное лишь молчаливо кивают нам на это. С одной стороны, это вселенский, вездесущий и бесконечный разум — творец всего и вся. Но Человек, все-таки, пока еще несовершенен и не может понять, что нечто может быть творцом и творением одновременно. Если Бог-Творец и есть Бог-Отец из доктрины христианства, то Бог-Вселенная или же Бог-Творение, как вам будет угодно, соответствует христианскому понятию «Святого духа». Многие неразумные псевдоверующие, крещенные в младенчестве и, в силу ряда причин, неспособные ни понять суть христианства, ни отказаться от бездумного выполнения многочисленных громоздких обрядов, просто неспособны понять, что есть «Святой дух». Загляните в историю, и вы увидите, что, на протяжении веков, люди из низших слоев общества просто отказывались от попытки понять суть мироздания, склоняя в пользу бездумного выполнения обрядов, когда-то просто навязанных их предкам, — отпив вино, Хорхе продолжил. — Но что вам скажет любой священник, если спросить, что является целью любого верующего? Он вам ответит — «почувствовать себя единым целым со Святым духом». «Как это?» — спросит у вас дурачок, понимание христианства которым ограничивается лишь рождественской молитвой…

— Так все-таки, как это? — спросил Тео, после чего комната наполнилась добродушным смехом слушателей.

— На самом деле, всё просто. Возможно, пройдут тысячи и десятки тысяч лет, но наивысшим благотворением для Человека-Творца будет ощущение единства с Богом-Творцом и Богом-Вселенной. Что почувствует тогда человек… это и есть загадка Вселенной, которую предстоит разгадать Человеку-Творцу. Разгадка этого — та благодарность, которую предстоит получить от Бога. Пока же Человек-Творец идет к нему навстречу: он до неузнаваемости изменил свой образ жизни, создав великое множество технологий, освоив океан и небо, спустившись в толщу земли и выйдя в космос. Подобно заботливому родителю, Бог дал своему ребенку, Человеку, подарок. Этот подарок, подобный сложному конструктору — мир. Пока Человек был еще маленьким ребенком он, познавая все вокруг, познавал и суть конструктора. Он не менял его и воспринимал этот подарок таковым, какой он есть. Но время шло, и росли способности Человека — она начал присматриваться к этому подарку, а затем начал изучать, словно собирая и разбирая, познавая тем самым суть этого подарка. Именно на это стадии своего развития находится Человек. Ребенок с особым любопытством присматривается к сложным деталям, а Человек-Творец присматривается к свету далеких галактик. Пройдет время и он все еще попробует — он еще не раз соберет и разберет это конструктор и, наловчившись, сольет воедино свою безудержную фантазию и творческую силу, с одной стороны, и неимоверное разнообразие существующих в мире форм. Подобно заботливому родителю, умиляющемуся фантазии и изобретательности ребенка, Бог-Творец позволит Человеку-Творцу почувствовать себя с ним одним целым. Возможно, это будет мгновение, но это мгновение продлится вечность.

— Безусловно, Человек — наилучшее создание Бога, уподобившееся ему в своем желании творить, но, как вы считаете, все ли люди равны? — с интересом спросила подруга Франца Гоулда.

— Нет. Безусловно, нет. И христианская доктрина нигде не указывает нам на какое-либо абсолютное равенство. Во-первых, люди неравны от рождения. Они имеют разное происхождение: кто-то рождается в семье аристократов-интеллектуалов, а кто-то — в семье докера-любителя крепкого питья. Люди неравны по своим способностям: кто-то рождается гением, а кто-то — глупцом. Даже перед лицом смерти люди неравны: кому-то предстоит умереть в утробе матери, а кому-то — прожить долгую плодотворную жизнь и умереть в окружении детей и внуков. Но… люди не только рождаются неравными, но они и неравны перед Богом в час Судного дня, потому как они проживают разную жизнь и творят разные дела. Трудно поверить, что гений и лентяй могут пройти на Небеса сквозь одни врата. Ведь нет, Богу неугодны слабые существа — они, всего лишь, созданы для того, чтобы сильные становили более сильными — таков удел слабых. Ведь и девушка выберет себе умного благородного смельчака, а не ленивого кретина, которого можно лишь жалеть. Все разговоры о равенстве глупы изначально, ведь жизнь — это вечная борьба за власть, вечная борьба за власть — это эволюция. Эволюция — это жизнь. В борьбе есть и победители, и побежденные. Снисхождение к побежденным — законное право победителя. Пример — собаки. Когда волки и шакалы проиграли предкам людей в этой вечной борьбе, они стали побежденными. Но это не значит, что они не радуют наши глаза. Просто, они — проигравшие, и им никогда не стать тем, чем стал человек. У них нет возможности слиться воедино с Богом-Вселенной, поэтому у них и нет души в её христианском понимании.

— Хорхе, с твоим мышлением, стоит писать книги, — произнес Мигель, отпивая алжирское розовое вино.

— Я подумаю… — усмехнулся Ортега.

В этот момент тишина комнаты, заполненной увлеченными рассказом людьми, была словно разрублена громом. Это были выстрелы — резкая очередь выстрелов, за которой последовали крики людей, доносившиеся из помещений, выходящих во внутренний двор.

— Что там творится? — удивленно прошептал Гоулд. Жестом он позвал Нанду, Альфредо и Мигеля за собой, попросив всех остальных остаться в комнате.

Когда они, взяв старый карабин и одну новую американскую штурмовую винтовку, выбежали во двор, стало ясно, что произошло. Люди, поставленные следить за двором, забыли, возможно, и не в первый раз, закрыть ворота, оставив в них широкую щель, достаточную для того, чтобы через нее мог пройти широкоплечий мужчина.

Видимо, открытые ворота оказались для стрелка, выискивающего жертву, неожиданным подарком. Проникнув во двор, он был сбит с толку светом, горевшим в комнате охраны, окнами выходившей во внутренний двор. Короткими очередями он начал расстреливать окна. Он был плохим стрелком, но безрассудно самоуверенным. Когда, приказав охране выключить свет во дворе и внешних комнатах, Гоулд, вооружившись штурмовой винтовкой, и Нанду, вооружившись карабином, начали стрелять в сторону ворот, нападавший начал медленно отступать. Оказавшись в открытых воротах, незнакомец побежал. Оказавшись на улице, Франц уже не мог ошибиться — его противник бежал по не очень широкой, идеально прямой улице. После коротких очередей из автомата, разошедшихся веером, Гоулд и его спутники услышали пронзительный крик.

Преодолев, быстрым шагом, около двадцати метров, они увидели нападавшего. Альфредо, захвативший в комнате охраны фонарь и пистолет, посветив на незнакомца, дал возможность спутникам увидеть, что нападавший, жертвами безумного нападения которого они чуть не стали, был еще совсем ребенком. Перед ними, на тротуаре, лежал мальчик-араб, не старше одиннадцати или, даже, десяти лет на вид.

Его голень, судя по всему, была раздроблена — в мессиве раны можно было разглядеть мелкие осколки кости. Громко ругаясь на арабском и осыпая своих противников проклятиями, он яростно плевал в их сторону.

— Интересные у их детей игрушки, — произнес Франц, подняв с асфальта оружие ребенка. — Это — автомат Калашникова — один из многочисленных подарков, которые Советский Союз посылает мусульманам-муджахидам.

— Кто же его мог прислать? — тихо сказал Альфредо, подсвечивая фонарем пораженного противника, а затем протянул пистолет Мигелю. — Ему хватит одного выстрела в голову…

— Ты с ума сошел? Ведь он же — ребенок, — резко отрезал Массиньи.

— Ребенок — ты. А он — воин, безжалостный и решительный. Скоро, если это еще не произошло, он убьет своего первого черноногого, а через десять лет он уже сформировавшимся головорезом, — вмешался немец.

— Он бы убил тебя, не мешкая, — продолжил Альфредо. — Для него ты, всего лишь, препятствие. Он готов убить тебя, готов убить твою девушку, он убил бы твоих детей и родителей, — он все более и более настойчиво протягивал пистолет.

— Это — безумие. Я не буду стрелять ребенка. Вы, к дьяволу, нанимали меня в качестве пилота, а не детоубийцы.

— Но он — не ребенок! — громко бросил Мигель.

— Ты думаешь, что он сейчас страдает от боли? — спросил итальянец, направляя фонарь на лицо стонущего мальчика. — Но это не так. Перед подобными заданиями детям дают опиумную настойку, чтобы они чувствовали определенную, скажем так, оторванность от реальности. Он понимает, что ранен, но он просто играет, не чувствуя боли — лишь пытается вызвать нашу жалость.