Поцелуй Лилит

Глава XVlll

Полуночный Марсель, в глаза одинокого путника, гуляющего по сплетениям городских улиц, казался прекрасным местом для прогулок, даже по сравнению с вечерним Манхэттеном. Пересекая городские кварталы, путник с интересом рассматривал городские дома и общественные здания. Свернув на улицу, сужающуюся по мере продвижения по ней, он увидел очень высокого человека, приближающегося к нему.

— Железный Дровосек, он же — Малыш Фрэнки… Не так ли, — обратился он, на английском, к незнакомцу, находящемуся в десятке метров от него.

— Ты догадлив, — произнес незнакомец, на котором можно было рассмотреть солнцезащитные очки.

— А ты не очень расторопен в поисках, — усмехнулся одинокий путник.

— Пойдем, Маркус… ведь тебя так зовут? В трех кварталах отсюда меня ждет такси, — ответил Фрэнк Мюллер, позвав собеседника за собой.

Пока они двигались в сторону улицы, на которой Фрэнка ждала машина, Като внимательно изучал своего спутника, не очень внимательно, достаточно самоуверенного, но все же серьезного противника. Когда Мюллер предложил своему спутнику сесть в автомобиль, Като обратил внимание на то, что одна из задних дверей не совсем исправна. Её невозможно было полностью закрыть и, верно, было достаточно одного резкого удара или толчка для того, чтобы открыть дверь. Как раз, рядом с этой дверью автомобиля сел Мюллер.

Сам автомобиль представлял собой старый лимузин среднего размера, ныне переоборудованный и используемый таксистом. На сиденье, расположенном напротив заднего, сидел юноша, напоминавший Лукаса Дженовезе, каким тот мог быть в юности.

— Прежде, чем приступить к делу, я задам тебе один вопрос, — начал Мюллер, сидевший рядом с Като. — Почему не существует человека по имени Маркус Като? Его нет ни в Новой Англии, ни в Нью-Йорке, его нет нигде, и он даже никогда не жил в Лондоне…

Автомобиль тронулся, и таксист направился куда-то на восток, за пределы Марселя.

— Наивно полагать, что в Нью-Йорке, или в Новой Англии, или где-то еще, можно найти человека с латинским именем и японской фамилией, — с располгающей улыбкой произнес его собеседник. — «Като» — это лишь дань уважения памяти моего отца. Так меня называют близкие и друзья… Ну а мой дедушка никогда не позволил бы сын его родной дочери носить какую-то чужестранную фамилию, а не его собственную. Ведь всё так просто, — пожав плечами, улыбнулся Маркус.

— Лишь дьявол знает, кто ты, но у нас есть к тебе предложение, — вмешался в разговор и старшин сын Дженовезе, Антонио. — Тебе дадут пять тысяч долларов, а ты навсегда забудешь о Мигеле Массиньи.

— Пять тысяч долларов? — рассмеялся его собеседник. — Впрочем, если разменять их монетами по одному доллару, то эту сумму можно положить в ларец и где-то спрятать… По крайней мере, в детстве, пока оно еще было достаточно беззаботным, мы в нечто подобное играли, правда, прятали разные стеклянные безделушки, — с вежливой улыбкой Като продолжил. — А у меня есть другое предложение. Во-первых, здесь пятьдесят тысяч долларов, — он кивнул на портфель, лежавший у него на коленях. — Эту сумму получит тот, кто приведет меня к Массиньи и позволит мне хотя бы час с ним поговорить… Не правда ли выгодное предложение?

— Я тоже ценю хороший юмор, но, бывает, шутки мне быстро надоедают, — покачал головой Фрэнк.

— Шутки? — с недоумением переспросил Маркус. — Но, господа, здесь у меня действительно лежит соответствующая сумма денег — я могу показать.

— Лучше хорошо подумай над нашим предложением. Так или иначе, с тем парнем пообщаться у тебя не получится, — покачал головой Фрэнк.

— Сейчас мы тебя довезем до большой дороги — ты вернешься в гостиницу и все хорошо обдумаешь. А завтра отправишься на первом же самолете домой, — Антонио выхватил пистолет, направив его в лицо Маркусу.

— Да, именно так, — теперь оружие было и в руках Фрэнка.

— Включите, пожалуйста, освещение в салоне, — произнес на французском Като, обращаясь к водителю.

Теперь можно было рассмотреть, что они едут над глубоким оврагом, на дне которого протекала небольшая река, впадающая в море. Овраг, огибая скалистые кряжи, растянулся на несколько километров. Когда освещение включилось, Като мог предположить, что этого будет достаточно для человека, одевавшего солнцезащитные очки даже ночью. Антонио же, судя по его движениям, в первый раз держал пистолет в руках, следуя опрометчивому совету Фрэнка.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — Маркус жестом попросил сына Дженовезе приблизиться. — Никогда не угрожай оружием, если не умеешь им пользоваться.

Произнеся это, он нанес резкий прямой удар, не требующий большого размаха в столь узком пространстве. Сломав, резким ударом, своему противнику нос, он сразу же выхватил из его рук пистолет и рукоятью ударил, успевшего отвлечься на вид за окном автомобиля, Мюллера по очкам. Фрэнк был ослеплен столь ярким для его чувствительных глаз светом, а его противник сразу же начал наступление короткими резкими ударами. Развернувшись на сиденье, Като сразу же начал выталкивать своего противника, еще не успевшего опомниться. Нескольких толчков ногами было достаточно для того, чтобы дверь, рядом с которой сидел Фрэнк, открылась под давлением его тела. Следующим же резким ударом ногами, Маркус вытолкнул своего противника из автомобиля.

Всё это время водитель лишь молча наблюдал за тем, что происходило в салоне, не решаясь что-либо сказать своим пассажирам. Развернувшись к Антонио, Като снял с предохранителя пистолет, затем навел его на своего спутника, все еще не успевшего выйти из шока после резкого удара по лицу.

— Нередко человек оказывается перед сложным выбором, — произнес Маркус, в последний раз, прежде чем закрыть дверь, бросив взгляд в сторону Фрэнка, катящегося по склону оврага. — Будь добр, увеличь скорость, — он, на французском, обратился к водителю.

Приблизившись к сыну Дженовезе, он начал рассматривать его поврежденный нос, затем, не сводя с него ствол пистолета, он резким движением вправил нос Антонио. От резкой боли тот что-то прошипел сквозь зубы, чувствуя, как его заливает кровью, но, судя по всему, боль вскоре отступила.

— Прости, что так получилось. Мне действительно жаль, — затем Като добавил. — Через несколько часов у тебя будет на лице сильный оттек, но через недели полторы оттек спадет, и с носом все будет в порядке, — снова посмотрев в окно автомобля, он продолжил.

После несколько указаний неплохо владевшего французским пассажира водитель выехал на широкую трассу, взяв направление, вдоль скалистых массивов, в сторону Марселя. Тем самым водителю предстояло сделать большую петлю, въехав в город с северо-востока.

— А ведь, действительно, многое зависит от умения человека воспользоваться возможностью выбора, — продолжил Маркус, обращаясь к Антонио, все еще неготовому вступить в беседу со своим отчаянным спутником. — Ведь я предлагал твоему напарнику пятьдесят тысяч долларов, — с этими словами он открыл портфель и показал собеседнику лежащие там пачки с купюрами. — А он сделал совершенно иной выбор и теперь, в том овраге, будет иметь возможность понять суть выражения «оказаться на дне».

— Он, все равно, не получил бы эти деньги, — покачал головой Антонио, пытаясь угадать последующие за этим действия собеседника.

— Почему? Ты не доверяешь его способностям? — улыбнулся Като, выкинув, через окно автомобиля, отнятый у Антонио пистолет.

— Нет, не способностям — его возможностям… — вытерев кровь с подбородка и шеи, он продолжил. — О местонахождении Массиньи известно лишь моему младшему брату и еще нескольким людям.

— То есть ты вообще не представляешь, где можно найти его? Пожалуйста, подумай, ведь и у тебя есть шанс заработать пятьдесят тысяч доларов, которые лежат в этом портфеле. Это не такая уж и малая сумма — мой юрист столько получает за год работы.

— Ни у меня, ни у Фрэнка нет каких-либо возможностей для того, чтобы выйти на связь с тем парнем.

— Хорошо, задам иной вопрос: когда заканчивается уговоренный срок выполнения того задания?

— То ли первого, то ли второго июля. Тогда же будет определен победитель одного спора.

— А что, если Мигель не сможет выполнить данное ему задание?

— Скорее всего, просто не получит остаток гонорара… но, черт возьми, пойми, я не так хорошо осведомлен в делах отца, — стал оправдываться Антонио, опасаясь своего спутника.

Чувствуя, что от сына Дженовезе получена уже исчерпывающая информация, Като дал указание водителю сделать остановку у обочины и высадить там младшего Дженовезе. * * *

Температура еще не успела подняться выше тридцати градусов по Цельсию, когда группа Гоулда покинула Оран, двигаясь по узким незаселенным долинам, окаймленных крутыми каменистыми склонами и поросшими лишь маквисом и олеандром.

Из тридцати человек, отправившихся в этот поход, двадцать бойцов были черноногими, включая самого Франца, а десять — арабами-франкофилами. Арабы-франкофилы, называемые «арками», не раз участвовали в боях на стороне правительственных войск, а затем и САС, но их судьба, зачастую, была предрешена изначально: их с особой жестокостью убивали в бою, муджахиды сжигали их дома, насиловали жен и детей, а иногда и убивали целыми семьями. Гоулд не доверял аркам, что нередко себя оправдывало, потому как под этой маской нередко прятались муджахиды, проникавшие в подобные группы.

Мигель выступил вместе с группой — ему предстояло отколоться от них в десятке километров от пункта назначения, а затем, по возможности, снова влиться в ряды отряда, возвращающегося с задания.

У Массиньи теперь не было причин для того, чтобы отказаться от задания — Хорхе без вести пропал. Прошлым утром автомобиль, взятый им у одного из членов группы, был найден на обочине, по дороге в Алжир без водителя. Как он и чувствовал, петля на его шее все-таки затянулась. Теперь его друзья могли рассчитывать лишь на то, что Теодор не вернется из Франции и не начнет безумные и, пока что, бессмысленные поиски отца.

Гоулд был подавлен и тем, что сразу же несколько крупных групп, подобных его команде, прекратили свою существование в течение двух дней: одни были ликвидированы муджахидами, другие — жандармерией, а третьи, потеряв надежду, бежали из Алжира вместе со своими семьями.

Теперь члены группы стали изгоями: в глазах французских властей они были смутьянами, в глазах мусульман — неверными-кафирами, в глазах берберов-националистов — наследием колониального режима, а в глазах французов и многих черноногих — безумцами, охотящимися за химерой. Но Франц хорошо знал цену этой химере. В случае, если Ахмед Бен Белла погибнет, новый Алжир ожидала смута.

Гоулд имел прекрасное представление о брожениях среди сепаратистов. Сторонники светского государства, из числа арабов, и мусульманские фанатики уже вступили в конфронтацию. Берберы, как потомки древних обитателей этих земель, видели в арабах, потомках пришельцев с востока, лишь своих противников. Был заметен раскол и между сторонниками Советского Союза, и сторонниками нормализации отношений с Францией. Если в начале войны многие эти группы объединились в силу своей малочисленности, то теперь между ними жла жестокая борьба. Лишь Бен Белла был тем, что объединяло все эти враждующие группировки. В случае же его смерти Алжир ожидала новая смута.