Поцелуй Лилит

Глава XXII. Заключительная

Остановившись в небольшом сквере, Джереми получил возможность передохнуть после тяжелого дня. Сентябрьский Чикаго, с его безоблачным небом и бекрайними равнинами, казался Лартеру слишком прохладным негостеприимным, по сравнению с Бостоном. Присев на скамейке, он закурил трубку.

В Бостоне, через несколько дней, его возвращения ожидали жена и дочь. Дженнифер была довольна финансовыми успехами Джереми, но сейчас он едва ли желал разделить с ней эту радость. Когда он был игроком, занимавшим свою часть поля, а теперь он превратился в тень… в тень Лукаса Дженовезе. Сейчас ему казалось, словно кто-то заставил его играть чужую роль, чуждую и непонятную. Где-то, позади, осталась его свобода и безопасность семьи. Теперь же поводок был слишком коротким. Лишь частые поездки в Чикаго давали Джереми возможность иногда чувствовать себя свободным.

«Город Ветров» сейчас казался безветренным и безоблачным. Невероятно прозрачное, светло-голубое небо напоминало огромный стеклянный купол, подобный тому, под которым ныне оказался Джереми.

Заняв край длинной скамейки, Джереми и не заметил, как рядом с ним села девочка-подросток. На вид ей было не более семнадцати лет. Голубоглазая, со светло-каштановыми волосами, одетая в теплый свитер и клетчатую юбку, она чем-то напомнила Лартеру его младшую сестру, ныне живущую в Лондоне, с которой он так долго не виделся. Девочка не обратила никакого внимания на сидящего рядом мужчину — она была увлечена содержимым большой картонной коробки, лежащей у неё на коленях. Из коробки выглядывали щенки ретривера, рожденные, видимо, не более недели назад. Лартер с интересом разглядывал щенков, пока девочка, обернувшись, не прервала молчание.

— Не правда ли, они милые? — с улыбкой произнесла его соседка по скамейке.

— Когда-то, в детстве, я мечтал о таких же, — усмехнулся Джереми.

— Их, все равно, нужно будет кому-то отдать, — девочка протянула своему собеседнику одного из щенков. — Это — подарок, — улыбнувшись, добавила она.

Благодарно кивнув, Джереми взял щенка. Посидев еще несколько минут, девочка ушла, и теперь он, спрятав щенка под ткань плаща, снова остался наедине со своими мыслями. Погрузившись в мысли о грядущем, теперь он мог задуматься над тем, что ожидает его вместе с Дженнифер и Кэтрин, в случае, если он останется верным Лукасу. Сейчас будущее ему казалось более притягательным, хотя и все еще достаточно темным. * * *

Еще с детства Маркус привык к тренировкам на свежем воздухе. Последние годы он делал упор на упражнения с оружием. Разложив на полу смотровой площадки покрывало, на котором лежали ножи, кинжалы, несколько коротких мечей и небольшая булава, он, обнажившись по пояс, отрабатывал новые удары и приемы, встречая здесь рассвет. В детстве, под руководством отца его матери, упражнения начинались с занятий с обычной длинной палкой, но со временем эти тренировки становились все более и более интенсивными и плодотворными. Когда Като закончил упражнения с охотничьим ножом, убедившись, что до рассвета еще не менее двадцати минут, он отправился в ванную.

Промыв глаза, от попавшего в них пота, он внимательно посмотрел в зеркало. Как и раннее, он пытался увидеть в этом лице и во взгляде нечто новое, все еще загадочное для него самого. Когда-то дедушка научил его, что для человек нет врага хуже, чем демон, живущий в глубинах собственного сознания. Демон, порождающий сомнения, уныние, подталкивающий на опрометивые поступки и сбивающий с верного пути. Сейчас, в зеркале в ванной, Маркус пытался рассмотреть некогда, казалось бы, умершую душу. Он пытался рассмотреть того романтичного юношу, живущего в своих грезах, которого, когда-то, с жестокостью убили зависть, ненависть и ложь. Сейчас он снова убедился, что этот юноша жив — он лишь разделил свое сущствование с еще одним Маркусом Като: жестоким, смелым, решительным, циничным, безумным, подозрительным и безрассудно благородным. Они не слились воедино, а лишь ужились, пускай и после множества попыток, вместе. Сейчас в одном сердце уживались любовь и ненависть, мягкость и сила духа, жестокость и снисходительность.

Вернувшись на смотровую площадку, Маркус мог рассмотреть, как краснеет предрассветное небо. Здесь, в прохладе сентябрьского утра, чувствуя, как дрожь проходит через тело, он мог очистить свой разум скверны. Далеко на горизонте, за бедными кварталами Северного Бруклина и Брайтон-Бич, поднимался красный шар, знаменуя начало нового дня. С тех пор, как он привык к короткому сну, едва ли длящемуся несколько часов, он полюбил последние часы ночи и момент рассвета. Солнце уже было достаточно высоко, когда он бросил свой взгляд в сторону зала — в дверях стояла Паола, видимо, наблюдавшая за ним всё это время.

— Мама еще спит? — спросила падчерица.

— Да, мама еще спит, — ответил он, вспомнив, что вчера Джованна весь день, вместе с редакторами, работала над содержимым нового номера её журнала.

Подозвав к себе падчерицу, Лукас посадил её к себе на плечи, откуда Паола могла обозревать вид утренней Ист-Ривер и тянувшихся вдоль неё кварталов Манхэттена. Воздух сейчас казался удивительно прозрачным, и со смотровой площадки можно было рассмотреть пригороды, расположенные на Лонг-Айленде и берег океана. Небоскребы Южного Манхэттена прятали, от их глаз, вход в бухту, но уже сейчас к выходу в океан спешили немногочисленные небольшие суда, способные проходить по узкой Ист-Ривер.

Паола еще хотела спать и сонно вытирала глаза. Недавно она очень обрадовалась, узнав, что у нее будет младший брат. Не меньшей была и радость самого Маркуса, знавшего, что скоро на свет появится точная его копия, которой ему так не хватало в этом мире. Он отдавал свой разум мечтам о том, чтобы его сыновья и дочери унаследовали черты того Маркуса Като, которого он знал в минут любви и радости, упеха и прогресса.

Пока что он знал только одного, достаточно похожего на него человека — Мигеля Массиньи, с прошлым которого его столкнула лишь случайность. Зная, что пока этот человек только успел слезть с крючка проходимцев, которым сам же доверил свою судьбу, Като выжидал.

Паола снова отвлекла Маркуса от раздумий, вернув в ту реальность, где его окружали любящие жена и падчерица, в реальность, где он ждал рождения сына. В этой реальности жил тот Маркус Като, которого так любила Джованна. Но, бок о бок с ним, жил иной Маркус Като — жестокий и расчетливый мастер темных дел, знаток самых грязных потемок мира и человеческих душ. * * *

Два с половиной месяца бесплодных поисков — так тянулись дни и недели Мигеля. Узнав, что Эруан Фау никогда не принадлежал семье Галан, он попытался найти хотя бы одного человека в Бретани с фамилией «Галан», но всё это был тщетно. В Бретани он нашел лишь несколько десятков девушек с именем «Фабьенн», но они едва имели отношений, к той Фабьенн, которую он искал. Бесплодными были и поиски среди студентов Сорбонны — проверив контингент этого университета, он занялся стундетами других университетов Парижа и Бреатани. Время шло, а поиски становились все более и более бесплодными.

Теперь ему было известно, что Хорхе, Теодор и Жозеф попали в официальные списки пропавших без вести. В тот день, пятого июля, когда Мигель увидел колонну грузовиков, въезжающих в Оран, в городе погибли сотни людей, а еще тысячи были признаны пропавшими без вести. Жена Хорхе, Вероник, уехала в Дижон, и Массиньи стоило немалых трудов найти её там. Она вручила ему несколько толстых тетрадей, в которых хранились списки квартирантов, составленные Ортегой, но и здесь не было Фабьенн.

Мигелю удалось узать и о том, что Лоренцо, некогда бывший промежуточным звеном между Массиньи и богатыми заказчиками, был убит какими-то головорезами еще после того, как его приятель покинул Бостон. Дженовезе и его товарищи уже давно успели забыть об исполнителе, в услугах которого они нуждались, и от присутствия которого они столь желали избавиться.

Купив ту квартиру, которую он, в июне, присматривал для себя и Фабьенн, Мигель постепенно начал забывать о девушке, появившейся в его жизни, словно фантом, и столь же неожиданно исчезнувшей, оставив о себе незабываемые, хотя и обозримые, словно в тумане, воспоминания.

Выполнив последний заказ одного из скупщиков антиквариата, плохо рабиравшегося в цепочках посредников, но бывшего достаточно щедрым клиентом, Мигель собирался отправиться в очередную прогулку по Парижу. Он был застигнут телефонным звонком.

— Шарль? — инстинктивно спросил Массиньи, сняв трубку.

— Мигель Массиньи? — добродушно усмехнувшись, переспросил, на английском, с заметным лондонским акцентом, его собеседник.

— С кем имею честь говорить? — он пытался угадать в голосе собеседника кого-то из своих былых партнеров из Лондона.

— Мне жаль, но я тебе вряд ли знаком. Называй меня, просто — Маркус… — после небольшой паузы собеседник Массиньи продолжил. — Я знаю, что последние несколько месяцев оказались достаточно тяжелыми для тебя. Я знаю, с какими людьми тебе пришлось иметь дело, в последний раз, в Бостоне, — собеседник старался вести себя с Мигелем максимально осторожно. — Мне извемтны твои возможности и умения, поэтому у меня всегда найдется для тебя интересно предложение.

— Хорошо, я подумаю, — согласился Мигель. — Но мне на это понадобится время.

— Я прекрасно понимаю. Можешь не волноваться — когда это будет необходимо, я сам тебя найду.

Мигель осекся на полуслове, когда незнакомец уже положил трубку. Так или иначе, новый клиент казался ему глотком свежего воздуха в том душном и тесном мешке, в котором он провел это лето. Выйдя на улицу, Массиньи отправился по тому же маршруту, по которому он некогда гулял с Галан. Дойдя до Сите, на набережной, он был застигнут врасплох ливнем. Остановившись под навесом деревяной галереи, протянувшеся вдоль набережной, он спокойно наблюдал за серыми водами Сены. Засунув руку в карман, он вынул оттуда, сложенный в несколько раз, альбомный лист — последнее напоминание о пребывании Мигеля в Алжире. На бумаге он мог рассмотреть созданное им же самим изображение Лилит. Когда-то, находясь на грани безумия, он был неразрывно связан с этим образом, рядом с которым, он не мог провести грань между реальностью и эфимерным пространством снов и видений, посещающих помутившегося рассудком человека.

Тогда этот образ его пугал, но он, недооценивая сам себя, был уверен, что легко может разграничить реальность и сновидения. Но то, что Мигель считал столь реальным, в одно мгновние превратилось в нечто призрачное и недостижимое, незаметно ускользнув от него.

— Кем же ты была? — он тихо произнес, вспоминая Фабьенн, обратившись к самому себе. — Сон? Призрак? Или нечто, еще более необъяснимое?

Сейчас Массиньи пытался вспомнить их последнюю ночь, чувства и мысли, а затем и последнюю беседу, но он не мог вспомнить самое главное — последние слова, которые она ему сказала, перед прощанием. Ему казалось, словно нечто пытается стереть из его памяти образ Фабьенн. Еще раз глянув на изображение Лилит, он спрятал его в карман — теперь этот рисунок демона-искусительницы из его сновидений остался последнием напоминанием о Фабьенн, которую он считал своим настоящим и будущим.