Цена доверия. Кн.1. Шаг вперед, два назад

9. Подхолмье

Утро не задалось. Крупные капли дождя немелодично стучали в закрытые ставни, навевая почему-то воспоминания о войне. Бам-бам-бам! Несмотря на то, что Вадим вчера не пошел искать ласку и выпивку в бордель и, соответственно, не напился, голова болела нещадно. Тут же захотелось исправить эту оплошность, но для начала он решил всё-таки проведать своего подопечного в тюрьме.

Бам-бам-бам!

Сине-бордовое платье суетящейся Азарины казалось украшенным кровью. Хозяйка затопила печь, принесла воды, начала готовить. О ее деятельности он в основном догадывался по запахам, так как большую часть времени женщина проводила на кухне. Но когда яркая юбка мелькала рядом, Вадим кривился и прикрывал глаза.

Кровь в висках стучала, словно молоты Вечных часов.

Бам-бам-бам!

Когда ядро попадает в толпу, в стороны непременно разлетаются части человеческих тел. Если чародеи-зазыватели из древних легенд действительно когда-то существовали, то скорее всего они призывали своих тварей на местах сражений. Там всегда много кровавой дани. Всем хватит.

Тук. Хозяйка поставила перед постояльцем кувшин молока и на белоснежной тарелке вчерашний пирог.

— А свежего ничего нет? — скривился аристократ.

— Нет.

Ее голос был тверд, но тих, и говорила она в кое-то веки без вызова, что Вадима несколько удивило, хоть и отметил он это вяло. Можно было попробовать поругаться с доной Брит, возможно, это его немного расшевелило бы, но мужчина наметил для себя другой путь. Он решил, что вечером непременно посетит заведение на Цветочной улице, где его встретят и добрые, на все готовые девицы, и ряд бутылок вина. И голова перестанет наконец болеть. Ну или по крайней мере будет болеть по делу, а не просто так. Обнадежив себя скорой встречей с прекрасным, мужчина соизволил позавтракать тем, что ему принесли. Затем он отправился в тюрьму под дождем, перешедшим в ливень.

Это было хорошо. Когда вода льется стеной, не слышно этого ужасного "бум-бум". И руки не тянутся вцепиться в собственное горло. И пальцы не чувствуют впившиеся в них зубы — твои собственные зубы, а на манжетах не мерещатся кровавые разводы.

Да, ливень определенно лучше. Даже голова почти перестала болеть. Вадим выскочил из наемной самоходной кареты, что работала на малосильном синем артефакте (он весьма удивился, заметив и такую в этом захолустье!), и поторопился зайти под крышу мрачного серого здания.

Глава тюрьмы его визиту удивился, а в ответ на простой вопрос задрожал и невинно захлопал заплывшими глазками.

— Так это… нет больше такого.

— Как нет?

— Э… исчез.

Заключённый был, конечно, чародеем, но даже они не могут ходить сквозь стены. Уж это Вадим знал точно. Неприятная весть усилила головную боль, и вен Борз зарычал:

— Каким образом преступник мог исчезнуть из-под вашего контроля? Преступник, который напал, позвольте заметить, на генерала серземельской армии, награжденного Алым орденом из рук самого господаря! И на единственного наследника рода Борз, что своими корнями уходит к господарской кровной ветви!

— Э-э-э…

Тюремщик краснел, бледнел, заикался, но ответить не мог. Разговор выходил крайне бессодержательным.

— Покажите его место.

Низкий неприятный человечек, имени которого Вадим не запомнил, заторопился исполнить приказ. Вен Борз — это не просто фамилия, это непризнанный глава западной части страны, министр земельных дел, это дядя жены самого господаря. За этим именем — деньги, сила, власть. И…

"…Мой сын умер бы, но не позволил взять себя в плен проклятым тижийцам, что изрезали на куски его деда и старшего брата…

…Отрекаюсь от твари дрожащей, что выдает себя за мою кровь…

…Посему о выкупе речи быть не может…"

И это все не предназначено Вадиму. Но "честь рода" потребовала создавать видимость семьи. Даже ту статейку, что напечатал какой-то ушлый газетчик, быстренько опровергли. И все забыли о феноменальном разладе в одной из первых семей государства, словно то действительно была чья-то злая шутка-клевета. Все, кроме главы рода вен Борз. И кроме Вадима.

Отец мог отобрать у него многое, но не имя. А такое имя — это сила.

И все же кто-то пытался его переиграть. Настолько глупый или настолько могущественный?

Осмотр тюремного угла ответа на этот вопрос не дал. Аристократ не побрезговал лично порыться в брошенной в угол соломе. Но кроме капель крови ничего не нашел.

— Кто дежурил?

— Здесь? Так это… Филипп да Игнат.

Некоторое время пришлось искать свободного тюремщика, чтобы проводил гостя к домам упомянутых лиц. В первом некий Филипп отходил от вечерней попойки. Спьяну мужчина сознался, что напарник вчера предложил угоститься "кислиткой", что настояла жена на ягодах-травах, ну они немного и переусердствовали. Во втором доме прямо на полу, не обращая внимания на ползающих по нему детей, спал некий Игнат. Его жена, раздавая затрещины многочисленным чадам, бегающим вокруг нее, с удовольствием жаловалась на мужа:

— Ему ж тока нажраться и надыть! Крыша дырявая, дети голодные, а ентот туда же! Под чужие юбки, да в чужую бутыль!

— А знаменитая кислитка у вас ещё осталась? — поинтересовался Вадим, прикрывая нос белоснежным платком. Запахи в этом доме были весьма специфические.

— Так нету! Утащил, изувер, на тот праздник последнюю бутыль!

В голове щелкнуло.

— Последнюю? А вчера он разве не с бутылкой уходил на работу — друга угостить?

— Так он никуда вчера не уходил! Так с вечера тут и лежит! За день нажраться успел на сутки вперёд! Лихобор*! — Женщина, всплеснув костлявыми руками, случайно попала по голове цепляющейся за ее подол девочки, и та заплакала. Тут же к реву присоединились ещё трое.

— Цыц! Цыц, босоногие, жрать не дам! Вон у отца просить будете!

Дети замолкли, малышка стала дергать мать за юбку.

— Ма! Ма! Дай есть! Батя не даст, он холодный. А Слав его накрывать не стал. Батя будет злиться! Не даст есть!

Вадим подошёл к телу, что лежало у печи. Взял двумя пальцами грязное запястье мужчины — и тут же его отбросил.

— Мертв.

Женщина, ещё не осознавшая значение сказанного, все ещё пыталась отодрать от пояса руки вцепившейся в него мертвой хваткой дочери.

— Да мне ж работать! И стирка. И…

Первым заревел старший мальчик, что сидел в углу и тыкал веткой, словно мечом, в криво нарисованного на печи дракона. Потом присоединились двое младших, что ползали по полу. Девочка, ещё крепче прижимаясь к маме, закричала:

— Мама! Мама! Папа умер!

И только тут жена тюремщика поняла, что ей сказали. Бросилась к телу, запричитала в голос. То порывалась целовать, то била кулаком в безвольное плечо.

— Да я ж с детьми-то как-то буду-у-у…

Вадим подошёл к трупу, перевернул его носком сапога на спину. Следов насильственной смерти нет. Случайной — тоже. Вроде спал человек — и умер. Вдруг. Только едва заметная тонкая черная линия виднеется на шее. Нет, не от удавки.

— Вызывай охрану правопорядка.

Его провожатый метнулся к двери. Вен Борз вышел следом. Постоял немного на крыльце, подставив лицо дождю, потом шагнул к самоходке.

— На Цветочную. Нет, сначала в "Мягкую перину".

Загудел приделанный спереди кареты синий куб. Экипаж тронулся.