Голубка Атамана

Глава 12

Я сидела в больничном коридоре и немигающим взглядом смотрела в пол. Маленькая полноватая уборщица тщательно намывала уже посеревшую от времени кафельную плитку с многочисленными сколами. Я слышала, как влажная тряпка шлёпается на пол, затем окунается в воду и так по кругу.

В носу немного жгло. А еще болезненным жаром пульсировали затылок и щека. Пульсировали именно в тех местах, куда меня ударили. Врач сказал, что всё в порядке. Мне оказали медицинскую помощь и в целом я теперь была свободна.

Я крепко-крепко закрыла глаза. Затем медленно открыла их и увидела перед собой Давида. Он держал в руке два пластиковых стаканчика с чаем. Я взяла один из них, но не сделала ни глоточка. Мне просто хотелось посидеть вот так, пялясь в пол и послушать шлёпанье старой влажной тряпки, что смывает грязь. Может, и с меня ее смоет?

Не хотела ехать в больницу. Но Давид меня почти как котёнка в машину затолкал и рванул сюда. Значит, ему с ножевым ненужно в больницу, а мне с парочкой ссадин и «шишек» — надо. Странная логика.

Давид тяжело опустился на соседний стул и вытянул ноги. Его куртка снова оказалась на моих плечах. Кожаная и такая жутко тяжелая. Но очень-очень тёплая. Я в ней, как в броне. Надёжной и уютной.

Глянув на свои счесанные пальцы, я нахмурилась. В голову тут же полезли яркие, режущие сознание картинки тех событий, что случились со мной всего лишь полчаса назад. Это такой животный неконтролируемый страх. Я никогда в жизни не могла подумать, что меня попытаются изнасиловать.

Дрожь то уходила, то возвращалась. Я не знала, что делать и за что хвататься. Сашку жестоко избили. Бар практически полностью сгорел. Была полиция, «скорая», пожарная. Шум, голоса, запах гари — всё смешалось в один тугой клубок. Будто это всё случилось не со мной, а с кем-то другим, а я так… Случайная свидетельница.

— Дочка? — я услышала папин голос и резко подняла голову.

Папа практически бежал к нам. Я опустила стаканчик с чаем на свободный соседний стул. Случайно немного вылила себе на руку. Кожу обожгло, но мне было всё равно. Я вскочила со своего места и бросилась к отцу.

— Папочка, — сдавленно прошептала я, и разрыдалась у него на плече.

У меня сердце так быстро-быстро колотилось в груди, что даже дышать нормально не получалось. Перед закрытыми глазами начали расходиться разноцветные круги. Боль в затылке усилилась, но теперь это была такая ерунда.

— Солнце мое, не плачь, — папа крепко обнял меня двумя руками и прижался щекой к моему виску. — Что случилось? Что с тобой? — он осторожно разорвал наши объятия и внимательно осмотрел мое лицо.

— Уже всё хорошо, — я рвано выдохнула и вытерла слёзы рукавом куртки. — Ничего страшного. Просто… Они… Я… Всё случилось так быстро и неожиданно…

— Нападение случилось, — раздался за спиной оглушительно спокойный голос Давида.

Папа посмотрел на него поверх моей головы и немного прищурился.

— Простите? Мы знакомы?

— Давид Атаманов, — он подошел к нам и протянул моему отцу руку со сбитыми, вспухшими после драки костяшками. — Друг вашей дочери.

— Александр Валерьевич Голубев, — таким тоном папа всегда со своими университетскими коллегами общается. Почтительно, но оставляя достаточное расстояние между собой и собеседником.

— Проблемы у вас, Александр Валерьевич. Причем крупные. Часть из них удалось минимизировать, — синие глаза Давида на секунду остановились на мне, затем сосредоточились на папе.

— Я никому не желал зла. И не собирался переходить дорогу. Сегодня вот снова пытался договориться. Меня уверили, что это всё же возможно. Потом позвонили из бара, сказали про пожар и нападение, — отец снова обнял меня.

— Никто с вами вести диалог и сотрудничество не станет. Это было специально устроено, — Давид прижал к разбитому лбу платок.

— Вам следует обратиться за помощью.

— Ничего страшного, — равнодушно ответил Давид. — На мне, как на собаке заживает всё.

— Ло, это они с тобой такое сотворили? — нахмурившись, обратился ко мне отец.

— Да. И… Сделали бы еще хуже, — я глубоко втянула воздух и тут же закашлялась, потому что в носу больно стало. — Они хотели изнасиловать и тебе показать, что никто шутить не собирается, — я почувствовала, как у меня затрясся подбородок. — Всё хорошо. Они не тронули меня… Не успели.

Я зажмурилась и почувствовала, как у меня по спине побежали мурашки. Похоже, я еще долго не смогу забыть все те гадости, что говорили отморозки и их… детородные органы, которые они хотели засунуть в меня.

— Если бы не Давид, — медленно проговаривая каждое слово, продолжила я, — то всё закончилось трагически. Вряд ли бы я здесь теперь стояла.

— Спасибо вам, — папин голос дрогнул, когда он обратился к Давиду. — Ло — всё, что у меня есть.

— Тогда вам нужно ее лучше беречь, — Давид отнял от лба платок и отпил из своего стаканчика чай. — Теперь Ло в надёжных руках, и я могу спокойно уйти. Нужно еще кое-что уладить.

У меня от этих слов что-то в груди больно дрогнуло.

— Папа, я на секундочку, ладно?

Папа молча отпустил меня, понимающе кивнул и осторожно присел на один из свободных стульев. Он всё понял. Я по глазам догадалась. Да и при том, других Давидов у меня в жизни никогда не было.

— Вы… Ты уходишь? — я сняла с плеч куртку и ощутила себя совершенно беззащитной. Будто кожу заживо сняли.

В голове маленькими молоточками забилось: «Не уходи, не уходи, не уходи». У меня было слишком много вопросов. Но еще больше было желание не отпускать Давида. Это что-то такое инстинктивное и остро нужное. Я внимательно смотрела на него, подняв голову и снова видела его разбитое лицо. Но в этот раз оно разбито из-за меня.

— Нужно еще решить пару вопросов. То, что случилось сегодня — возьмется под контроль, иначе они могут к вам и в дом вломиться. И делать это на постоянной основе, пока не дожмут.

— Ты их знаешь? — я обхватила себя руками, потому что дрожь снова вернулась.

— Лично — нет. Поэтому и хочу в этом разобраться, — Давид небрежно закинул на плечо куртку.

Я понимала, что сейчас может ускользнуть последний момент и как знать, когда мы снова увидимся. Меня такая паника вдруг охватила, что Давид вот-вот уйдет, что даже страшно стало. Я просто не в себе. Разбитые пальцы сами потянулись к нему. Я то ли прикоснуться к Давиду хотела, то ли обнять. Не знаю.

Он перехватил мои дрожащие бледные пальцы с несколькими до крови сломанными ногтями.

— Отбивалась, как могла, — прошептала я зачем-то. Будто это могло быть интересным.

Давид чуть нахмурился, разглядывая мои пальцы. Затем достал из кармана куртки ингалятор и втянул лекарство.

Я не понимала, что со мной происходит. Время сжалось в одной единственной точке, в которой находились мы с Давидом. Его рука сжимала мои пальцы, и я бы, наверное, отдала всё, что у меня есть, только бы он не отпускал. И плевать на всё. Но он отпустил и мне показалось, что что-то треснуло. Невидимая струна в середине меня оборвалась.

— Ты храбрая, — как-то задумчиво произнес Давид и посмотрел на меня своими невероятными синими глазами.

— Я тоже так думала. А на деле — ничего подобного. Я бы хотела… Очень хотела, чтобы ты зашел ко мне. Когда тебе будет удобно, конечно.

Я стиснула руки в кулаки, ощущая себя невыносимо нелепой. Это так унизительно — напрашиваться, настаивать, принуждать.

— Я приду, — твёрдо ответил Давид, немного помолчав.

Я услышала уже знакомый характерный хрип в его груди, отчего голос звучал как-то резче.

— Днем, — добавил Давид. — А сейчас ты должна отдохнуть. Понятно? Произошла крайне дерьмовая ситуация, но ты должна отдохнуть и прийти в себя. Лучше пусть отец останется с тобой. Всё будет в порядке. Могу своего человека попросить, он вас домой отвезет.

— Нет, не нужно. У нас есть машина.

— Значит, он вас сопроводит. На всякий случай. Посмотри на меня. — Строго произнес Давид.

Мой взгляд на секунду опустился к полу, затем я снова посмотрела на Давида.

— Тебя никто не тронет. Если попробует, я переломаю ему каждый палец. Просто слушайся меня. Просто слушайся. Всё. Сопровождение вас будет ждать на улице.

Утро мы с папой встретили в моей квартире. До нее было ближе добираться. Ни о каком сне или отдыхе не могло идти и речи. Сашка был в больнице. У него оказалось сломанным ребро, ЧМТ и перелом левой ноги. Его мать вся в слезах. Отец пытался ее успокоить. Но как тут успокоишь, когда с единственным сыном случилось такое несчастье?

Я не знала, что сказать. Не знала, как себя вести. Я просто лежала на кровати, бережно укрытая одеялом. Папа всё время был на телефоне. Затем в какой-то момент все звуки стихли, и он тихонько пришел ко мне, сел рядом.

— Пап, — шепотом позвала я.

— Что, солнце мое? — тут же отозвался он и повернулся ко мне.

— Почему люди такие жестокие?

— Мы животные с интеллектом. А животное по своей природе — существо жестокое. Таков его инстинкт, чтобы выжить. А животное с интеллектом жестокое потому, что всегда хочет быть главным. Хочет самоутверждения. Это сложная система.

— Быть главным, — тихо повторила я. — Оставить детей в детдоме. Уничтожить чужой труд. Попытаться изнасиловать. Едва не убив молодого парня. Это всё для того, чтобы быть главным? — меня вдруг такая злость охватила. Не на кого-то определенного, а в целом.

— И да, и нет. Ло, жизнь такая непостижимая вещь. И люди тоже очень-очень сложные существа. Я бы хотел знать ответы на все твои вопросы. Но увы. Я тебя едва не потерял, — тяжелый вздох. — Я точно знаю, что я ничего не знаю.

— Сократ, — отметила я и села в кровати.

— Всё еще ведутся споры, будто это мог быть Демокрит. Неучи, — папа устало потёр подбородок и тяжело вздохнул.

Я опустила голову на папино плечо и прикрыла глаза.

— Ты ему небезразлична, — вдруг произнес отец, поцеловав меня в макушку.

— Ты так решил, потому что он спас меня? — не открывая глаз, спросила я.

— Это было бы слишком просто. Потому что я увидел, как он смотрит на тебя.

— И как же? Что-то подобное ты говорил и про Сашку.

— Нет-нет. Теперь я точно понял, что Сашка… Нет, он не твой человек. А Давид… Он смотрит так, будто бы весь мир вращается только вокруг тебя, Ло. Давид не смотрит, как голодный щенок, ожидающий от тебя милости или косточки. Он смотрит на тебя, как на равную. И не дай бог кто-то попытается тебя обидеть.

— Ты так много всего увидел лишь в одном его взгляде?

— Он неосознанно тянется к тебе. Плюс у твоего старика кое-какой опыт всё-таки имеется.

Было ужасно странно говорить обо всем этом, когда случилось такое несчастье.

— Пап, твой бар… Мне так жаль.

— Мне тоже жаль. Но главное, что с тобой всё хорошо. Если бы не Давид… Если бы он не успел…

Папа так и не закончил мысль, он просто обнял и опустил подбородок мне на макушку.

— Папочка, я должна тебе кое-что сказать.

— Что?

— Кажется, я влюбилась, — тихонько созналась я и спрятала лицо у него на груди.

— А я ведь говорил, — он тихо засмеялся и крепко обнял меня, почти убаюкивая в своих всегда тёплых и сильных руках.