Тени прошлого

— А мне нравятся змеи… — продолжая улыбаться, сказал я, и Тина с широкой улыбкой на лице продолжила говорить:

— Жуть, ненавижу их. А ещё крысы, тараканы… в общем, всего даже и не перечислишь.

— Надо же, а по тебе так сразу и не скажешь, что ты боишься всякой безобидной зверушки, — насмешливо произнёс я, тоже коснувшись ладонью левой щеки Тины, и она зажмурилась от удовольствия, а мной вдруг завладело безграничное спокойствие.

— Том, страх — это нормально, — помолчав немного, начала говорить Тина, открыв глаза и внимательно посмотрев на меня. — И у каждого есть то, чего он боится, ты же не можешь быть абсолютно бесстрашным. Меня, если честно, очень раздражало то, что такой высокомерный гений, как ты, совсем не испытывает ни перед чем страха…

— Правда? — тихо уточнил я, проведя кончиком указательного пальца по шраму на левой щеке.

— Да. А теперь ты… человечнее, что ли… обычный человек со своими тараканами. Знаешь, было бы хуже, если бы ты боялся вида крови… или иголок… я вот боялась крови до нашей с Лестатом встречи, а потом как-то… привыкла, в его обществе этой темы избежать довольно трудно.

— Да уж… но я не обычный человек, — тихо возразил я, продолжая касаться лица своей жены. — Я высокомерный гений как минимум.

— Да, точно. Если бы ты ещё сказал, что боишься темноты, то я бы прямо сейчас прижала тебя к себе и не отпускала…

— Я не боюсь темноты, — прошептал я и, взяв в руки инициативу, самостоятельно прижался к груди Тины, крепко её обняв при этом. — Я боюсь того, что может там скрываться…

— Неужели? То есть ты боишься не трупов, а того…

— …что скрывается после смерти, — закончил я предложение, и Тина, запустив пальцы мне в волосы, стала медленно проводить рукой по моим волосам. — А ты разве не боишься трупов?

— Нет, чего их бояться? Я воспринимаю вскрытия как часть работы, и всё. Боль и страдания причиняют живые люди, а не мёртвые тела. А вот темноты… я, наверное, тоже её боюсь, но не рядом с тобой. Том… а почему ты боишься смерти? У тебя… у тебя кто-то умер? Как… как ты вообще оказался в сиротском приюте? — у моей супруги был уникальный дар задавать такие вопросы, которые попадали прямо в яблочко, и я, тяжело вздохнув от обсуждения подобной темы, тихо ответил:

— Моя мать умерла в родах в том самом приюте. Насколько я понял… у неё не было каких-то смертельных осложнений, она просто… сдалась. О ней ничего не было известно, так что меня оставили жить там.

— То есть ты не знаешь, кто твой отец?

— Нет, — выдохнул я, ещё крепче прижавшись в этот момент к Тине, чтобы она снова не посмотрела мне в глаза и не поняла, что я нагло врал. — Я лишь знаю, что у него такое же имя, как у меня, Том Реддл. А Марволо — это имя деда. Вот и всё, но я их… я не знаю, кто они, и никогда не искал. И кстати… а ты заметила, что с нашего отпуска во Франции тебе на глаза не попался ни один паук?

— Что? — удивлённо прошептала она, и я даже поднял голову, чтобы посмотреть в этот момент на её выражение лица. — Неужели ты?..

Я лишь молча улыбнулся, и Тина, сделав правильные выводы, ещё крепче прижала меня к себе и тихо проговорила:

— Спасибо… Знаешь, великие люди… они потому великие, что несмотря на страх, продолжают заниматься своим делом. Если в операционной будет умирать человек, а там в этот момент будет паук или змея… я всё равно зайду туда и буду спасать пациента. И это не будет значить, что я перестала бояться их, но долг намного важнее собственных страхов. Я надеюсь, что ты меня услышал…

— Я тебя услышал, — прошептал я, наслаждаясь объятиями своей невероятно мудрой супруги.

— И раз уж мне вот уже больше года на глаза не попался ни один паук… — продолжила говорить она спустя некоторое время, и я заинтересованно принялся слушать, поскольку моя интуиция вдруг подсказала мне, что с так мной нелюбимыми трупами я могу сегодня и не встретиться. — …то я могу одна сходить с твоими и моими ординаторами в морг. Мне нетрудно, им полезно, а ты… что ж, ты хоть и пропустишь всё самое интересное, но… я хочу, чтобы ты сам, без принуждения, боролся со своими страхами. И знай, я всегда рядом, чтобы помочь тебе…

— Я знаю, спасибо, — прошептал я, и Тина, поцеловав меня в лоб, мягко отстранилась.

— Надо же… я только сейчас вдруг увидела в тебе не зазнайку-перфекциониста, который раздражает полгоспиталя своей идеальностью и высокомерием, а… маленького мальчика, который остался совсем один и боится темноты и смерти…

— Тина, прекрати, я… — я уже начал жалеть, что признался в своих маленьких слабостях, но Тина не дала мне договорить и крепко поцеловала.

— Знаешь, ты мне очень нравишься таким… человеком. Ты не слаб оттого, что у тебя есть эти страхи. Я ведь и не подозревала о них, хотя мы столько знакомы, лет девять, не меньше. Но ты… просто, узнав о них, я вдруг почувствовала, что мы… похожи. Что ты такой же человек, как и я.

— Я такой же человек, как и ты, — повторил я, откинувшись на спинку кресла заведующего отделения, совсем не понимая, что чувствовал в этот момент, потому как чувств было так много, и половина из них были мне до этого незнакомы.

— Да, — улыбнулась она, а затем взяла в руки одну из папок, лежавших у неё на столе, и кинула мне. — И чтобы ты не сильно расслаблялся, пока я буду в морге с нашими бездельниками, заполни за меня протокол вчерашней операции, ты же ассистировал мне? У меня и так дел выше крыши, а так хоть немного меньше работы будет.

— Как скажете, профессор Реддл, — усмехнулся я, искренне радуясь в этот момент, что не увижу сегодня ни зануды Кёртиса, ни его жуткого отделения, в котором я так ненавидел бывать во времена своей учёбы, а уж сейчас тем более. Хотя слова Тины немного приободрили меня, и я даже вроде как и сходил бы как-нибудь до секционной… но не сегодня.

Моя жена лишь улыбнулась тому, как я вальяжно раскинулся в её любимом рабочем кресле, а затем взяла из шкафа какие-то бумаги и быстрым шагом вышла из своего кабинета, а я снова остался наедине с бумажной работой и своими мыслями…

Только мощный грохот грозы над жалкой лачугой, в которой прятался от меня предатель Каркаров, смог привести меня в чувства, вернуть из светлых, таких тёплых воспоминаний, от которых буквально разрывало на части, в холодный бренный мир, где на сырых, полупрогнивших досках лежало бездыханное тело. Труп.

Поморщившись, я пригляделся к нему, и невольно в сознании снова всплыли слова Тины.

Боль и страдания причиняют живые люди, а не мёртвые тела.

«Ты была права, дорогая, боль и страдания причиняют живые люди… Боль и страдания причиняю я», — вновь зажмурившись, я старательно прогонял от себя воспоминания о голосе, таком родном, до боли любимом голосе. Голосе, который причинял боль и страдания уже мне. Открыв глаза, я снова мельком посмотрел на Каркарова. — «Трупы… не люблю трупы…»

И, быстрым шагом выйдя на улицу, где меня тут же окатило брызгами бушевавшего моря, я оглянулся посмотреть на хижину, а в следующее мгновение она ярко вспыхнула и начала гореть несмотря на яростный ливень, уничтожая малейшие воспоминания о бывшем директоре Дурмстранга. Уничтожая малейшие воспоминания о моих слабостях, причём далеко не к мертвецам.

Не знаю, почему, но я дождался, пока не догорит последняя прогнившая доска в этой лачуге, а промозглый ливень и северный ветер в этот момент постепенно очищали мой совершенный мозг, приводя его в прежний порядок. И, задумчиво посмотрев на чёрный пепел, я, сам того не ожидая, довольно усмехнулся, а затем направился сквозь темноту в свой маленький кабинет. Теперь я мог совершенно точно сказать, что мне были не страшны ни трупы, ни темнота. Я уже прошёл сквозь смерть, но всё равно смог вернуться. И никто, страшнее меня самого, не мог скрываться под покровом мрака.