От ненависти до... любви?

Сев, прислонившись к спинке кровати, он посадил меня на колени так, чтобы я опиралась на его правую руку. Немного сдвинув браслет на левой руке, он поднёс к внутренней части запястья палочку и произнес короткое заклинание, как я поняла, разновидность режущего, потому что в том месте, где он коснулся кожи палочкой, выступила кровь. Поднеся руку к моему животу, Люциус уронил всего одну каплю прямо на змею, как я рассмотрела, на её голову, а затем быстро заживил ранку. Прямо на моих глазах кровь бесследно растворилась на моей коже. И как только это произошло, Люциус поднёс запястье к самой голове змейки. С интересом я наблюдала, как от татуировки к руке Люциуса потянулась чёрная дымка и начала обволакивать его запястье по кругу. Сначала один раз, потом другой. Подняв голову, я увидела, что глаза мужа закрыты, а лицо, хоть и не выражало ничего, всё же побледнело. По выступившим на лбу влажным капелькам я поняла, что он испытывал ту же боль, что испытывала я. Взяв свою палочку с прикроватной тумбочки, я сотворила платок, смочила его водой и обтёрла лицо мужа. А когда, наконец, всё закончилось и он резко выдохнул, обняла его и прижала его голову к своему плечу.

Я всё могла понять: что Люциус относился ко мне в какой-то мере как к своей собственности — и потому, что я носила его имя, и как мужчина. Я могла понять, что он хотел, чтобы об этом знал весь свет. Я даже могла понять, что ради этого он, не раздумывая, заставил меня пройти через адскую боль. Мне было непонятно, ради чего подобную боль готов был терпеть он. То, что он перенёс её без единого звука, вызвало во мне уважение. И мне захотелось поддержать его, как он поддержал меня.

Когда Люциус восстановил дыхание, мы, не сговариваясь, посмотрели на его руку. Его запястье охватывала такая же, как у меня, змейка, только поменьше. Сдвинув браслет, он закрыл татуировку.

— А она зачем? — спросила я его.

— Ну, даже родовые заклинания совершенствуются, — ответил Люциус. — Хочешь узнать, как? — Когда я кивнула, он велел: — Ложись. И расслабься.

Встав, он надел халат и после этого сказал:

— Закрой глаза. А теперь опиши свои ощущения.

— Ты прикасаешься ко мне. Легко, кончиками пальцев, — ответила я. — Сейчас касаешься груди. Теперь тыльной стороны ладони. А теперь... — Я тихо охнула, потому что пальцы мужа скользнули между ещё влажных складок, приятно лаская.

— Открой глаза, — послышался его голос, и я недоумённо поглядела на него. Люциус стоял возле двери в детскую, направив палочку на своё левое запястье. И в этот миг ласка повторилась, вызвав у меня невольный вздох наслаждения. Поглядев на живот, я увидела, что змея как будто скользит по кругу.

— Что же, вполне приятное усовершенствование, — сказала я, когда Люциус подошёл и встал возле кровати, опираясь руками на спинку. — И змейка очень симпатичная, — добавила я, в первый раз прикасаясь к татуировке и легко поглаживая голову змеи.

— Ты так думаешь? — спросил он, снова поднося палочку к запястью. В следующее мгновенье резкая боль как будто разорвала всё внутри меня. Не сдержавшись, я закричала. Пытаясь унять боль, я скорчилась на кровати, с мольбой глядя на мужа, который стоял и безразлично смотрел на меня. А я ведь уже стала забывать, что он может так смотреть. Наконец, он убрал палочку от запястья и, подойдя к кровати, сел рядом со мной. Протянув руку, он отодвинул за ухо прядь моих волос, затем большим пальцем начал стирать слезинки, текущие из глаз. Я так и осталась лежать в той позе, в которой была — сил пошевелиться просто не было.

— Ну как, ты всё ещё считаешь змейку симпатичной и вполне приятным усовершенствованием? — спросил Люциус, легко поглаживая меня.

Конечно же, моего ответа он не ждал.

«Он из тех людей, кто не успокоится, пока не подчинит человека своей воле», — вспомнились мне слова профессора МакГонагалл. Я думала о том, что я ведь прекрасно об этом знала. И помнила об этом, помнила в течение долгого времени. Но я оказалась той рыбой, которую дважды выловили на одну и ту же приманку. Я снова поверила, что он готов забыть прошлое ради того, чтобы оставшуюся жизнь мы могли прожить спокойно, раз уж мы должны были прожить её вместе. Но... всё опять было не так. Люциус должен был властвовать — только таким он видел наше общее будущее.

На какую-то долю секунды мной снова овладел гнев: почему подобную сделку одобрила магия, ведь это явная несправедливость?! Но ответ нашёлся сразу же: ничего несправедливого здесь не было — Люциус хотел получить то, что для него было желаннее всего на свете — власть надо мной. Но не просто так, а в обмен на то, что было желаннее всего на свете для меня — жизнь моей сестры. Мы заключили сделку, и Люциус честно выполнил свою часть: моя сестра была жива и здорова. Что же, отныне мне придётся выполнять свою часть. В конце концов, разве жизнь Мелиссы не стоит того?

Только нужно было обговорить ещё кое-что, и я долго лежала, обдумывая положение, в котором оказалась. Наконец, я сказала:

— Я хочу тебя попросить. Вернее, у меня будет две просьбы.

Люциус посмотрел на меня вопросительно:

— Ну что ж, попробуй. Не обещаю, что я их выполню.

Собрав все силы, чтобы смотреть на него не снизу вверх, а на одном уровне, я села.

— Я прошу, чтобы эта змея не реагировала на Гарри и Рона.

— Хорошо, — не сразу ответил он. — Я сделаю это. Но если хоть один из них прикоснётся к тебе иначе, чем друг... Особенно это касается твоего рыжего бывшего женишка. Что ещё?

— Я прошу, чтобы ты не унижал меня таким образом на людях. Только наедине.

— Что же, наконец и ты осознала, каково это — быть униженной прилюдно.

Я вскинула на него взгляд, поняв, что он припомнил мне ту вспышку гнева на следующий день после нашего первого совместного выхода в свет.

— Хорошо, — ответил Люциус. — При одном условии.

Я вопросительно посмотрела на него.

— Если я не смогу наказать тебя тогда, когда ты совершишь проступок, наедине наказание будет двойным.

Я закусила губу от отчаянья, но кивнула.

— Ты даже не подозреваешь, — сказал он, касаясь моей щеки ладонью и проводя большим пальцем по моим губам, — как ты оказалась права, сравнивая нашу сделку с продажей души дьяволу.