Тени прошлого

— Я передумала! — возмущённо ответила я, чем опять вызвала смех зельевара в чёрной шёлковой рубашке с расстёгнутыми двумя верхними пуговицами. — Как же интересно ты это понял? И зачем ты тогда спрашивал меня про возраст? Мне тогда отчётливо показалось, что до этого ты верил, что мне пятнадцать.

— Нет! — улыбнувшись, Северус хотел поцеловать меня, но я быстро отвернулась, и ему пришлось довольствоваться поцелуем в щёку. — Тебе показалось. В ту самую первую ночь, когда я последовал за тобой на верхнюю площадку Астрономической башни, я… Знаешь, меня тогда сильно озадачило, что ты в полурасстёгнутой мужской рубашке и коротких шортах сидела на ледяном каменном полу. И у тебя тогда был такой взгляд. Я увидел его, ещё не поднявшись до конца на саму площадку, поэтому и не стал снимать с себя Маскирующие чары. И с этого момента я стал наблюдать за тобой.

— Что же ты увидел в моём взгляде? — немного успокоившись, полюбопытствовала я, вспомнив, что всё ещё не знала ответа на вопрос, зачем же Северус следил тогда за мной почти что две недели, причём тайно.

— Я даже не знаю, как тебе объяснить… — задумчиво ответил он, словно на мгновение погрузившись в воспоминания. — Знаешь, когда я увидел твой взгляд… я как будто увидел себя, двадцатитрёхлетнего себя. После смерти Лили, когда Дамблдор предложил мне должность преподавателя в Хогвартсе, я точно так же сбегал на эту самую башню и до утра смотрел вдаль, не в силах заснуть. Я сразу узнал этот взгляд. Подросток, даже перенёсший трагические события, не мог смотреть так. Это… этот взгляд приходит с опытом. С горьким опытом. С осознанием своих ошибок.

— Почему ты тогда открылся мне? — с почти такой же задумчивостью в голосе спросила я, тоже погрузившись в воспоминания о нашей первой встрече на Астрономической башне.

— Потому что у меня в душе было противоречие, — ласково улыбнувшись, пояснил Северус. — Ты действительно выглядишь на пятнадцать, Тина, особенно в школьной форме и без макияжа. Но этот взгляд… в глубине души я прекрасно понимал, что не может тебе быть пятнадцать. Не может пятнадцатилетняя девушка смотреть так, не может, хоть я и отказывался до последнего верить в свои догадки. Но выяснить правду, просто наблюдая за тобой, я не мог. Поэтому и появился тогда перед тобой. Кстати, а чья это была рубашка на тебе в ту ночь?

— Догадайся с трёх раз, — широко улыбнулась я, и Северус сразу предположил:

— Лестата?

— Да, — с теплом в глазах посмотрела я на него, и он улыбнулся мне в ответ. — Я люблю таскать у него рубашки, для меня это самая лучшая в мире пижама. Тем более что недостатка в них у него никогда не было. Я сильно сомневаюсь, что он вообще заметил пропажу хотя бы одной из них…

— А если я подарю тебе одну из своих рубашек, ты будешь в ней спать? — нежно прошептал Северус, коснувшись губами моего виска.

— Ты правда готов расстаться с одной из своих рубашек ради моего спокойного сна? — с недоверием уточнила я, и он ещё шире улыбнулся.

— Конечно. Я тоже не испытываю в них недостатка. Только вот ты сама понимаешь, какого они все цвета…

— Мой любимый цвет! — радостно воскликнула я, обхватив его плечи и крепко поцеловав. — Спасибо.

— Тина, а ты носишь тот кулон, который я тебе подарил на День святого Валентина? — вдруг спросил Северус, когда я немного отстранилась от него.

— Конечно, — я провела рукой по шее, подцепила цепочку и, подняв кулон, показала его. — Я его и не снимала с того самого дня. Он такой удобный, я почти его не чувствую. И в глаза не сильно бросается. Как же ты угадал с подарком!

— Мне приятно это слышать, — тепло улыбнулся он, но тут я внезапно вспомнила, что мы сильно ушли от первоначальной темы нашего разговора.

— Северус, ты совсем отвлёк меня от возмущения по поводу плачущей старшекурсницы в твоём кабинете! — уже наигранно возмутилась я, присев на его рабочий стол, и Северус рассмеялся в ответ, осознав, что всё равно не сможет избежать этого разговора.

— Я не специально, любимая! — он тоже подошёл ко мне поближе, и в этот момент я была готова растаять от его тёплой улыбки. — Кстати, возмущаться как раз нужно мне, ведь причиной этих слёз явилась ты!

— Что? — удивлённо переспросила я, не веря своим ушам. — Она что, узнала, что ты сделал мне предложение?

— Нет, Тина! — снова рассмеялся Северус, приобняв меня за талию. — Хватит меня ревновать, я весь твой, целиком и полностью!

— Тогда в чём дело? — недоуменно спросила я, всё же улыбнувшись его последним словам.

— Тина, Селестина Роджерс — одна из немногих отличниц по моему предмету, а ты поставила ей за два последних эссе «Слабо» и «Удовлетворительно». Кстати, когда ты успела изучить программу седьмого курса?

— Не знаю… — удивлённо протянула я, но это действительно было похоже на правду. — Просто я как-то втянулась в проверку твоих работ, нашла пару дополнительных учебников… Северус, я прекрасно могу работать с информацией, когда мне это нужно, и если я поставила ей такие отметки, значит, было за что. Неужели ты даже не заметил, что половину работ старших курсов в последние дни проверяла я, а не ты?

— Вот я тоже крайне удивлён этим обстоятельством! — Северус изумлённо посмотрел на меня, словно вдруг увидел во мне совсем другого человека. — Тина, я видел её работу. И я видел твои исправления. Тебе не кажется, что в последнее время ты сильно… придираешься? Я обычно даже за помарку не считаю то, что ты выделила, как ошибку. Ты портишь мой авторитет доброго и справедливого преподавателя!

— Подожди минуту! — именно в этот момент я внезапно осознала всю несуразность происходящего. — То есть ты хочешь сказать, что я сильнее тебя придираюсь к работам студентов? Тебя, кто со всего нашего курса только иногда ставит «Превосходно» и только одному человеку — Гермионе Грейнджер?

— Именно! — согласился Северус, и на меня вдруг начала накатывать новая волна возмущения.

— Знаешь, что, дорогой и любимый, во-первых, ты сам попросил меня помочь с домашними заданиями, никто тебя не заставлял! — он собрался уже возразить мне, но я не дала ему такой возможности и продолжила возмущаться: — А во-вторых, чем ты вообще думал, когда просил меня заняться проверкой работ?! Я же тебе вроде рассказывала, как трудно было Тому, который учился у меня на кафедре, а потом и в ординатуре. Я смогла завалить на экзамене человека, который просто блестяще знал весь материал. И что-то я не помню, чтобы я вообще когда-нибудь ставила в своей жизни «Отлично», то есть в вашей системе «Превосходно».

— Тина, но нельзя же настолько строго относиться к этому! — всё же попытался возразить мне Северус.

— Почему? — невозмутимо поинтересовалась я, скрестив руки на груди. — Обычно, помимо студентов, у меня было по паре операций в день, огромная кипа историй болезней, которые нужно было заполнить, и десяток ординаторов, работу которых тоже нужно было проверять, и плюс ещё заведование отделением и чтение лекций на кафедре, а в сутках всего двадцать четыре часа, к великому сожалению! Я привыкла очень грамотно распределять своё время и усилия, и если уж берусь за что-то, то делаю это максимально быстро и качественно, чтобы потом не переделывать. А со студентами я вообще не церемонилась, я могла отдать работу на переписывание, если мне не понравилось всего одно слово. Так что делай выводы.

Северус изумлённо посмотрел на меня, не в силах даже слово сказать на мою длинную, полную возмущения тираду, и я решила немного смягчить ситуацию:

— Северус, если ты считаешь, что мои отметки необъективны, то ты в полном праве их исправить, твои же студенты…

— Да, конечно… — наконец к нему вернулся дар речи, но изумление ещё не ушло из взгляда.

— Северус, я так строго относилась к студентам, потому что эти люди через год или два начинали уже оперировать сами, и лучше я их завалю и заставлю доучить что-то, чем потом их незнание выльется в чью-то смерть на операционном столе или в реанимации.

— Но, Тина, сейчас ты проверяешь работы школьников, — заметил Северус, видимо, всё же поняв мою точку зрения. — И хотя мой предмет тоже весьма ответственный, и при неправильно сваренном зелье тоже можно наделать немало неприятностей вплоть до плачевного исхода, но… всё же нужно быть немного гибче. Мягче.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь услышу от человека, пятнадцать лет слывшего самым придирчивым профессором в Хогвартсе, такие слова! — изумлённо рассмеялась я в ответ, снова приобняв его за плечи. — Ладно, я поняла тебя. Но и ты меня пойми: моя манера проверки студенческих работ сложилась давно и вряд ли изменится. Так что лучше тебе теперь самому заниматься этим.

— Вот уж нет! — теперь была очередь Северуса возмущаться, однако его руки по-прежнему крепко обнимали меня за талию. — Я уже привык, что мы так быстро заканчиваем, и я могу весь вечер и ночь проводить время с тобой, а не проверять работы.

— Тогда тебе стоит смириться с моей системой оценок, — со смехом в голосе ответила я.

— Нет. Давай договоримся, что ты будешь только исправлять ошибки, а оценки я буду расставлять на своё усмотрение, — тоже рассмеявшись, предложил Северус, и я поцеловала его в знак согласия. — Кстати, Тина, а зачем ты вообще спустилась ко мне в такое время?

— Да! Это как раз самое интересное! — я вдруг вспомнила первопричину посещения мной подземелья, и на меня опять начала накатывать волна раздражения, но в этот раз я решила быть… гибче. — Северус, я, кажется, оставила кое-что в классе Зельеварения. Не мог бы ты открыть его мне?

— Я не находил ни одной твоей вещи, Тина… — явно почувствовав неладное, с сомнением в голосе протянул он, но я даже не собиралась сдаваться.

— Может, ты плохо смотрел? — ласково поинтересовалась я и, легко его поцеловав, добавила: — Пожалуйста, давай прогуляемся до класса, это очень важно для меня!

— Если ты так настаиваешь… — прошептал Северус и страстно поцеловал меня.

Хоть мне и нравились поцелуи любимого мужчины, но я совсем не собиралась забывать о своей цели, поэтому немного отстранилась от него спустя несколько мгновений, и тому не оставалось ничего иного, как проводить меня до кабинета, где проходили занятия по Зельям, и отпереть его для меня. Как только я попала внутрь, то сразу же оглянулась по сторонам и моментально наткнулась на причину моего сегодняшнего террора со стороны друзей и сокурсников.

Действительно, за преподавательским столом висел довольно большой кусок пергамента, на котором были готическим шрифтом написаны числа и дни недели, образовывавшие двенадцать прямоугольников. И одиннадцать дней в одном из них уже было зачёркнуто. Я быстрым шагом подошла к календарю и, развернувшись к зельевару лицом, ткнула пальцем в бумагу и разгневано спросила:

— Что это?!

Северус громко рассмеялся, сразу поняв, что ничего я не забывала в его кабинете и единственной моей целью прийти туда был именно этот календарь.

— Календарь, — просто ответил он, перестав ненадолго смеяться.

— Северус, меня сегодня семнадцать, СЕМНАДЦАТЬ, раз спросили, зачем ты его повесил! — наконец вся накопившаяся за день злость выплеснулась наружу, но Северус лишь с искренней улыбкой невозмутимо смотрел прямо мне в глаза. — Ты можешь ответить мне на этот вопрос?