Мастер на все руки

— А, это. Да, я именно такой.

— Ну, так вот в том и дело. Одиночки — народ непонятный и ненадёжный, пока ещё к вам привыкнут. Вот и не выстраивается на вашем крыльце очередь из клиентов.

— В гильдию вступать не буду, — насупился Ли-О-Ши и стал выглядеть ещё моложе, чем обычно казался.

— Да боги с вами, я ни за кого не пропагандирую, — отмахнулась Франчетта. — Но в нашем городе лучше являться частью чего-то большого, чем быть самому по себе, и в этом плане твоё желание связаться с полицией было очень правильной идеей. Могущественного рода, государственной организации, гильдии. Причём, бывает, что любой. К тем, кто находится сам по себе, относятся настороженно.

— Мда? — прикинул Ли-О-Ши. — А это идея!

Ведь не обязательно же становиться частью гильдии Раритетчиков, хоть они и самые близкие по магической специализации. Можно к кому-нибудь другому, с не столь жёстким уставом, напроситься. От возникшего решения давно нависшей над ним проблемы настроение моментально исправилось, зато во много крат усилилось желание куда-то идти и что-то делать. И непременно отчебучить чего-то эдакого.

Пришлось вставать, благодарить и извиняться, и искать себе занятие, отвлекающее и занимающее сильнее, чем разговоры.

Усталость и одиночество при полном доме гостей — чувства знакомые каждой хозяйке официального приёма, а этот, мало того, что приурочен был к Заморочной Неделе, так ещё и люди собрались не самые близкие. Кто-то из последних отбыл на это время в столицу, некоторые из кузин-подружек вышли замуж и проводили это время с семьёй, что было очень даже правильно, но леди Аселик их очень не хватало. Остальные были либо не слишком хорошо ей знакомы, либо не очень приятны, что и в обычное-то время не доставляло удовольствия, а уж в Заморочную Неделю, когда душа и так ноет и что-то как будто тянет её…

Два дня она держалась: ходила среди гостей, вступала во все разговоры, в которые её втягивали, как того требовали обычай и здравый смысл. И это, конечно, позволяло отвлекаться от потустороннего зова, но и утомляло чрезвычайно. А на третий день она, ну не то, чтобы сорвалась, но позволила себе недолго побыть одной, запершись там, где её уж точно никто не будет искать — в мужнином кабинете.

Здесь было, ну, можно было бы даже сказать, довольно уютно, если бы на это место не падала тень человека, которому оно довольно долго принадлежало. Старинный массивный письменный стол, все ящички которого оказались заперты, а ключей она до сих пор от них не нашла. Да, признаться, особо и не искала. Высокий узкий шкаф с книгами, преимущественно справочниками. Широкая удобная, кушетка — Ренерд любил комфорт и, конечно же, зеркала. Несколько малых, встроенных в предметы мебели и одно большое, во всю стену и от пола до потолка. Ренерд не сам создал его, это была работа одного из тех давних мастеров-зеркальщиков, которые довольно часто появлялись в их роду. Но пользовался он им, насколько леди Аселик знала, довольно часто.

Поначалу, она даже ничего не думала. Уселась на кушетку, откинулась на её спинку и бездумно переводила взгляд с узкой щели, оставшейся меж задёрнутых гардин, на своё отражение в огромном зеркале. Оно не только зрительно увеличивало размеры кабинета, но и создавало иллюзию, что какое-никакое общество у неё всё-таки есть.

В какой момент у её зазеркального двойника действительно появилась компания, леди не засекла, да и, признаться, не придала тому значения — Заморочная Неделя же, мало ли что померещится может. Но постепенно, чем больше она вглядывалась, тем отчётливее видела и, более того, узнавала.

На кушетке, рядом с её ни на что не обращающим и призрачно бледным двойником, происходила некрасивая сцена. А сцену, где мужчина насильно склоняет женщину к интиму, красивой назвать нельзя. И мужчину она узнала даже со спины, а как было не узнать? Ренерд. Муж, которого она так и не решилась назвать мёртвым и даже мысленно числила среди пропавших. Женщину она никак не могла узнать, пока та, в процессе борьбы не повернулась так, что встретилась с нею взглядом. Не с зеркальным двойником, а вот прямо с настоящей, живою леди. Солли. Служанка. Та самая девушка, которую до сих пор не могли найти ни живою, ни мёртвую. Беспомощность и омерзение во взгляде на мгновение сменились злостью, и эта вспышка ярости дала сил даже не столько вывернуться, сколько выдраться из рук насильника. Зазеркальная девушка вскочила на ноги и бегом кинулась к двери. Её преследователь поднялся с вальяжной неторопливостью хищника, уверенного, что жертва от него никуда не денется, одёрнул ничуть не измявшийся костюм, и только тут заметив, что у некрасивой сцены была свидетельница, скорчил недовольную мину, и так же как его жертва исчез за дверью кабинета.

И что это было?

Аселик, отмерев и немного придя в себя, принялась сравнивать отражение с реальным миром, ища отличия, но нет, отражение было просто отражением. На вид, совершенно обыкновенным.

Тихий щелчок открывающейся двери заставил её вздрогнуть от испуга — ведь запирала же, что-что, а запоры в мужнином кабинете были весьма и весьма надёжными. Но в приоткрытую дверь протиснулся сначала небольшой подносик, со стоящими на нём стаканами с прохладительными напитками, а потом вошёл и весь Барандольф Раоп. Всего лишь верный Барандольф и на неё, от охватившего облегчения, внезапно накатила слабость.

— Что-то случилось, госпожа? Вы бледны, — спросил он участливо.

Рассказать? А о чём, собственно, рассказывать?

— Почудилось … странное.

— Сейчас не время оставаться одной, — заметил он с лёгкими нотками осуждения в голосе и, сняв с подноса стакан, подал ей.

От прокатившейся по горлу прохладной жидкости с лёгким цитрусовым привкусом, стало заметно легче. Даже в голове посветлело. Нет, точно, странное она выбрала место, для отдыха и уединения, уж лучше бы в сад вышла. Там и тенистых уголков немало, и компания собирается попроще. Не настолько пафосная.

Заморочная Неделя в этом году вышла и не неделей вовсе даже — всего-то это время странное чуть больше трёх дней заняло. И в отличие от лет предыдущих прошла много легче — всего-то четыре попытки самоубийства и две дюжины потеряшек из которых, впоследствии, не нашли только одного. Для настолько большого города — это, считай, ничего и не было.

Город выдохнул с облегчением. Город взглянул на себя глазами своих жителей и удостоверился, что не произошло ничего по-настоящему страшного. Город отоспался и множеством сплетничающих языков принялся рассуждать о природе свалившегося на него благодеяния. И стоит ли упоминать о том, что мало здравого было в тех рассуждениях?