Книга шороха

С багрового неба сыпал горячий снег, крупный и грязный. Пепел. От пожарищ неслись во все стороны света искры. А наверху, высоко в кудрявых кровавых облаках летели, подсвеченные огнем и прожекторами, черные туши самолетов. И она заворожено глядела на тянущиеся нескончаемой вереницей цепочки бомб. И ждала. Так теперь выглядит смерть.

Снаряд падает медленно – его хорошо видно. Снаряд падает быстро, потому что неизбежно попадет в цель. Бетонное несокрушимое здание чихнуло, надувшись. Стены выгнулись, а крыша оползла вниз. Дом разорвало, вывернуло наизнанку, и он пошел ко дну. Аили оглушило. Сдуло в гостиную, осыпало пеплом и пылью. Земля дрожала.

Дрожал весь мир.

Она в ужасе захлопнула дверь. Бездумно опустилась на диван, сложила на коленях ладони и нервно ломала пальцы. Без мыслей. Переполненная страхом до самых краев. Дергалась и гулко всхлипывала с каждым разрывом, смотря в окно. Попало в соседний дом.

Взрыв.

Окна лопнули, стекла брызнули в лицо, готовые насмерть загрызть.

Она сорвалась с места, мыча от боли в ноге. Бежать. Прятаться туда, где нет окон, где стены не убьют ее, где потолок не раздавит, рухнув на голову. Бежать туда, где нет самолетов. Туда, где не может быть огня и взрывов. Туда, где нет неба. Она билась, как птица в клетке, металась по тесной темной гостиной, грудью налетая на неподатливые стены и двери.

А бежать некуда.

Следующим взрывом накроет дом Дани. Обязательно накроет. Столько снарядов – всем достанется по жертве. Они просто не могут промахнуться. Свистят и рвутся над ухом, за кирпичной кладкой. Аили вслух, сначала шепотом, потом срываясь на крик, считает. Один, два, три, четыре… Пыль застелет глаза. Пятнадцать, шестнадцать… Огонь съест волосы и кожу. Тридцать восемь, тридцать девять… Жар расплавит все существование и будет тьма. Сто десять. Погаснут прожекторы, и мир погрузится в ночь, слепой, уже навсегда больной и безумный. Двести семь. Тишина съест Арх-Даман.

Счет потерял значение. Она забыла цифры и бормотала, пока собственный лепет не оказался единственным звуком, который слышался в черном мраке. Вокруг ничего. Мертвое. Пустое. Конец ли? Может, если она откроет глаза, небо заметит ее – недобитую, – и прикончит. Плюнет последним снарядом и размажет по голой земле. Растопчет. Может, уже растоптало, и это мир разума? Совсем рядом даже звучит голос Эра.

Нет.

Голос Лоя Севера.

Он поднял ее с пола. За руки вытянул из кладовки в непроходимые завалы. Тяжелая потолочная балка обвалилась, уронив второй этаж на крышку рояля, который безобразным трупом распластался на паркете. Взрыв сплющил соседнее здание, и его обломками покалечило дом Дани. Аили колотила дрожь. В истеричном мычании она стучала зубами, не способная ни слышать, ни говорить. Тряслась, выпучив, как будто ослепшие глаза, и не могла стоять на ногах. Эр с силой прижимал ее к груди, гладил по волосам, и она чувствовала, как он говорит ей что-то. Чувствовала, как его большое горячее сердце бьется, бешеное, разрывается. Коснулся губами лба и заглянул в ее лицо, измазанное сажей и пылью.

– Все, слышишь? – выдыхает хрипло и яростно. – Кончилось. Все. Успокойся. Все.

Держа за плечи, провел ее по недобитому дому, засыпанному золой и снегом, к вырванной с корнем двери.

Спокойную еще пару часов назад улицу лизало пламя. Из туч летели на землю крупные хлопья пепла. И тишина стелилась по взрытой бомбами мостовой.

Они сели на горячее от жара крыльцо.

Тишина. Мертвая бездонная тишина. Хуже, чем тишина ее мира разума. Похоронная и опустошающая. Где-то люди, чудом уцелевшие, выбираются из обломков – те, кому повезло спуститься в погреба за вином. Те, кого спасла удача. И за ними поднимается протяжный далекий плач.

– Где ты был? – наконец выдавила Аили, заставив голос подчиниться.

Глаза Лоя слезились от дыма. Улица погружалась в истошные крики мужей, детей и матерей.

– Недалеко от «Жаровни». Прятался в подвале с остальными. – Он накинул ей на плечи свое пальто, прожженное и грязное. – Как все кончилось, сразу же прибежал.

Аили покачала головой. Она продолжала ломать пальцы – почти как Дани, – дрожа от гнева, от страха и холода.

– Я никогда так не боялась. Думала, что знаю, что такое война.

Эр приобнял ее:

– Я тоже думал, что знаю.

– Те войны, что я видела – это детские игры. А так, как сейчас – так не бывает. Так не должно быть.

– Истребление, – в пустоту произнес он.

Однако Аили его будто не слышала и продолжала:

– Ведь раньше можно было спрятаться – укрыться в доме, за деревом, в канаве. Мы видели врага и могли даже договориться с ним. А теперь остается лечь на землю и сдохнуть. Эти самолеты взрывают даже ее. Даже землю! – Она зло махнула рукой. – Смотри! Ты смотри, какие дыры остаются! Не убежишь – догонят. Они даже не видят, кого убивают. Просто ссыпают эти бомбы на город и летят дальше. Это не война. Это уничтожение.

К горящим обрушенным домам подъезжали пожарные расчеты, грузовики с солдатами. Воды не хватало, и против огня в ход шли одеяла, тряпки, одежда. Людей вытаскивали из-под камней – задохнувшихся, обгоревших, изломанных, окровавленных. Вытаскивали по частям и выкладывали рядами на дороге. И мертвые выстраивались вдоль тротуара – ногами к востоку, – босые и обутые, в одежде и голые, мужчины и женщины, старые и молодые. Дети.

И стоял плач. Крики и плач. Жуткие вопли, мольбы и проклятия. Голоса, слова и отчаяние.

– Это наша вина. Это все из-за нас, Эр.

* * *

Печатник сложил газету и устало потер глаза.

– Мне кажется, я сам всё начал.

В течение последних нескольких часов они не покидали стен глубокого подвала, ожидая, когда там, наверху, стихнут взрывы. Вэлари вдумчиво всматривалась в осадок на дне бокала с вином, в рыжие блики, дрожащие в свете тусклых ламп.

– Ты о войне? – она невесело усмехнулась. – Ты, Ян, конечно, большой человек, - отпила, едва обмочив губы, – но берешь на себя слишком много. Ответственность – штука пагубная.

– Пытаешься успокоить? – он стянул галстук и расстегнул воротник черной рубашки. – Тогда скажи что-то хорошее.

Вэл подалась вперед:

– Отвлекись. Просто отвлекись, и станет легче.

– Нельзя взять и забыть о войне, когда мы приложили к ней руку. Некогда мне отвлекаться. И нечем.

Долив в бокал еще вина, она оттолкнулась ногами от бетонного пола, потирая ладонью гладкое дерево кресла-качалки. Осторожно спросила:

– Ты искал её? Мы ведь говорили тогда. – Шумно отхлебнула, таинственно добавив. – И я нашла того, кто продал Книгу.

Аили. Вопрос, к которому Вэлари возвращалась из раза в раз, когда тоска и чувство вины овладевали его сердцем. Все долгие, почти нескончаемые годы спрашивала день ото дня. Искал? Ищешь? И с состраданием в голосе тихо произносила, обвив руками шею, шептала на ухо: «Найдешь. Точно знаю. Тебе больше повезет, чем мне».

– Не искал. – Ян помедлил, задумчиво потирая изувеченную ожогами кожу. – Сейчас не лучшее время для поисков. В мире такой беспорядок творится. Вряд ли я смогу найти хоть что-то. Как иголку в стоге сена искать…

Улыбаясь, Вэл закрыла глаза – дикие и злые, – совсем не подходящие ее лицу золотые глаза.

– Было время, – мечтательно пробормотала она, – когда в сене – что там иголки! – и нитки искали. – Говоря это, аккуратно поглаживала черный шерстяной шнурок с вплетенными в него камешками. – Обычай, знаешь, брачный был на Ареноре. У простого люда.

– В любом случае, – Ян сделал вид, будто не слышал ее, – сначала решим вопрос с войной.

– Не думай об этом. – Вэлари дернулась, вырванная из воспоминаний. – Пусть люди сами разбираются со своими бедами. Они – не наша забота.

Он насмешливо ухмыльнулся:

– А тебе – веришь? – подходит имя Ятки. Говоришь, как сама богом стала. – Взял оставленную на полу бутылку и сделал пару глотков. – Поберегись, Вэл.

Все хоть раз слышали древние сказки о порочных богах, предававших людей и друг друга. Многие тех сказок и не помнили, а кто помнил – никто не верил, кроме, пожалуй, Пепла и Огонька – незаметных, забытых скитальцев.

– Столько проживешь, человеком уж точно не останешься, – наконец ответила Вэл, пожав плечами.

Ответ дался ей тяжело и лег неподъемным камнем между ними. Ян неустанно цеплялся за все человеческое, что она, погружаясь в бесконечную пелену пьяного дурмана, давным-давно отринула. Кто знает, может, так и появились древние боги – из проклятых людей, отчаявшихся, обреченных на вечное существование.

– Не переживай, – Вэлари вдруг хлопнула в ладоши, отвлекаясь от мрачных мыслей. – Керан поможет. Я уверена.

Нахмурившись, он недовольно фыркнул:

– Молчит твой Керан. Монны – что отец, что сын, – сидят по подвалам, да носу не кажут.

– Все хотят жить. – Вэл лишь развела руки в стороны, будто в извинении, а затем ядовито подметила. – Сам-то – не лучше. Бери ружье, да иди, вон, стреляй по небу.

Ян озадаченно почесал в затылке:

– Может, давно пора… – Вздохнул, вынимая портсигар. – Наплевать. Если Керан удрал, поджав хвост, это не беда. Нам только-то нужны друзья из числа дельцов. – Закурил, зажав сигарету между средним и безымянным пальцем. – Найдем еще кого, пока они притихли.

– А не надо никого искать. – Она будто в миг прозрела. – Кочерга будет с нами. Я сегодня Лоя встретила. – Ее губы тронула загадочная полуулыбка. – Он обещал. Даже дал адрес, где их искать.

– Что вдруг? – Ян недоверчиво скривил рот, склонив голову на бок.

– Говорит, у них проблемы с "Амаполой". Якобы они утопили последнюю поставку.

– И чего сами не утопились? – Он заметно повеселел. – Отчаянные они люди – Лой и эта женщина. Вдвоем против «Амаполы» и Семмирского дома…

Раскачиваясь в кресле, Вэл сжимала тонкие вытертые подлокотники и гундела себе под нос, скрипела, словно старая ведьма:

– По войне и так жизни лишиться немудрено. Вот и не боятся. Да и дело, считай, потеряно: все одно – курильни они закроют. Придется.

– Если будет, кому закрывать. Кто знает, – Ян указал на потолок, – может, твоих новых друзей уже и в живых нет.

Она резко остановилась. Застыла и, уставившись перед собой, твердо произнесла:

– Лой жив. Обязательно.

– Почему? – он с любопытством подался вперед.

– Это кто-то другой. – Неуверенно пробормотала Вэлари. – Этот человек только выглядит, как Лой, но это не он. Мне кажется, я встречала его прежде, – она вновь откинулась на спинку кресла и начала раскачиваться. – Знаешь, тогда. Очень давно, но не могу его вспомнить.

Ян пожал плечами в молчаливом согласии.

Звуки взрывов стихли, и потолок больше не дрожал.

– И ведь мы правда ничего о них не знаем. – Негромко вымолвил Ян, пробуя на вкус эхо собственного голоса. – Особенно о Кочерге.

– Слухи разные ходят. – Вэл нервно закусила кончик большого пальца. – Кто видел ее – хромая харимийка, говорят.

Он осклабился, убрав с лица прядь волос:

– Не удивлен. У этих маки изо всех щелей прут. А если хромая, так, поди, и на морфине сидит.

– Не знаю. Я-то ее не видела. А кто видел... Кто говорит – старуха, кто – девчонка. Кто шлюхой зовет, кто – торгашкой просто. Одно верно – хромая она. И харимийка. И еще вот...