Не меньше, чем барон

Представление, которое они давали, обычно было неплохим. Весёлым даже. Софика всегда хихикала и хлопала в ладоши. Хихикала и Амалья. В детстве отец на всех ярмарках усаживал Амалью или Софику к себе на плечи, и с высоты его роста вид открывался куда как заманчивее того, что могли увидеть две маленькие девочки без чьей-либо помощи. Руфине — самой старшей и самой серьёзной — такого внимания со стороны отца почти никогда не доставалось.

Нередко выступали скоморохи — смешные, с разукрашенными яркими красками лицами. Они весело шутили или смешно плакали, и говорили совершенно невообразимыми голосами. Это в детстве впечатляло Софику — да, что и говорить, Амалью тоже — настолько, что за пару дней до праздника Короткой ночи она едва могла говорить о чём-либо, помимо предстоящих представлений.

Софика и сейчас отдала бы многое, чтобы оказаться там, на маленькой деревенской площади, где располагались разноцветные кибитки артистов, а не ехать в театр, где наверняка будет ужасно скучно.

Гесим, кажется, всегда считал подобные спектакли крайне скучными и жалкими, пусть и вполне подходящими их крохотной деревушке. Незатейливую музыку, под которую и происходило всё это действо, он называл весьма посредственной и простой (слишком простой, чтобы она могла ему нравиться), краску на лицах скоморохов — слишком дешёвой и недостаточно яркой, а их лица — слишком грубыми, чтобы можно было исполнять сколько-нибудь значимые роли.

И всё же, с этими артистами Гесим общался. Подолгу, пропадая иногда на целые дни в их кибитках и вызывая недовольство отца, считавшего подобные знакомства недостойными сына брелиакского священника.

Сами артисты — Софика отчего-то не может вспомнить, приезжали ли в их деревню всегда одни и те же бродячие артисты — иногда устраивали пляски вокруг костров в некотором отдалении от деревушки. Через костры в полночь полагалось прыгать. Гесим пару раз тайком от отца и мачехи водил Софику на эти танцы, и Софика тогда была в полном восторге.

С Гесимом Софике не страшно было даже прыгать через костёр…

Наконец, девушек окликают и просят построиться парами — пора выходить, чтобы успеть в театр в назначенное время. Девушкам и мачехиной кузине следует последний раз осмотреть свои платья — и то, нет ли где пятнышка, дырочки или складки не в том месте, где она должна быть — и причёски дебютанток.

Воспитанницы мачехиной кузины — мадам Шенно, твердит Амалья Софике на ухо в беспокойстве от того, что та может, услышав имя наставницы вместо данного ей прозвища, перепутать что-нибудь и где-нибудь заблудиться — тщательно одеты и причёсаны ещё за час или два до запланированного выхода, так что с этим не возникает никаких проблем.

Нет среди них только Жюли и Руфины. Первая ещё долго не появится в пансионе — через Амалью до Софики доходит слух, что тётка Жюли была в ярости, когда узнала о проступке племянницы. А Руфина не будет покидать своего добровольного уединения даже ради празднования короткой ночи.

— Смирно, смирно, барышни! — наконец, командует мачехина кузина, когда девушки всё-таки выстраиваются парами. — Не галдите словно стая сорок, не носитесь по театру, не ешьте много — пусть даже ни одного мужчины на вашей трапезе и не будет — и не позволяйте джентльменам, насколько бы приятными они вам не казались, долго с вами говорить.

Едва ли хоть слово оседает в юных головках её воспитанниц. Все они — и Софика тоже относит себя к ним — куда больше взволнованы своими предвкушениями и совершенно не в состоянии внимать советам и наставлениям.

Девочек выводят на улицу. Перед крыльцом — и не только, ибо всё это великолепие не может уместиться только перед крыльцом пансиона — в этот раз уже приготовлены открытые коляски, в каждой из которых вполне может уместиться около шести девчонок. Известно, что воспитанницы поедут в этих колясках, а не пойдут пешком.

Софика не знает, что именно послужило причиной для такой неслыханной щедрости, но решает не задавать лишних вопросов. В конце концов, пусть она и не прочь прогуляться, будет весьма приятно прокатиться в коляске, а не топать пешком в новых туфлях до самого театра.

Стоит заметить, что Амалью, что сегодня стоит в паре с Софикой, возможность прокатиться в коляске, радует несказанно. Настолько, что она едва снова не забывается от этого счастья и не ляпает какую-нибудь глупость.

Воспитанницы мачехиной кузины прибывают в театр немного (или — не совсем «немного» заранее — всех дебютанток надлежит рассадить в партере так, чтобы не пришлось тратить на это время, когда прибудут все остальные гости. Софика даже успевает рассмотреть оркестровую яму, к которой подходит слишком близко — мачехина кузина тут же дёргает её за руку (и довольно-таки больно, следует заметить) и усаживает куда-то назад и сбоку. Рядом с Констанцией, которой, как хорошей и послушной дебютантке, надлежит следить за тем, чтобы — гораздо менее хорошая и послушная — Софика не натворила глупостей.

— Помните о своём обещании! — едва не цедит сквозь зубы мачехина кузина, стараясь, впрочем, придать своему лицу самое доброжелательное выражение, и это, на взгляд Софики, выглядит несколько жутковато.

Честное слово, лучше бы она просто ругалась или злилась открыто. Не пытаясь как-то спрятать эту злость за улыбками и безмятежностью, в которые всё равно крайне трудно поверить. Во всяком случае, просто недовольные замечания и вечные нравоучения, думает Софика, уже стали довольно-таки привычными. Выдержать их довольно-таки просто.

Как только мачехина кузина отходит — Роза едва не доводит до конца то, что не удалось средней из сестёр Траммо, а именно: свалиться в оркестровую яму и свернуть себе шею — Софика кривится и с самым кислым видом опрокидывается в кресло — под возмущённое шипение Констанции (удивительно даже, что она, оказывается, умеет так шипеть) и тихий испуганный возглас Дейзи.

— Спина, Траммо! — шипит Констанция, в отличие от мачехиной кузины, не стараясь выглядеть вежливо или доброжелательно. — Немедленно сядь нормально! Нас же могут увидеть!

Софика про себя отмечает, что не может понять, что это все так носятся с репутацией пансиона словно ужаленные (если с мотивацией мачехиной кузины ей всё понятно, то отчего другие девочки тоже беспокоятся — не особенно), но спину всё-таки выпрямляет. Пусть и не отказывает себе в удовольствии показать воображале Констанции язык. Констанция вполне заслуживает того, чтобы кто-то спустил её с небес на землю, думает Софика. И если Констанция не перестанет делать замечания, Софика вполне способна оказаться этим «кем-то».

К тому моменту, как в театре начинают появляться другие зрители, помимо дебютанток, Софика почти успевает уснуть. Во всяком случае, как минимум десяток раз она широко зевает — не забыв, впрочем, прикрыть рот рукой — и раза три ловит себя на ощущении, что её сознание куда-то уплывает.

Должно быть, это оттого, что в театре, слишком душно. Было бы неплохо настежь открыть все-все окна. Но едва ли кто-то пойдёт на это из-за какой-то дебютантки, что считает духоту весьма серьёзным испытанием для силы своего духа. Тем более, ради Софики — слишком уж несдержанной и беспокойной, чтобы считаться эталоном благонравия.

Мачехина кузина, должно быть, предпочитает, чтобы Софика продремала весь сегодняшний спектакль — в конце концов, в таком случае она больше ничего не успеет натворить. Софика предпочитает улучить момент, чтобы выскользнуть из партера и отправиться на поиски всех тех джентльменов, поцелуй на щеках которых она сегодня желает запечатлеть.

Для этого, всё же, как это ни прискорбно, желательно не засыпать.

Так что Софика усаживается так, чтобы ей было удобнее рассматривать тех, кто усаживается в ложах, амфитеатре и на балконе. Констанция на шуршание соседки недовольно кривится, а потом и вовсе — просится поменяться с Дейзи местами, чтобы сидеть подальше от Софики.

С места Софики видно далеко не всё — ложа Тобиаса и, кажется, ложа Уильяма, расположены почти что над её головой, так что их обоих, если они уже удосужились появиться в театре, она увидеть не может при всём желании. Зато Софика замечает Томаса, который ей улыбается. И Гидеона, который её — к счастью — не замечает. И ещё с десяток своих знакомых, с которыми ей приходилось — к счастью или раздражению — танцевать на прошедших балах.

Софика со своего места может рассмотреть даже королевскую ложу — там уже расположились королева, кронпринцесса, принц и какая-то незнакомая Софике женщина с рыжими волосами. Женщина эта сидит рядом с королевой, и это кажется несколько странным, но Софике определённо некому задать все возникшие в её голове вопросы, так что она довольно-таки быстро теряет интерес к незнакомке в королевской ложе.

Софика и дальше продолжает рассматривать присутствующих сегодня в театре. Она замечает герцога Синдриллона в самом помпезном костюме, который только можно представить. Герцог Синдриллон сидит довольно-таки близко к дебютанткам, так что Софика вполне может разглядеть все подробности его костюма.

Видит она и Чарльза. Тот, завидев Софику, чуть краснеет (это возможно заметить даже на таком расстоянии) и на мгновение дёргает рукой, словно в желании помахать ей, но всё же не решается. И эта неуверенность его глухим раздражением отзывается в груди Софики.

Если он даже не может позволить себе незначительную вольность вроде взмаха руки, зачем вообще тратит её время?

Софика — не без стыда, впрочем, за саму такую мысль, что едва ли может считаться достойной — даже подумывает, не сказать ли Чарльзу, что все танцы на следующий её бал — и на все последующие балы, что сёстры Траммо проведут в столице — уже давным-давно расписаны? Тогда не придётся выслушивать его лепет и мечтать о том, как будет она танцевать следующий танец с куда более приятным кавалером…

— Этот молодой человек, Чарльз, очень мил с тобой! — робко замечает тоже увидевшая Чарльза Дейзи, и Софика, чуть не дёргаясь от досады, пожимает плечами. — Вчера вы очень хорошо смотрелись, когда спускались к пруду. Из вас может получиться красивая пара.

Софика едва не фыркает. Ей вчерашняя прогулка запомнилась совсем иначе, и она не уверена, что хочет её вспоминать — под конец, Софике казалось, что у неё скулы сводит от улыбки, которую она старалась держать на лице. Чарльз кажется ей неловким, слишком смущёнными слишком невнятным, чтобы возможно было говорить о них двоих как о красивой паре. Как… вообще о паре.

Не спасало дело даже то, что в какой-то момент Чарльз предложил пройтись по берегу пруда, и они минут пятнадцать пытались бросать камушки в воду — эта забава иногда бывала довольно интересной. Возможно, правда, на степень удовлетворённостью вчерашней прогулкой, повлияло то, что у Софики ни один из камушков не отскочил более трёх раз — это заставило её недовольно поджать губы при одной мысли о том, что отцу или Руфине, если они начинали этим заниматься, порой удавалось достигнуть десяти отскоков…

Дейзи не произносит этого, но Софика догадывается, что той весьма симпатичен Чарльз. Быть может, тот действительно неплох — он довольно недурно воспитан, любезен, доброжелателен, кажется, довольно-таки кроток и вместе с тем весьма пылок. И, должно быть, мог бы казаться Софике очаровательным, если бы… Что именно не даёт Софике видеть его очаровательным или хотя бы сносным собеседником, она не знает.