Не меньше, чем барон

XVIII. Чаепитие у кронпринцессы

В утро запланированного чаепития с кронпринцессой Эденлией за двумя барышнями Траммо и Констанцией присылают довольно-таки громоздкий (и определённо — более шикарный, чем подобает трём юным девочкам, только-только вышедшим в свет) экипаж с королевским гербом. Мачехина кузина, можно сказать, выталкивает за двери пансиона всех троих воспитанниц, «удостоенных великой чести» — так поспешно это оказывается сделано, что иного слова Софика к происходящему подобрать просто не может.

Крамольная мысль, что не такая уж это и великая честь, коль их столь торопливо выпроваживают за двери, вертится у Софики где-то на кончике языка, но никак не хочет оформляться в полноценную остроту, достойную того, чтобы её стало возможно произнести вслух.

Вероятно, это происходит оттого, что Софика уже чувствует себя отвратительно уставшей.

Софика — или «невыносимая девчонка», как уже четырежды за сегодня успевает её назвать мачехина кузина, сделавшаяся вмиг ещё более несносной и занудной, нежели обычно — в это утро даже не успевает ответить на все присланные ей букеты (к тому же, успевает задуматься над тем, что хорошо было бы иметь собственную печать или кучу визиток, чтобы процесс ответа на букеты не был столь долгим и изматывающим) и толком не успевает позавтракать (большая часть утра оказывается потрачена на скучнейшие лекции о правилах хорошего тона во дворце и, так сказать, наведение марафета).

Не говоря уже о том, что для не слишком выспавшейся — разве возможно было заснуть после шестого бала? — Софике раннее пробуждение само по себе кажется пыткой, равной которой семнадцатилетняя девчушка пока не знает. И в причине пробуждения не видится и тени «великой чести», о которой все так старательно говорят.

Вообще-то, после шестого бала, как и ожидалось, цветы присылают не только ей (и мачехина кузина с явным удовольствием взирает на то красочное безумие, что творится в холле и столовой) — Амалья, Констанция и Арабелла тоже получают немало. Довольно красивых — Софика готова это отметить. Да и тем же Жюли, Татьяне и Джакетте (Софика успевает прочесть таблички над каждым столиком, на которых лежат цветы) достаётся по шесть букетов каждой.

Вот же девчонки будут счастливы, когда проснутся!..

А уж учитывая тот факт, что большинству воспитанниц утром после шестого разрешено проваляться в постели едва ли не до обеда... О, они будут просто в восторге! Сразу две больших радости в жизни пансионерок — им дадут как следует отдохнуть, чтобы хоть немного отойти от столь волнительного события, как самый-самый первый настоящий бал, и многие из них вдобавок получат свои долгожданные букеты. После получения которых некоторые не смогут заснуть ещё одну ночь.

Но Софике букетов определённо всё ещё посылают больше остальных. И не сказать, что теперь её это радует — ей уже кажется, что ещё пара-тройка записок, и у неё обязательно отвалится кисть. Впрочем, должно быть, мачехина кузина и это прискорбное событие не посчитает достаточной причиной, чтобы перестать отвечать на букеты поклонникам.

Мачехина кузина — пропади она пропадом, эта мымра с закостенелым мышлением и отсутствием всякого сострадания и сочувствия к любому инакомыслию — заставляет своих воспитанниц писать (и красиво, а не «подобно сельскому лодырю-мальчишке») ответную записку каждому-каждому кавалеру от руки (так ведь принято, иначе кавалеры могут и обидеться) и вовсе не поддерживает идею Софики размножить магией одну из записок, чтобы её можно было послать всем, а освободившееся время потратить на несколько более полезные занятия.

— У дебютантки вполне достаточно возможностей написать каждому из ухажёров лично! — недовольно твердит мачехина кузина всякий раз, стоит Софике хотя бы вскользь поднять эту тему. — В конце концов, это просто неприлично — писать всем одно и то же! Уверена, что остальным девочкам и в голову таких глупостей не приходит!

Только вот — к безмолвной ярости Софики — остальным девочкам, кроме троих выбранных для королевского чаепития (то есть, Софики, Амальи и Констанции), позволено отоспаться после столь утомительного морально шестого бала. И их никто не будит едва ли на рассвете, не затягивает в тугие корсеты, не заставляет по тысяче раз повторять кучу каких-то ненужных совершенно обращений, реверансов и правил, чтобы радостно вытолкнуть за дверь сразу же, стоит перед крыльцом появиться нарядному экипажу.

А ещё ни одной из них не приходится ежедневно писать по несколько десятков бессмысленных благодарственных записок. И мачехиной кузине, очевидно, тоже никогда не приходилось этого делать.

Сама Софика с гораздо большим удовольствием обошлась бы четырьмя — Тобиасу, Уильяму, Томасу и Джеку (то бишь, Гесиму, конечно же, главное, при мачехиной кузине называть его именно так). Остальными цветами Софика была не прочь растопить камин. Ну или отдать на растерзание Амалье, которой в последнее время отчего-то всё чаще требовались букеты.

В это утро Софике посылают в том числе пару букетов с красными и чёрными лилиями (судя по приложенным запискам, и Уильяму, и Томасу кажется это смешным) и один букет с жёлтыми-жёлтыми одуванчиками от Чарльза. А ещё Тобиас и Уильям присылают весьма большие отрезы красного бархата и парчи. «На платье для седьмого бала».

Мачехина кузина на ткани довольно кивает — они придутся как раз кстати, чтобы к следующему балу пошить Софике соответствующее приличиям платье. Хотя и несколько сокрушается, что и этот цвет будет для семнадцатилетней дебютантки слишком уж ярким и необычным — пусть и гораздо более пристойным, чем чёрный. Шестобальное платье Софики валяется теперь несколько в сторонке от других платьев — кажется, в мачехиной кузине борются её некоторая прижимистость и желание поскорее сжечь «позор своего пансиона».

К радости Софики — платье пока ещё не сжигают.

Софика же готова от души отблагодарить обоих мужчин — за то, что у мачехиной кузины не получится запихнуть на седьмой бал её в классическом розовом платье. И Джека-Гесима, приславшего ей маки с запиской-извинением за то, что на этой неделе едва ли получится встретиться (и скорее всего, маки оказываются в руках Софики не без помощи настоящего Гесима).

Маки, думает Софика, прекрасно подойдут для отделки платья для седьмого бала. Ткань для которого приготовлена такая же красная.

А вот платье для чаепития с кронпринцессой Софике не слишком нравится. Во-первых, оно чересчур тесное — так ведь Софика не сумеет отведать всё вкусное, что будет на столе! Во-вторых, из-под платья торчат позолоченные носы неудобных, узких туфель, которые, должно быть, сотрут Софике ноги (и ведь вряд ли во дворце найдётся Уильям, который помог ей тогда на музыкальном вечере). В-третьих, Софика не уверена, что ей не придётся в некоторые двери протискиваться боком. Жёсткий прямой корсет её лавандового — у Амальи и Констанции платья светло-голубые, что символизирует их отличную учёбу — платья слишком уж больно впивается ей в грудь, а вырез, чересчур глубокий, на взгляд Софики, заставляет почувствовать себя несколько неловко. Платья подобного фасона — с широкой юбкой, что больше раздаётся в бока, с платьем-халатом, накинутым сверху — почти не встретить на балах, не относящихся к придворным.

Софика мысленно благодарит за это провидение.

И за то, что сегодня утром ей всё-таки удалось отстоять свою не слишком пышную причёску — всего лишь скромно уложенную на затылке косу, а вовсе не нагромождение тугих локонов, поднятых высоко надо лбом. Ценой едва ли не часа спора с мачехиной кузиной.

Амалье и Констанции в этом отношении везёт гораздо меньше — их причёски кажутся такими тяжёлыми, что становится страшно даже наклонить голову лишний раз. Софика думает, что так ведь и шею свернуть недолго — стоит только неловко повернуться. Впрочем, по горделиво-взволнованному выражению лица Амальи вполне можно заметить — её сие чудо парикмахерского искусства на голове нисколько не тревожит. Да и Констанция не выглядит недовольной.

— Не опозорьте нас, умоляю! — цедит сквозь зубы мачехина кузина Софике за мгновенье до того, как воспитанницам помогают забраться в дорогую карету (в таких платьях это не слишком-то удобно). — Ведите себя прилично!

Амалья и Констанция подобных слов, конечно же, не удостаиваются — в их пристойном поведении мачехина кузина, кажется, вполне уверена. Не то чтобы Софику это хотя бы удивляет. И уж точно не может задеть. Амалья и Констанция вроде как ни разу ещё не попадались на нарушении приличий.

Не то чтобы Софика всерьёз способна верить тому, что её две товарки по несчастью-чести действительно являются безукоризненными, безупречными, идеальными леди, какими их всех хотят непременно видеть и наставница, и родители, и всякие невыносимые скучные дамы. Софика ещё могла бы поверить, что Руфина может быть такой — с её-то тягой к духовному самосовершенствованию. Да и та порой проявляет недостойную «истинной леди» вспыльчивость. А вот в Амалье и Констанция Софика и вовсе не уверена. Даже на капельку.

Как ни странно, последнее напутствие мачехиной кузины только поднимает Софике настроение. Быть может, потому, что сегодняшним утром оно просто не могло стать ещё хуже?..

Невозможно роскошная карета трогается с места, как только девушки рассаживаются внутри поудобнее. Софика садится рядом с надушенной и напомаженной Амальей. И как только Руфина сумела это допустить?.. Или, быть может, Руфина всё ещё спит?.. Такая же надушенная и нарумяненная, как и Амалья, Констанция занимает место напротив сестёр Траммо.

Софика никак не может удержаться от того, чтобы одёрнуть кружевную занавеску и выглянуть в небольшое окошко. Амалья ахает приглушённо — кажется, это не совсем прилично. Софика решает не обращать на это никакого внимания. Глядеть в окно Софике, правда, скоро невероятно наскучивает, и она, повернувшись к перешёптывающимся о чём-то Амалье и Констанции, решает прислушаться к их разговору.

— Я слышала, что на чаепитии кронпринцесса имеет право выбирать себе фрейлин! — решает блеснуть своими познаниями Констанция, заговорщически подмигнув восхищённо-взволнованной Амалье. — Вот бы оказаться в числе тех счастливиц, которых она посчитает достойными!

Констанция изо всех сил старается держать голову как можно прямее и лишний раз даже не поворачиваться. У Констанции лицо весьма густо припудрено, отчего кажется чуточку неживым, а щёки чуть окрашены румянами. Которые нельзя использовать приличной леди, если только дело не касается королевских приёмов, на которые это правило отчего-то не распространяется.

Софике кажется это крайне забавным — тот факт, что для посещений дворца полагается надевать платья с едва-едва пристойным вырезом и разрешено красить лоб и щёки. Это лицемерие в том, какие правила стоит соблюдать и в каких случаях их стоит соблюдать (при условии, что всё это подаётся дебютанткам словно самые устоявшиеся догмы) Софике поднимает настроение ещё на чуточку — она определённо находит его возмутительным и смешным.