Не меньше, чем барон

X. Медальон

Лишь чудом пришедшая в голову Джека гениальная идея выдать себя за Гесима Траммо, спасает Руфину и Софику Траммо от более строгого наказания — услышав, что Софика дурачилась в саду с родным братом, мачехина кузина заметно добреет (во всяком случае, уже не выглядит так, что готова придушить Софику прямо на месте и при двух-трёх сотнях свидетелей) и наказывает Софику, Руфину, Долли и Жюли лишь обязанностью мыть полы в течение двух недель каждый день перед завтраком и перед ужином.

Самое строгое наказание получает, пожалуй, Розамунд — её мачехина кузина увольняет даже не давая возможности оправдаться. Розамунд почти рыдает при этом известии, но никакие её мольбы — и мольбы почти всех девочек пансиона — не могут смягчить жестокое сердце мачехиной кузины.

Впрочем, у случившегося в саду безобразия есть и свои плюсы — мачехина кузина нехотя даёт Джеку разрешение раз в неделю забирать сестёр Траммо на прогулку (правда, с непременным условием вернуть их к ужину), «во избежание подобных безобразий». Джек вдруг раскланивается на это щедрое предложение — как-то неловко, словно совсем не умеет сгибать спину в вежливой попытке изобразить что-то отдалённо похожее на смирение и вежливость.

И шёпотом обещает Софике приходить каждые выходные, чтобы хоть как-нибудь её развлечь. У Софики пока не было возможности узнать, насколько можно доверять его словам. Но она совершенно точно надеется, что Джек её не обманет в этом. О, она не знает, сумеет ли его простить, если он всё-таки ей соврал!

Первые три дня Софика, Руфина, Долли и Жюли моют полы на первом этаже дома мачехиной кузины — два раза в день, как и было обещано ранее. На четвёртый мачехиной кузине приходит в голову, что девочки слишком много болтают и не слишком много работают, чтобы наказание было в полной мере действенным, и сестёр Траммо отсылают мести улицу перед парадным крыльцом и дорожки в небольшом садике за домом.

Не сказать, что работа сложная — в конце концов, не очень-то около дома и грязно. Софике даже нравится — ей не приходится больше просиживать целыми сутками в душной маленькой комнатке, не приходится так много вышивать (вечерняя уборка выпадает как раз на урок рукоделия, который большинством воспитанниц почитается как время свободной пустой болтовни и не слишком трудных занятий), не приходится целыми днями сдерживать своё желание двигаться. Руфина несколько другого мнения на счёт урока вышивания, однако работать метлой, кажется, нравится и ей тоже.

Это даже приятно — пусть в первый день после мытья полов у Софики немного и болели руки. И определённо физический труд гораздо приятнее лишения десертов, лишения всяких праздников или вечного недовольного брюзжания со стороны мачехиной кузины.

Руфина, кажется, вполне разделяет это мнение — она ужасно любит сладкое и едва ли способна слишком долго совсем от него отказываться. А недовольство мачехиной кузины сносит с большим трудом — слишком уж непривычна к выговорам и замечаниям. Да и к тому же в саду редко бывает больше пары опавших листочков или бутонов цветов — сейчас ведь не осень. А на улице — лишь немного пыли. В столице Мейлге вообще очень чисто.

Единственная проблема Руфины заключается в повышенном внимании к ней двух мальчишек-сорванцов из дома напротив. Старшему из мальчишек лет тринадцать или четырнадцать. Младший — моложе его на два года, как Софика как-то случайно услышала из их разговора. Мальчишки — истинные дьяволята, которые не дают Руфине покоя каждый раз, стоит той взять метлу. Имена эти прекрасно знает Руфина, всегда хорошо запоминавшая подобную информацию — Софика же, пусть и слышала их пару раз, до сих пор с трудом отличает младшего от старшего. Куда уж ей — помнить имена этих маленьких дьяволят.

Сначала Софику они даже забавляют — пока ребята лишь мимоходом высмеивают ту странную тщательность, с которой Руфина собирается на эти утренние «прогулки», безупречную аккуратность и даже некоторую неуместную пышность её причёски, непременно начищенные до блеска туфли... Пока хихикают над манерой Руфины мести — так аккуратно и неспешно, как следует заниматься наиболее тонкой вышивкой или рисованием всяких миниатюр. Пока они смеются над тем, над чем Софика и сама не прочь посмеяться.

В конце концов, не сама ли Софика вечно старается растормошить свою старшую сестрицу — заставить её то ли улыбаться, то ли сердиться, заставить её двигаться, танцевать, нарушать какие-нибудь маленькие ненужные запреты?

Тем более, что Руфина вполне может как-то обороняться — пусть даже просто недовольно и не слишком резко отвечать им. Да и в конце концов, именно в её руках сейчас находится столь грозное оружие — метла. И вне дома мачехиной кузины сёстры Траммо проводят от силы полчаса утром и полчаса вечером — едва ли этого времени достаточно, чтобы как следует расшалиться. Тем более, под зорким взглядом

Но когда на шестой день мачехина кузина с самого утра отводит почти всех своих воспитанниц на утреннее представление в королевском театре Мейлге — всех, кроме Руфины и Софики, так как именно родители Жюли оплачивают билеты на этот поход, а дядюшка тройняшек оплатил небольшой банкет после, а мачехина кузина, кажется, не желает оставлять сестёр Траммо без наказания, — маленькие дьяволята принимаются за игру «рассерди Руфину» с гораздо большим рвением, чем обычно.

Пожалуй, следует заметить, что всё начинает лететь в тартарары, по правде говоря, именно с того — и именно по этой причине, — когда Софика забывает взять с кухни ключ от входной двери — дверь просто захлопывается, и сёстры Траммо, выполнив свои утренние обязанности по уборке территории, понимают, что никак не могут попасть внутрь. Как назло, именно в этот день Руфина спускается из своей спальни с косой, в которую вплетена лента, а вовсе не с привычной пышной причёской, в которой определённо оказались бы шпильки, при большом желании пригодные для того, чтобы открыть не слишком сложный замок.

Руфина — стоит отдать ей должное — почти не сердится на сестру и лишь с тяжёлым вздохом предлагает воспользоваться столь редкой возможностью провести целый день на свежем воздухе. Правда — тут Софика вспоминает, что дело имеет всё-таки с Руфиной — тут же замечает, что в таком случае им определённо следует опасаться, что может пойти дождь. А дождя Руфина ужасно боится, ведь в таком случае, у неё вымокнет платье и волосы, которые будут слишком сильно виться после того, как промокнут. Ещё больше Руфина боится грозы, но в это время года в столице Мейлге грозы удивительно редкое явление, чтобы всерьёз о нём переживать.

Софика ни капли не боится дождя, но почти убеждена, что если тот начнётся, произойдёт настоящая катастрофа — Руфина станет припоминать ей этот день всякий раз, когда что-нибудь будет идти не совсем по плану. В конце концов, не так ли Руфина постоянно поступает?

Не она ли до сих пор порой напоминает Софике о её невежественности на первом балу в столице Мейлге? Не она ли всё твердит Софике о потерянных перчатках? Не она ли вздыхает почти каждый день о той легкомысленности Софики, сбежавшей из ложи Тобиаса Сиенара не пойми куда и вернувшейся лишь после окончания спектакля?

И Софика проворно относит обе метлы в сад — в конце концов, там они будут смотреться гораздо логичнее, чем в руках двух отдыхающих после работы барышень. В конце концов, не следить же Софике с Руфиной целый день за этими противными палками! Тем более, что Софика определённо намеревается сбегать тихонько за леденцами и варёной кукурузой — в кармане её передника найдётся достаточно мелких монет для этих маленьких удовольствий.

— Не нравится мне что-то в том, как усилилось в последнее время увлечение Амальи театром! — бормочет Руфина почти испуганно, когда осторожно, чтобы не измять платья, присаживается на ступеньку крыльца.

Софика присаживается рядом и равнодушно пожимает плечами.

Софика считает, что Руфина чересчур беспокоится. Принимает всё слишком близко к сердцу. Переживает из-за каждой незначительной мелочи, из-за чего просто не может быть достаточно беспристрастной для роли судьи или обвинителя. Софика вообще не уверена, что хотя бы десятая часть от того, о чём беспокоится Руфина, заслуживает хотя бы толику внимания.

Пожалуй, Амалья действительно думает о театре — в основном, об опере, разумеется — всё больше и больше, и с каждым днём втягивается в это всё сильнее. Нет, она не бросает других своих занятий — просто ещё с большим рвением начинает изучать всю возможную информацию о театрах и с ещё большим усердием готовится исполнить роль Зимы в предстоящей ученической постановке.

Да разве это и плохо? Думающая о театре и постановках Амалья уж точно не вляпается во что-нибудь нехорошее — вроде романов с незаслуживающими хоть какого-то доверия кавалерами или всяких шальных глупостей, что обычно приходят в голову Софики.

А ещё думающая о театре Амалья, должно быть, не заметит ни слёз, ни переживаний Софики, если кто-нибудь из кавалеров снова окажется способен нарушить её душевное равновесие.

Да, пожалуй, Софике будет даже лучше, если Амалья увлечётся всеми этими представлениями и декорациями настолько сильно, что перестанет замечать всё на свете — Софика не готова делиться с ней всем, что её гложет и заботит. С мачехой — быть может. Или, возможно, с Гесимом. Или — с той же Руфиной. Но уж точно не с Амальей, которая едва ли будет достаточно сообразительна, чтобы понять всё правильно.

— И что с того? — непонимающе интересуется Софика. — Амалья всегда хотела блистать на сцене — и теперь, когда она увидела весь блеск театральных столичных выступлений, неудивительно, что её мечта стала лишь крепче!

Софика старается вспомнить точно, как следует добраться до главной аллеи столицы Мейлге, и где именно продают варёную кукурузу — в конце концов, судя по воодушевлению ворковавшей весь прошлый вечер Амальи, спектакль продлится чудовищно долго, что в свою очередь означает, что мачехина кузина и её не наказанные воспитанницы вернутся гораздо позже обычного обеденного времени.

— Амалья купила себе «Словарь цветочного языка» и теперь каждый вечер перед сном изучает его, — говорит Руфина таким тоном, будто бы это должно Софике объяснить что-то важное.

А, кажется Софика помнит обложку этой книги — зелёную, тканевую. Амалья в день покупки просто сияла от счастья. И Руфина, должно быть, считает, что сам факт покупки — и изучения — должен дать объяснение того, почему поведение Амальи является слишком странным или тревожным.

Но Софике это ничего не объясняет.

Эта покупка вполне в духе Амальи — думается Софике. Она даже понять не может, что здесь странного? Амалья любит изящные вещицы. Амалья любит всякие изысканные книжки, в которых почти никогда не пишут интересных вещей. Амалья любит выглядеть в глазах окружающих недосягаемой и необыкновенной. И «словарь цветочного языка» вполне вписывается в тот огромный перечень, который мог бы заинтересовать Амалью Траммо.

— Ну и что? — Софика на слова Руфины может лишь пожать плечами. — Амалья всегда любила всё изящное и изысканное! Она просто хочет разбираться в том, что присылают ей её воздыхатели!