Не меньше, чем барон

V. Пикник

Уже вечер. Становится всё темнее, и Софика может лишь надеяться, что часы ещё не пробили восемь, и мачехина кузина со своими воспитанницами не возвратилась домой и не проверила, как ведут себя наказанные. На самом деле, Софика до сих пор не знает, что ей сказать, если мачехина кузина нагрянет раньше положенного. О, Софика до сих пор не придумала никаких оправданий! Об этом, право слово, следовало подумать ещё утром. Но утром она думала о Гесиме, чае и печенье, чуть позднее о Тобиасе, а потом о друге брата Джеке и о его превесёлой шутке со змеёй... Придумывать же теперь... было попросту скучно.

В дом мачехиной кузины Софика возвращается без особых приключений — лишь однажды, зазевавшись, кажется, на главной аллее, она падает и пребольно ударяется локтём. Остальное же путешествие проходит и вовсе без происшествий. Софика довольно ловко забирается на дерево, не забывает даже забрать клочок ткани с ветки — и снова почти вздыхает по дырке на новеньком платье, — а потом вполне успешно добирается до своего окна и перелезает через подоконник, почти тут же оказываясь в собственной кровати.

Руфина встречает её нетерпеливым взглядом. Впрочем, не подскакивает со своей кровати, на которой сидит, а лишь словно бы настороженно выпрямляется. Розовый шёлковый шарф, который она вышивала утром, теперь в сложенном виде лежит у неё на прикроватной тумбочке, а в руках у Руфины одно из стареньких платьев Софики. И на платье этом по сравнению с состоянием на сегодняшнее утро определённо появились новые аккуратные заплатки.

— Ну что? — нетерпеливо интересуется Руфина, всем телом подаваясь вперёд к сестре и даже выпуская из рук иголку. — Ты смогла купить леденцов?

Софика усмехается и достаёт из кармана платья несколько бумажных кульков, которые Руфина — обрадованно и изумлённо охнув — тут же торопливо прячет: один под подушку, остальные в прикроватную тумбочку. На лице Руфины явно читается радость и удовлетворение. И Софика понимает — она ничего не расскажет мачехиной кузине о совершенно неприличных прогулках, если только та сама не обнаружит в её вещах запретную сладость.

— Мятные пришлось отдать Гесиму, — говорит зачем-то Софика, скидывая с себя уличные ботинки и укладывая их обратно в шкаф. — У него сильно болела голова, и я не могла не оставить ему их.

Затем приходит очередь платья — Софика снимает его и надевает взамен одно из своих старых, на которых теперь красуются новые заплатки. Любимое клетчатое платье летит в шкаф — определённо следует спрятать его подальше, и уж точно не показываться мачехиной кузине на глаза в нём, пока оно не будет заштопано и постирано. Иначе не избежать совершенно излишних вопросов. Софика определённо не желает слушать лишние вопросы. И уж тем более не желает на них отвечать.

В стареньком жёлтом платье Софика выглядит вполне пристойно, пусть и несколько небрежно. Софика торопливо расплетает волосы и заплетает их заново — за время её прогулки косы несколько растрепались, и мачехиной кузине, должно быть, если она увидит это, будет несколько непонятно, как могли растрепаться так её волосы, если Софика весь день сидела в комнате.

Софика вертится перед зеркалом, почти как Амалья, припоминая слова о собственной «очаровательности», сказанные Джеком, и ей вдруг чудится, будто бы она и правда очаровательна — не просто же так у неё всегда было партнёров по танцам даже больше, чем у хорошенькой Амальи с кукольным личиком. Возможно, что-то такое есть в её лице, волосах, фигуре, что делает её, если уж не красивой, то хоть немного особенной. Софика с гордостью смотрит на свои длинные косы с вплетёнными в них жёлтыми лентами и довольно улыбается.

— Отец пишет мне, что беспокоится, не завёл ли Гесим дурных друзей и знакомых, — серьёзно замечает Руфина, ставя на платье Софики последнюю заплатку и поднимаясь с кровати, чтобы положить платье в шкаф. — В детстве Гесим удивительно легко поддавался дурному влиянию, и отца беспокоит, не попал ли он под дурное влияние теперь, когда находится столь далеко от дома.

У Софики перед глазами стоит улыбающееся лицо Гесима — не то измождённое выражение замученного сильной болью человека, а спокойное и чуточку самодовольное, — и она не может удержать усмешки.

— Гесим и сам на кого угодно может оказывать дурное влияние! — легкомысленно отзывается Софика, поворачиваясь к зеркалу левым боком и задумываясь о том, что неплохо было бы подчеркнуть тонкую талию поясом, приоткрыть плечи и накинуть на них полупрозрачную шаль. — Я не помню у нас дома ни одной дурной компании, которую Гесим бы не возглавлял сам!

На лице у Руфины появляется недовольное, почти сердитое выражение, а губы начинают дрожать, словно от непосильного нервного напряжения.

— Ты совсем дурочка? — спрашивает Руфина рассерженно, подбоченившись и глядя исподлобья на Софику. — Речь идёт о нашем родном брате! Мы просто обязаны делать всё возможное, чтобы ничто не сбило его с истинного пути!

Софика лишь усмехается и, ловко крутанувшись перед зеркалом: так, что подол платья закружился вместе с ней, запевает глупую старую песенку не самого доброго и, пожалуй, не самого благопристойного содержания, которую как-то слышала от деревенского выпивохи. Руфина при первых же звуках кривит губы и смотрит раздосадовано и словно бы разочаровано. Она хмурится и широкими быстрыми шагами отходит в сторону, снова занимая свою кровать. В руках Руфины вновь появляется розовый шёлковый шарф и иголка с серебристой ниткой, и она делает первые нервные стежки.

— О, Руфина! — весело кричит раззадоренная недовольством сестры Софика, голосом подражая одному из проповедников, которых пару лет назад принимал в своём доме отец сестёр. — Как это похвально, что вы готовы насильно облагодетельствовать и наставить на истинный путь всех вокруг, даже не спрашивая их на то желания и согласия!

Руфина ещё больше поджимает губы и принимается орудовать иголкой совсем уж быстро и нервно. На лице Руфины застывает то надменно-оскорблённое в лучших чувствах выражение, которое порой не исчезает с её лица целыми днями, делая мишенью для насмешек Софики и Гесима. Руфина больше не смотрит на Софику — как это всегда бывает, когда она столь рассержена, и Софике вдруг поистине непреодолимо хочется заставить сестру разозлиться ещё больше. До беготни по комнате и швыряния в друг друга подушками, которое непременно окончится смехом и примирением.

Софика подскакивает к прикроватной тумбочке Руфины и хватает оттуда толстую книгу в тёмно-малиновой обложке, на которой серебристыми полустёртыми буквами выведено название: «Воззвание к добродетели», которое Софика с детства считала до неприличия скучным.

В этой книге одна из глав как раз про то, как просто порой находится пагубное влияние на умы юных джентльменов и леди. О, в этой главе, насколько Софика знает из наставлений отца и нравоучений Руфины, приведены целые проповеди о вероятно поджидающих на жизненном пути искушениях, соблазнах и дурных компаниях, которые могут заставить сделать неверный выбор даже человека, получившего воспитание в семье самых строгих и правильных нравов.

Когда мачехина кузина входит в комнату, Софика как раз с самым сосредоточенным видом держит книгу раскрытой примерно на середине, пытаясь найти ту главу — под рассерженное сопение низко склонившейся над вышиванием Руфины. И следует поблагодарить провидение за то, что приход этой невыносимо строгой женщины не случился получасом ранее.

— Что же... Вероятно, вы осознали свои вчерашние проступки, — произносит задумчиво мачехина кузина, с явным удовольствием оглядывая Софику и Руфину. — Думаю, вы не только можете спуститься к ужину, но и побывать на завтрашнем пикнике. Жду вас к ужину через пятнадцать минут, барышни.

С этими словами она разворачивается и с самым чинным видом уходит, снова оставляя сестёр одних. Ключ в замке, однако, в этот раз не проворачивается.

— Не трогай мои книги, раз уж ты в них ничегошеньки не смыслишь! — сердито шепчет Руфина, когда за спиной мачехиной кузины закрывается дверь, а через пару минут добавляет уже чуточку более миролюбиво: — Хотя, признаться, нас выручило то, что тебе так хотелось меня поддеть и уколоть, что ты даже заглянула для этого в одну из моих книг!

Софика пожимает плечами и тотчас возвращает «Воззвание к добродетели» на прежнее место — тем более, что она не уверена, что не заснёт, если прочтёт ещё хотя бы строчку оттуда, — даже забыв издевательски скривиться — она и сама несколько озадачена собственным везением.

А Руфина принимается хлопотать — выуживает откуда-то из сундуков два чистеньких белых передника (из тех, что следовало дома надевать к праздничному обеду или встрече гостей) и повязывает один себе, а второй заставляет повязать Софику, которая с гораздо большим удовольствием спустилась бы к ужину и вовсе без передника. Что, впрочем, определённо подверглось бы критике со стороны мачехиной кузины.

— И надень туфли! — даёт наставление Руфина, придирчиво оглядев сестру с головы до ног. — Ты ведь не можешь пойти на ужин босиком!

Софика едва ли может в полной мере согласиться с безаппеляционностью последнего заявления, впрочем, решает отчего-то не спорить. Она подходит к своему шкафу и достаёт оттуда пару туфель — не бальных, разумеется, но во всех отношениях пристойных и приличных, — которые тут же надевает.

Руфина выглядит вполне довольной и гораздо более благодушной, чем несколькими минутами ранее. Лицо её кажется спокойным и теперь даже красивым. Она вообще довольно красива, когда становится мягкой и ласковой, думается Софике. Руфине следует просто вести себя проще и спокойнее, а не изводить себя новомодными причёсками и неудобными нарядами, чтобы достичь того, чего ей хочется.

Сёстры Траммо выходят из комнаты как раз минут через десять после того, как мачехина кузина ушла от них. И Софика, пожалуй, самую малость рада, что в этот раз ей позволено покинуть комнату традиционным путём — по лестнице, — а не карабкаясь по веткам стоящего вблизи дерева.

Они проходят мимо дверей в комнаты других воспитанниц — насколько Софика знает, все здесь живут по трое. Каждая дверь имеет свой номер. Вот сёстрам Траммо досталась комната под номером одиннадцать. Тройняшки Домирре, Марта, Камилла и Долли, единственные, имена которых Софика успела запомнить с момента приезда, живут в четвёртой комнате и носят совсем одинаковые платьица и причёски, что едва ли возможно их не путать. Мачехина кузина же располагается в комнатах внизу. Там же находятся столовая, несколько гардеробных и комната для музицирования, где стоит тёмно-синий лакированный рояль.

— Кстати, разве ты не говорила, что девочки поужинают на вечере стихов? — с недоумением спрашивает Софика у Руфины, когда они спускаются по широкой деревянной лестнице на первый этаж.

— Леди на людях должна есть как птичка! — не оборачиваясь даже повторяет одно из наставлений всех почтенных матрон Руфина.

У Руфины на затылке повязан кораллово-красной лентой бант, и сам этот бант кажется Софике похожим на огромную бабочку. Волосы у Руфины гораздо короче, чем у Софики, но, пожалуй, чуточку гуще. И того же оттенка каштанового, который в Мейлге совсем не считается красивым.