Не меньше, чем барон

— Стервятники и ястребы, кажется, тоже птички! — не удерживается от возражения Софика и лишь усмехается на предостерегающий гневный взгляд резко обернувшейся Руфины.

До стола они доходят молча. Софика тут же занимает свободное место справа от Амальи, а Руфина садится слева. Напротив них сидят и шушукаются между собой тройняшки Марта, Камилла и Долли, невысокие и рыженькие, с худенькими веснушчатыми личиками. Софика готова поклясться, что скоро совсем перестанет их путать — Долли самая говорливая из них, у обладающей самыми изящными из тройняшек манерами Камиллы щербинка между зубами, а у любопытной смешливой Марты больше всего веснушек на носу.

— Мы будем играть Осень, Зиму и Весну в представлении через неделю — я обо всём договорилась с тётушкой! — весело подмигивает сёстрам Амалья, когда на стол подают куриный бульон с плавающим в ним разрезанным пополам варёным яйцом. — Софика разучивала арию Осени в прошлом году, и все нашли, что у неё вполне приятный голос, а костюмы осталось лишь подогнать на нас! И я буду просто потрясающе смотреться в платье Зимы!

Софика набрасывается на бульон так жадно, словно не ела много дней подряд. Амалье она просто кивает в ответ, не желая слишком много думать о предстоящих репетициях и многочисленных примерках.

— Но я хочу играть Осень или Зиму, а не Весну, у которой даже слов нет! — недовольно отзывается Руфина, впрочем, не осмеливаясь говорить слишком громко в присутствии мачехиной кузины. — И почему вам вечно достаются роли лучше, чем мне? Ведь именно я старшая!

Софика, проследив настороженно за мачехиной кузиной, осторожно, чтобы та не заметила, вылавливает яйца из тарелок даже не притронувшихся к бульону Руфины и Амалью. Софика почти убеждена, что Руфина сейчас сверлит Амалью недовольным, обиженным взглядом, но сама она гораздо больше занята тем, чтобы незаметно поменять свою пустую тарелку сначала с тарелкой Амальи, а потом, когда и этот бульон съеден до последней ложки, поменять пустую тарелку Амальи с тарелкой Руфины.

Когда тарелки с бульоном уносят, и вместо них на столе появляется запечённый картофель с тушёной капустой и фрикадельками, процедура повторяется — сначала Софика с жадностью уплетает свою порцию, а потом уминает за обе щеки содержимое тарелок своих сестёр.

Этих действий, кажется, не замечают ни мачехина кузина, ни Амалья с Руфиной, больше занятые своей перепалкой, из которой Софика улавливает лишь отдельные слова. Зато остальные воспитанницы мачехиной кузины — в том числе, тройняшки Марта, Камилла и Долли — уже тихонько посмеиваются и перешёптываются между собой.

— Но ведь ты совсем не умеешь петь! — наконец, говорит Амалья совершенно безжалостно своим милым тоненьким голосом, даже не пытаясь его приглушить. — И только у Весны нет арий! Тебе подходит только эта роль, если ты не желаешь опозориться!

В это время как раз уносят тарелки из-под тыквенных оладий. С ними история с переменой блюд повторяется так же, как и с бульоном, и с картофелем и фрикадельками. Софика как раз успевает доесть все три порции. Последняя оладушка влезает в неё уже с трудом.

Руфина на слова Амальи — весьма жестокие, пожалуй, пусть и вполне справедливые — с обидой отворачивается и замолкает до конца ужина — остаются лишь десерт, на который воспитанницам мачехиной кузины подают по куску вишнёвого пирога с творожным кремом.

Десерта, впрочем, как и было обещано, Софике и Руфине сегодня за ужином не подают — однако наевшаяся досыта Софика и не уверена, что в неё может влезть хотя бы ложка чего-нибудь ещё. Руфина напротив — страдальчески смотрит на куски пирога в тарелках других воспитанниц, впрочем, к Амалье не поворачивается. На этот раз мачехина кузина пристально наблюдает за наказанными — наказаны сегодня не только Софика и Руфина, но и Долли, а также ещё две девочки, — чтобы им ни в коем случае не перепало ни кусочка запретного десерта.

Амалья же ест свой пирог без всякого видимого аппетита, хоть и съедает, кажется, до последней крошки. Софика видит, как дрожат её пальцы, а на лице появляется непривычное, неправильное для Амальи упрямое выражение.

Сегодня — по указанию мачехиной кузины — Амалья снова спит отдельно от них. Она вернётся в спальню только завтрашней ночью — когда с Софики и Руфины будет окончательно снято наказание за выходку Софики на балу. Пусть и останется наказание за танцы дома после этого бала.

Софика почти физически чувствует, какое облегчение испытывают и Амалья, и Руфина от слов мачехиной кузины, что им не придётся делить комнату сегодня. А завтра они помирятся. Софика в этом уверена. Колкие, обидные слова успеют позабыться за ночь и целый день, полный новых впечатлений. Руфина подумает и поймёт свою неправоту — ей действительно не исполнить даже арию Осени, не говоря уже о гораздо более сложной и объёмной партии Зимы, — а Амалья осознает чрезмерную резкость своих слов и поймёт всю тяжесть обиды Руфины из-за того, что ей придётся весь спектакль молчать, лишь красуясь в ярком наряде.

Оказавшись в комнате, Руфина вновь принимается остервенело вышивать — Софика почти уверена, что ещё немного и злосчастный розовый шарфик станет скорее серебристого цвета от покрывающей его вышивки. Руфина орудует иголкой ловко и определённо чересчур поспешно. Она снова склоняется над рукоделием почти в три погибели.

Софика — ей сейчас вдруг впервые за долгое время не хочется смеяться и шутить — скидывает с ног туфли, достаёт из своего саквояжа книгу — забавный иберский приключенческий роман, чтение которого, должно быть, могло считаться не самым подходящим занятием для настоящей леди из Мейлге — и молча погружается в чтение, заставляя себя отстраниться мысленно от того, что произошло за ужином.

В какой-то момент Софике надоедает читать, и она откладывает книгу в сторону, уложив обложкой вверх, чтобы не потерять страницу. Софика стягивает с себя платье вместе с беленьким передником, торопливо стаскивает бриджи — и платье с передником, и бриджи тут же летят на пол — и забирается под одеяло, выключая магией свет над своей кроватью.

Руфина перестаёт вышивать тут же. Софика лежит спиной к ней и слышит, как Руфина откладывает шарф, иголку и нитку на прикроватную тумбочку, встаёт с постели и переодевается в ночную рубашку, тщательно вешая каждую вещь на своё место в шкаф, а затем тоже гасит свет и ложится в кровать.

Софику эти звуки почти убаюкивают. Она прикрывает глаза и отчего-то думает, что неплохо было бы как-нибудь рассказать Руфине и Амалье о Джеке. И о Тобиасе.

— Как думаешь, есть ли в этом смысл? — тихо спрашивает Руфина через некоторое время, беспокойно ворочаясь в постели и всё же не находя удобного положения. — Выходить в свет, красоваться в ярких нарядах, пытаться быть привлекательной для всех этих незнакомых мужчин... Не лучше ли нам было остаться в нашей родной деревне? Я не уверена, что наша мама одобрила бы и эти балы, и спектакли, эти платья с почти обнажённой грудью... Не предаю ли я её память, участвуя во всём этом?

Руфина поворачивается на бок и понимает, что Софика её не слышит — Софика уже крепко спит и видит теперь сны об огромных змеях, что не спешат её ужалить или задушить в своих объятьях, о забавном Джеке, любимом брате Гесиме и обходительном бароне Тобиасе.

Наутро Софика просыпается от сильного, пусть и вполне безболезненного тычка в бок. Вставать совершенно не хочется — ещё слишком рано, и Софика, уставшая от вчерашних приключений, больше всего на свете желает снова выспаться. Или хотя бы отлежаться в тёплой постели, не вылезая из-под одеяла.

— Скоро завтрак! — оповещает сестру Руфина чересчур бодро. — А потом нас оденут и поведут на пикник. Нельзя опаздывать ни в коем случае!

На пикник всем воспитанницам мачехиной кузины пошиты новые платья, специально для так называемых «взрослых» пикников — без фартуков и с длинной юбкой, как и полагается барышням, уже вышедшим в свет. Софика не знает ещё, какое именно платье досталось ей, но почти уверена, что Амалья пойдёт на пикник в каком-нибудь голубом наряде, а тройняшкам Марте, Камилле и Долли достанутся бирюзовые или кремовые.

О фасоне Софика не знает почти ничего — мода на фасоны платьев для пикников меняется едва ли не каждый год, и всякий раз пансионам необходимо заказывать у портных всё новые платья для своих воспитанниц.

Пропустить примерку у Софики нет никакого желания. Пикник, в отличие от вечера стихов, ей ужасно хочется посетить — там будут воспитанницы не только этого пансиона, будет довольно и молодых людей, и можно будет, пока мачехина кузина не видит, полакомиться мороженым или чем-то другим.

Однако до примерки ещё есть время — коль Руфина торопится на завтрак.

— Коль мы будем на пикнике, — замечает Софика спросонья недовольно, одной рукой отталкивая от себя Руфину, — какой смысл в завтраке? Можно явиться только на одевание и поспать хотя бы лишние полчасика...

Софика снова прикрывает глаза и надеется досмотреть прерванный сон — или хотя бы понежиться немного в постели и помечтать о всяких глупостях вроде праздной жизни где-нибудь во дворце и никогда в жизни больше не подниматься с постели раньше полудня.

— Ну вставай, вставай! — снова трясёт Софику за плечи Руфина, и голос у неё определённо более жалобный, чем Софика может выдержать. — Для тебя не аргумент все наставления для юных леди, но я ужасно проголодалась и просто не дотерплю до пикника, а спускаться в одиночестве я боюсь!

Софика нехотя поднимается на кровати. Настроение у неё не самое хорошее. Она бросает на Руфину тяжёлый взгляд и откидывает с себя одеяло.

Руфина уже одета в домашнее платье — другое, не то, что было вчера. У этого платья подшит подол, а в груди оно великовато для Руфины. Оно совершенно немодного покроя — об этом иногда с презрением отзывается Амалья. На рукавах и поясе платья вышиты бисером яркие разноцветные птички, а ворот у него кружевной. Платье, кажется, из тех, что достались Руфине от покойной матери. Руфина категорически отказывается, когда отец или мать просят её одолжить Софике или даже Амалье это платье хотя бы на один приём, и бережёт его пуще всего на свете.

Искать одежду не приходится — чистое домашнее платье Софики, нижняя юбка, нижняя рубашка и передник лежат аккуратно сложенными на кровати Амальи, а домашние туфли стоят рядом с ней. Бриджи и оба вчерашних платья отложены в сторону — к вещам, которые стоит отдать в стирку. И Софика поспешно скидывает с себя всю одежду — и немного хмурится от холода — и так же поспешно одевается, не слишком заботясь о том, чтобы всё было аккуратно.

Забота Руфины кажется немного приятной, и порядком смягчает недовольство Софики, пусть и не поднимает ей настроение в полной мере. Поиск вещей сейчас порядком разозлил бы её — тем более, что едва ли есть какой-то смысл одеваться, если после завтрака их всё равно переоденут для пикника, — и предусмотрительность Руфины оказалась вполне кстати.

— Если бы ты вчера лучше поужинала, то завтрак не был бы сейчас тебе столь необходим! — ворчит Софика себе под нос недовольно, когда наклоняется затем, чтобы обуться.