Не меньше, чем барон

— Выкрутимся! — решительно бросает Софика Руфине. — Я не оставлю тебя без сладкого сегодня!

Софика снова оглядывается по сторонам, оценивая, кого именно из всех присутствующих здесь можно попросить о маленьком одолжении, не слишком опасаясь, что об этом будет доложено мачехиной кузине. Наконец, заметив тех, кого нужно, Софика топает почти на другой конец парка, за руку ведя за собой ничего не понимающую Руфину.

— Приятный день, не правда ли, господа? — широко улыбаясь спрашивает Софика, обращаясь к троим юношам, стоящим несколько в отдалении от других молодых людей и кокетничающих барышень, что на данный момент посетили больше шести балов. — Как вас зовут?

Руфина смущённо прячется за её спину. Софика почти уверена — её сестра не может даже поднять взгляда от стыда и неловкости. Руфина боится и дрожит едва ли не всем телом, Руфине, должно быть, хочется поскорее сбежать, но она всё-таки стоит за спиной Софики, не делая даже шага в сторону.

У трёх юношей, к которым Софика обратилась, почти одинакового оттенка русые волосы, и черты лица довольно схожи. Один из них чересчур высок ростом и очень сильно сутулится. Из тех двоих, что пониже ростом, один носит довольно небрежную и редкую бородку, а второй одет в одежду словно с чужого плеча — добротную и в целом хорошую, но которая совсем не сидит на его фигуре — и совсем юн — должно быть, ровесник Софики или Амальи.

— Моё имя — Николас, — отвечает самый высокий юноша, запинаясь почти после каждого слога. — А это мои братья, Стивен и Чарли.

На лицах у всех троих читается такое волнение, что это выглядит почти смешным. И Софика лишь заставляет себя выглядеть ещё приветливее. Руфина же и вовсе почти не выглядывает из-за её спины.

— Николас, Стивен и Чарли, я и моя сестра хотим лимонада, шоколадного печенья и мороженого, — обращается к юношам Софика с самой очаровательной улыбкой, на которую только способна, — Вы ведь будете джентльменами и принесёте их нам, пока мы посидим на скамейке под этим чудесным дубом?

За сладостями они бросаются даже быстрее, чем того предписывает вежливость — забывают поклониться или ответить хоть что-нибудь. Но удаляются именно за сладостями — Николас за мороженым, Стивен за лимонадом, а Чарли за печеньем. Софика, проследившая за этим краем глаза, победно улыбается.

— Софика! — почти возмущённо шипит Руфина, когда молодые люди удаляются достаточно далеко, чтобы её не услышать. — Так ведь нельзя!

Софика усаживается на скамейку и немного вытягивает ноги — модные сапожки ей нещадно жмут, и она не уверена, что сумеет выдержать обратную дорогу до своей комнаты, если сейчас не отдохнёт. Руфина, всё ещё возмущённая нарушением приличий, присаживается рядом — пусть и не так близко, как присела бы, будь довольна происходящим.

— Мы не делаем ничего такого! — возражает Софика с улыбкой. — Мы просто попросили этих джентльменов принести нам сладостей — все девушки так делают!

Руфину этот ответ явно не удовлетворяет. Она хмурится и нервно теребит пальцами локоны своих тёмных волос. Её губы снова дрожат, а с лица отхлынула краска. Софика же смотрит на неё не понимающе и лишь улыбается.

— Все так поступают с почти женихами, а не незнакомыми людьми! — наконец, шепчет Руфина, и лицо у неё становится почти испуганным. — Ты же общаешься с мужчинами так, как будто они все от тебя без ума! Так ведь и глупой, пустой кокеткой прослыть недолго!

Софика в ответ лишь смеётся, пожимая плечами.

Братья Николас, Стивен и Чарли приносят угощение довольно скоро, и все мысли о хороших манерах вылетают из головы Софики. Она улыбается им так открыто и счастливо, что Николас, больше не стесняясь, присаживается рядом с ней и начинает рассказывать об изобретении мороженого в Ибере и о всех его сортах, какие только можно найти в Мейлге.

Софика хихикает и уплетает мороженое за обе щеки — лимонад выпит ещё раньше, а шоколадное печенье крошится в вазочку с мороженым. Рядом на скамейке сидит Руфина, которая тоже ест мороженое — но гораздо более скромно. Стакан с лимонадом Руфина ставит рядом с собой на скамейку, а печенье кладёт сверху на стакан. Стакан Софики Стивен уже унёс прочь.

Чарли садится с другой стороны от Софики, несколько оттесняя от неё Руфину. Он сидит осторожно, стараясь ни единым жестом не толкнуть, не задеть Софику, и она улыбается ему и снова хихикает.

Николас, несмотря на заикание, оказывается вполне приятным собеседником. Опустившийся на скамейку рядом с Николасом Стивен — тоже, пусть говорит он реже и гораздо более просто, чем Николас. Их младший брат Чарли же почти ничего не говорит, лишь глядя на Софику полным восторга взглядом.

Когда к дубу подходит ещё один человек — Итан, если верить тому, как обратился к нему Стивен — Софика, улыбаясь, просит его принести им — ей и Руфине — ещё мороженого. Чарли спрашивает, не хочет ли она ещё печенья, и Софика, посмотрев на Руфину пронзительным взглядом, смеётся и отвечает, что они обе не прочь бы отведать местных пирожных с кремом.

Следом появляются Якоб (горячий шоколад), Брэдли (песочные корзиночки с карамелью и ягодами), Джастин (ещё лимонад) и Инграм (булочки с корицей и малиновым вареньем). А потом Софика и вовсе перестаёт считать. В какой-то момент со скамейки исчезает Руфина — улыбнувшись благодарно и смущённо, она почти растворяется в воздухе, покидая их так быстро, — а у Софики пропадает аппетит. О, она больше не может съесть ни ложечки мороженого!

Увидев вдали — он беседует о чём-то с мачехиной кузиной — Тобиаса, Софика машет ему рукой, позабыв о всех приличиях. И тут же забывает о нём, когда пытаясь отказаться от очередного пирожного, от которого она определённо — точно-точно! — не сможет откусить и кусочка, чтобы он не полез обратно. И Софика лишь хихикает и, смеясь, говорит об этом.

Софика лишь вполуха слушает, что ей говорят — со всех сторон её о чём-то спрашивают, о чём-то рассказывают, окликают, предлагают что-то ещё... И Софика просит лишь принести ей ещё лимонада — после такого количества сладкого ей очень хочется пить.

— И всё-таки, вы действительно внешне удивительно похожи на леди Еву, как мне и говорили! — говорит вдруг человек, которого все называют не иначе как графом, почти с восторгом, наклоняясь, чтобы поцеловать Софике руку в изящной ярко-жёлтой под цвет платья перчатке.

Граф немолод. Это чувствуется по его магической ауре. Он выглядит лощёным и чуточку самодовольным. На нём малиновый сюртук и чёрные перчатки. У него проседь в густых чуть вьющихся волосах и уверенные, неторопливые движения. А во взгляде голубых глаз графа плещется то ленивое, сытое довольство собой жизнью, какое, Софика уверена, можно встретить лишь у высшей аристократии.

— Леди Еву? — переспрашивает Софика удивлённо и чуточку более резко, чем следовало бы, даже позабыв кокетливо улыбнуться — графу и другим кавалерам, что сидят и стоят вокруг неё.

Какое-то нехорошее предчувствие словно кольнуло её сердце, и теперь она не может заставить себя обратить внимание на что-нибудь ещё. Она смотрит на графа слишком пристально, а лицо её становится слишком серьёзным и настороженным, чтобы можно было счесть её внимание случайным или просто вежливым. Она забывает обо всём на свете — о, её так легко заставить это сделать — и вдруг становится более внимательным слушателем, чем было целый день сегодня. Отчего-то упоминание леди Евы кажется Софике важным, пусть она и не может понять почему.

— Покойную баронессу Сиенар — вы танцевали с её вдовцом недавно на балу, — отвечает ей граф, и сердце Софики словно сжимает кто-то невидимый своей ледяной рукой. — Барон и баронесса Сиенар считались одной из самых красивых и счастливых пар в Мейлге, пока душа её не отошла на тот свет. Она была хороша собой и притягивала к себе людей и была душой компании на каждом балу — и вы с ней так похожи, что теперь я понимаю, что буду дураком, если не попытаюсь привлечь ваше внимание.

Настроение у Софики ухудшается так стремительно, что ей вмиг становятся неинтересными все разговоры, а количество забавных и разговорчивых молодых — и не очень — людей вокруг неё, послушно выполняющих все её капризы, вдруг перестаёт приносить ей удовольствие.

Ей хочется закричать, рассердиться прилюдно, подняться резко со скамейки и быстрым шагом уйти прочь — домой, в свою комнату, где она сможет потопать ногами и покричать от злости. Нет, лучше — в родную деревушку. К мачехе, на груди у которой она сможет разрыдаться с досады и злости.

О, как же сильно Софика злится! На себя — в первую очередь — и на Тобиаса, и на этого глупого старого графа, и на Николаса, который всё говорит и говорит (теперь о каких-то печатных станках в Мейлге), и на восторженно глядящего Чарли, взгляд которого теперь кажется ей едва ли не издевательским, и на Руфина, что ушла так быстро и теперь оставила её в одиночестве...

Но какая-то невидимая сила — должно быть, та же, что сжала своими холодными лапами её сердце — удерживает её на месте и заставляет улыбаться, улыбаться и улыбаться, кокетничая напропалую. Она хихикает в ответ на слова графа и театрально — и все видят это прекрасно, о чём она знает — смущается. Она улыбается Чарли, расположившемуся сейчас у неё в ногах, и просит принести ей ещё лимонада. Она улыбается и хихикает — ровно до тех пор, пока мачехина кузина не посылает к ней Марту с известием о том, что уже пора уходить.

Не перестаёт хихикать и после, энергично и театрально взмахнув рукой на прощанье. И они смотрят на неё. Смотрят как смотрели на неё Тобиас и Джек. И прощаются с ней, когда она, подобрав юбки яркого жёлтого платья, шагает прочь, покидая их.

Тобиас подходит к ней где-то на половине пути, когда Софика проходит мимо столика с пирожными, которых она теперь ещё долго — дня два-три — не сумеет видеть спокойно, без подступающей к горлу тошноты.

— Смею надеяться видеть вас завтра вечером в театре, — улыбается Тобиас, склоняясь в вежливом поклоне. — Ваша наставница, мадам Шенно, ответила мне согласием, когда я пригласил вас и ваших сестёр

И Софика заставляет себя улыбнуться ему в ответ.