Не меньше, чем барон

IX. Прыжки по лужам

Проходит целая неделя, прежде чем Софике Траммо снова разрешают посещать балы — как и обещала мачехина кузина, два бала Софика за это время пропускает. Впрочем, нельзя сказать, что эту неделю Софика сильно скучает — в конце концов, она посещает ещё два пикника, получает каждое утро цветы (и количество их с каждым днём постепенно растёт) и порой едва не гадает, кто именно мог бы ей их послать, по пять-шесть раз в день репетирует с учителем арию Осени и тайком готовит себе при помощи магии платье для шестого бала (каждая из воспитанниц получает себе по заготовке платья — все они одинакового фасона, — и девушкам позволено самим придумать ткань, цвет и украшения для этого костюма, и все явно озабочены тем, чтобы никто не мог подглядеть, какие именно цветы украсят их платья). Софика даже несколько рада своему наказанию — всё равно ей нельзя было бы на этих двух пропущенных балах танцевать... А так она может продумать хорошенько, как при помощи всего лишь одного платья рассердить мачехину кузину так, чтобы та просто лопнула от злости!

За день до бала Софика узнаёт, наконец, имя своей только что родившейся сестрёнки — мачеха решает назвать ту Виолеттой. И Софика твёрдо решает звать сестрёнку не иначе как Фиалочкой, как только они — Софика, Руфина и Амалья — вернутся домой. Ведь не могут же они всю оставшуюся жизнь прожить в пансионе мачехиной кузины, не правда ли?

Амалья считает прозвище «Фиалочка» едва ли пристойным. Впрочем, последнюю неделю она всё больше молчит за завтраками, обедами и ужинами, и высказывает своё мнение так редко, что у Руфины едва не появляется морщинка на лбу от постоянно обеспокоенного выражение лица.

Сама же Руфина же, узнав о «Фиалочке», лишь пожимает плечами и равнодушно замечает, что маленькому ребёнку подобное прозвище придётся вполне кстати — лет до семи или восьми, когда Виолетте нужно будет приступать к несколько более серьёзному обучению, чем до тех пор.

Сегодняшний бал — четвёртый для воспитанниц пансиона мачехиной кузины и второй для Софики — тоже надлежит почти что пропустить — провести в саду вместе с Руфиной, Долли и Жюли, переговариваясь о каких-нибудь скучных глупостях, если только не представится возможность сделать хоть чуточку более радостным сегодняшний вечер.

Впрочем, Софика почти уверена, что такая возможность обязательно представится. В конце концов, бывали ли когда-нибудь дни, когда Софике удавалось не попасть в какую переделку, если все мысли лишь о том, как бы не заскучать слишком сильно? Софика во всяком случае не может вспомнить ни одного.

И всецело уверена, что ни один из близких ей людей не сумеет вспомнить такого дня.

Софика, Руфина, Долли и Жюли идут в самом конце стройной колонны воспитанниц мачехиной кузины — именно в конце колонны полагается идти тем, кто своим поведением не заслуживал веселиться со всеми. И в знак наказания им даже не сделали привычных для бала причёсок — лишь заплели каждой по две косички с лентами, как маленьким девочкам, — и на лице Руфины читается подлинное страдание по этому поводу. Долли и Жюли переживают по этому поводу гораздо меньше. На их лицах видна скорее досада. Но уж точно не страдание.

Курчавая смуглая короткостриженая после недавней болезни Жюли даже весело перемигивается с рыженькой Долли и то и дело шепчет ей что-то на ухо, когда считает, что мачехина кузина ничего не заметит. А Долли искренне хихикает всякий раз, но тут же кидает на мачехину кузину — кажется, её ведь зовут мадам Шенно — обеспокоенные взгляды.

Сегодня дорога занимает несколько больше времени, чем в другие дни — утром прошёл сильный дождь, и теперь на дорогах довольно крупные лужи, отчего благовоспитанным барышням пансиона мачехиной кузины приходится обходить их, чтобы ненароком не запачкать подолов светлых платьев.

Софика с гораздо большим удовольствием прошагала бы прямо по лужам, промочив ноги и забрызгав грязью подол своего платья, которое теперь кажется ей ещё более скучным — после того, как она почти придумывает своё. Но она покорно идёт рядом с Руфиной, что держит её за руку, и почти ничего не говорит всю дорогу, обдумывая как следует своё сегодняшнее положение.

— Барышни! — обращается строгим голосом мачехина кузина к своим воспитанницам, как только они оказываются в парке около нужного им дворца. — Прошу вас последовать за мной и показать себя на этом балу достойными дочерьми своих родителей. Я надеюсь на вашу добродетель.

В парк они заходят с северной стороны — с западной во дворец будут подъезжать другие, более важные гости. Софика замечает довольно изящную деревянную лавочку неподалёку от раскидистого клёна, и очаровательные мраморные бюсты вымышленных персонажей, из которых она, правда, узнаёт лишь двоих или троих. Что же, разглядывание мраморных бюстов — не худшее занятие, которое могла найти себе Софика.

Впрочем, Софика определённо надеется, что ей подвернётся что-нибудь поинтереснее.

Быть может, когда мачехина кузина уйдёт, Софике, например, удастся побегать с девочками по саду — с Долли и Жюли, во всяком случае, ибо Руфина едва ли теперь согласится — или потанцевать с ними, или сыграть в прятки, фанты или живые картины. Или она заберётся на какое-нибудь дерево и всё равно увидит танцующие парочки в окно.

— Да, мадам! Надеемся оправдать ваши ожидания, мадам! — раздаётся почти дружный хор сорока восьми девичьих голосов прежде, чем мачехина кузина решает продолжить свои наставления.

Она оглядывает цепким придирчивым взором все склонившиеся перед ней девичьи головки и задерживается лишь на до сих пор прямо стоящей Софике. Губы мачехиной кузины презрительно поджимаются, а Софика вдруг чувствует горячую руку Руфины на своём запястье и склоняется тоже, поддавшись молчаливому уговариванию сестры. Мачехина кузина, должно быть, оказывается этим довольна.

— К моему большому сожалению, четверо из вас не допущены до того, чтобы присутствовать на балу — Софика, Жюли, Долли и Руфина останутся в саду, лишённые чести наблюдать за танцующими в этот вечер, — у мачехиной кузины голос вполне неприятный и чересчур высокомерный, но все четверо наказанных девушек лишь покорно приседают в книксене на эти слова, хотя Софика ни на грош не верит в сожаление мачехиной кузины, — а присматривать за ними останется мадемуазель Розамунд.

Розамунд — молоденькая учительница рукоделия — тоже делает книксен. Розамунд едва ли намного старше воспитанниц мачехиной кузины — кажется, ей самой лишь недавно исполнилось двадцать пять, что делает её ровесницей Гесима, которого Софика никогда не считала слишком уж взрослым.

У Розамунд хорошенькое кругленькое личико, бездонные голубые глаза и самые очаровательные светлые кудряшки. Она очень мила и хороша собой, пусть и не может называться в полной мере красивой по меркам Мейлге — но сиротка и совершенно бедна, и оттого вынуждена работать под началом мачехиной кузины, которая вдруг кажется Софике просто самой ужасной начальницей во всём Мейлге.

О! Софике вдруг нестерпимо хочется проучить мачехину кузину за её высокомерие и грубость! Только пока в голову Софики Траммо не приходит ни одной дельной мысли на этот счёт. И она притихает на время, задумавшись слишком серьёзно, чтобы заметить, как отправляется на бал вереница воспитанниц пансиона мачехиной кузины, а они впятером — четверо наказанных девушек и Розамунд — остаются в саду, освещаемом лишь тусклым светом магических фонарей.

Должно быть, это и к лучшему — Софика не успевает выкрикнуть что-то ненужное, а у мачехиной кузины не оказывается лишнего повода как следует ещё наказать непокорную подопечную. А Софике совсем не хочется лишаться сейчас всех радостей пребывания в столице, тем паче, что доступные ей деревенские развлечения здесь совсем под запретом.

Руфина, с тяжёлым вздохом опускается на стоящую неподалёку скамейку. Жюли и Долли переглядываются и пристраиваются с другого конца лавочки, и принимаются шушукаться друг с другом, не обращая больше никакого внимания на Розамунд и сестёр Траммо. Софика и сама пытается последовать их примеру и устроиться на вполне удобной на вид скамеечке — но уже через мгновенье подскакивает, не в силах сейчас сидеть на одном месте.

Софика стягивает с себя перчатки, которые тут же отдаёт Руфине (чтобы не потерять ещё одни, ибо мачехина кузина вряд ли простит ей вторую пропажу перчаток подряд) и подходит быстрым шагом к одному из мраморных бюстов — самому ближайшему, что стоит в десятке метров от изящной скамеечки — и принимается разглядывать его с рвением, которого в себе и не подозревала до этого момента.

Бюст изображает красивого длинноволосого мужчину с надменно-взволнованным идеальным лицом, и волосы его, рассыпавшиеся по плечам, словно настоящие, закрывают местами изящные объёмные узоры на его кафтане, который кажется Софике несколько неприлично роскошным для мужчины. Впрочем, едва ли можно произнести это глупое слово «неприлично» о человеке, выглядящем столь красивым. О, Софика почти готова поцеловать его — но отчего-то в лоб, а не в губы, как она целовала однажды одну статую в другом саду.

На каменной подставке для бюста Софика находит наполовину стёртую уже выгравированную — или как это называется — надпись «генерал Феодорокис», и припоминает смутно какую-то историю в своих учебниках о том, что тот был, кажется, мужем какой-то важной особы, имени которой Софика сейчас совсем не может вспомнить.

Софика нетерпеливо оборачивается, заслышав опять какое-то хихиканье со скамейки, и тут же хихикает сама, мгновенно поняв причину общего веселья: из-за забора Розамунд подмигивает весьма очаровательный юноша в не самом изысканном костюме. Костюм этот определённо давно пора обновить или хотя бы подлатать, но даже эти жалкие тряпки — впрочем, не менее жалкие, чем любимые платья Софики — не в состоянии испортить впечатление от правильных черт лица, полного огня взора и весьма впечатляющей мягкости движений.

— Мадам Шенно заставила меня приглядывать сегодня за наказанными! — со вздохом шепчет Розамунд, прижавшись к чугунной ограде, чем вызывает очередной приступ хихиканья Долли и Жюли.

Голос Розамунд полон самого подлинного отчаяния, а пальцы её, вмиг побледневшие, дрожат от несправедливой обиды, столь легко и незаметно нанесённой мачехиной кузиной.

— Они совсем взрослые барышни, а не малые девочки, чтобы что-нибудь могло случиться! — доносится до Софики громкий шёпот красивого юноши, прильнувшего к забору с другой стороны.

Долли и Жюли тотчас замолкают и снова переглядываются. Вид у обеих становится настороженный, словно выжидающий, и даже самую чуточку воинственный, что кажется Софике несколько необычным.

Розамунд оглядывается на своих подопечных нерешительно. Она почти не задерживается взглядом на Руфине, Жюли и Долли, но на Софику глядит неприлично долго и неприлично взволнованно, что Софике впору возмутиться таким пристальным вниманием к своей персоне. У Розамунд поджимаются дрожащие губы, а пальцы на миг перестают трястись, а затем начинают дрожать с новой силой.