Не меньше, чем барон

XXII. Качели

— Вставай же скорее! — слышит Софика сквозь сон знакомый голос и, пробурчав о своём недовольстве сложившейся ситуацией, накрывается одеялом с головой в желании поспать ещё хоть чуточку.

Софике в этот момент снится поистине чудесный сон — жизнь в каком-то загородном поместье одновременно с Гесимом, Тобиасом, Джеком и Уильямом, которые даже каким-то образом умудряются уживаться вместе практически без драк и потасовок. Так что нет ровным счётом ничего удивительного в том, что она совершенно не горит желанием этот сон прерывать — всё-таки, даже столь самонадеянная особа как Софика Траммо не будет уверена, что этих четверых мужчин реально собрать всех вместе без споров и увечий.

От Софики, надо заметить, почему-то совершенно не спешат отстать — напротив, начинают довольно-таки варварски трясти её за плечо, не обращая ровным счётом никакого внимания на все попытки отмахнуться. Софике не помогает даже одеяло — его совершенно безжалостно сдёргивают с неё, прежде чем снова продолжить трясти за плечо.

Это обстоятельство, стоит признать, оказывает на Софику желаемый эффект — продолжать спать со сдёрнутым одеялом не слишком-то приятно. Особенно — если тебя продолжают трясти. Как бы ещё этому противному варвару не пришло в голову вылить на неё стакан воды!..

Когда Софика — неохотно, конечно же — открывает глаза и сбрасывает с плеча сжимавшую его руку, она видит, что Руфина — уже одетая и аккуратно причёсанная (отчего-то она надевает самое скромное своё платье, украшенное лишь полоской самодельного кружева на воротнике, и заплетает себе две косички, каких не носит с момента первого бала) — возвышается над её кроватью.

Взгляд у Руфины донельзя серьёзный, если не сказать — суровый. Это просто не может оставить кого-то полностью равнодушным! Не сказать, что это действует на Софику так, как, должно быть, хочется Руфине — Софике вовсе не хочется поспешно вскакивать и торопливо приводить себя в порядок, как, возможно, захотелось бы, если бы взгляд у Руфины был сочувственный или ласковый (и Софика несколько некстати вспоминает, что мачеха всегда подбиралась к ней или к Гесиму с лаской и нежностью, если необходимо было чего-то добиться).

В сложившихся же обстоятельствах — сочетающих в себе неприятное пробуждение и неприятно суровый взгляд — Софика, несколько приподнявшись на постели, рывком возвращает на место отобранное одеяло, заворачивается в него и показывает своей старшей сестрице язык.

Руфина только всплёскивает руками и обессиленно опускается на свою кровать, обиженно надув губы и нахмурив брови так забавно, что Софика просто никак не может удержаться от совершенно неприличного приступа хохота. Стоит признать, что Софика, пожалуй, не особенно пытается сдерживаться. В конце концов, кого ей стыдиться здесь? Сестёр?

Свою младшую сестру Амалью в комнате Софика замечает не сразу — та вертится перед зеркалом, что находится за спиной Софики. Лишь когда щёлкают по полу каблучки модных Амальиных сапожек Софика поворачивается на другой бок и видит в общей спальне ещё одну свою сестру.

Амалья головы к Софике не поворачивает — впрочем, едва ли ей это нужно по-настоящему, чтобы понять, что происходит. В конце концов, должно быть, Амалье и без того прекрасно видно, что происходит за её спиной. Не просто же так она способна вертеться перед зеркалом часами!

— Сегодня — родительский день, если ты не забыла! — издевательски бодро замечает Амалья (Софика с детства завидует этой её способности подниматься с постели совершенно бодрой и довольной жизнью самым ранним утром), прикладывая к своим волосам то одну, то другую ленту, из которых, кажется, никак не может выбрать подходящуюю. — Отец приехал, и через полчаса поведёт нас прогуляться в парк. Так что собирайся быстрее, будь добра.

Ленты у Амальи в кои-то веки совершенно белые. Совсем не такие, какие обычно покупает мачеха. Зато, кажется, подобные разрешает ей взять мачехина кузина. Софика не уверена, что отец сочтёт это обстоятельство хоть сколько-нибудь важным (отправлял же он однажды в школу Руфину с голубыми лентами в косах, а Амалью — с розовыми).

Зато этому обстоятельству обязательно придаст значение Руфина, когда перестанет дуться на показавшую ей язык Софику и разглядит цвет лент другой своей сестры, поведению которой тоже «определённо стоит уделить внимание».

Различаются ленты лишь шириной — одна из них, кажется, вполне могла бы стать пояском для детского платьица, а вторая совершенно обычная, как все другие ленты сестёр Траммо. Амалья, кажется, собирается повязать ленту надо лбом, а не заплетать косы, которых не плетёт уже лет семь. Мачеха разрешает Амалье носить волосы распущенными (при условии, что они не будут слишком уж длинными), как разрешается большинству девочек и совсем юных девушек в Мейлге.

Софика — она вполне готова озвучить свои настоящие мысли, если спорящие сёстры потребуют её высказать собственное мнение — считает, что белый цвет Амалье (как и голубой, и розовый, и кремовый) бесспорно к лицу. И если уж Амалья предпочитает носить белое — это совершенно точно её личное дело. Тем более, что белый цвет не подходит разве что для балов и свадеб. За прогулку в парке с белыми лентами или даже в белом платье Амалью не сумеет осудить даже самый ревностный сторонник моральных ценностей.

Сама Софика предпочла бы поваляться в кровати подольше — и, быть может, тайком выбраться в квартирку Гесима, чтобы повидать его и Джека. Не то чтобы её кто-то спрашивает о предпочтениях. В этом ужасном пансионе, вдали от мачехи и Гесима, её желаниями крайне редко интересуются. А если и спрашивают, то разве что о цвете лент или ботинок, но никогда — о мечтах или стремлениях.

— Мне обязательно вылезать из постели? — театрально стонет Софика, откидываясь на подушку. — Может быть, скажете нашей неуважаемой мымре, что я заболела и не могу никуда пойти?

Это даже кажется ей в первое мгновенье вполне неплохой идеей — в конце концов, это избавит её от необходимости до конца просыпаться в такое замечательное утро, избавленное от всех остальных приёмов, обязанностей и уроков. А позднее — подарит прекрасную возможность пробраться к Гесиму и Джеку в ту небольшую квартирку на чердаке. Может быть, даже возможность пробраться туда безнаказанно. Ибо Софике определённо не хочется оказаться на месте Жюли.

— Имей совесть, Софика. Тебя и так не будили на завтрак! — безжалостно отрезает Амалья, с сожалением оставляя в сторону подаренные мачехиной кузиной небольшие аккуратные серёжки и прикрывая недавно проколотые уши волосами. — И ты никак не можешь сейчас заболеть, разве только «женским делом», но это было бы слишком заметно для тётушки и служанок! Завтра вечером будет наш седьмой бал, а ведь на нём всех дебютанток представляют королеве!

Манипуляции Амальи с волосами не остаются незамеченными Руфиной, и её и без того бледное лицо несколько искажается явным осуждением. Амалья на это никакого внимания не обращает. Ей, кажется, совершенно безразлично, что именно думает о ней Руфина. И вполне возможно в этом безразличии нет ни грамма наигранности или лицемерия.

Софика тяжело вздыхает, всем своим видом стараясь показать, что именно она думает о ранних подъёмах (и это, пожалуй, вполне совпадает с теми словами, которым иногда в детстве учил её Гесим и которые ей строго запрещали произносить родители) и стаскивает с себя ночную рубашку, чтобы натянуть взамен неё уже оставленные на изножье кровати нижнюю сорочку, коротенькие панталоны и заштопанные (должно быть, Руфиной) клетчатые синие чулки.

Софика хватает с прикроватной тумбочки гребень и, расплетя торопливо ночную косу, проводится им несколько раз по волосам. Стоит ли сегодня скреплять заплетённые волосы узлом на затылке или можно обойтись двумя простыми косичками?.. Вопрос мучает Софику почти полминуты, прежде чем она решает, что не следует сегодня городить причёску взрослой барышни.

— Тебе, кстати надлежит надеть это короткое платье, — кривится Амалья почти брезгливо, с неудовольствием разглядывая уже припасённый для прогулки в парке с отцом наряд. — На родительские дни всегда следует надевать ту же одежду, что носится в пансионе. Кстати, я припасла для тебя самые длинные алые ленты, которые нашла здесь! Вплети в косы их! Они будут смотреться гораздо лучше!

Софика про себя отмечает, что, должно быть, красные ленты с её тускло-розовым платьем действительно будут смотреться куда лучше обычных, жёлтых. Впрочем, забота от Амальи выглядит, пожалуй, куда более странно, чем от Руфины — опыт Софики подсказывает ей, что Амалья никому не помогает просто так. Впрочем, не отказываться же от этой помощи!

Руфина неодобрительно сопит, показывая всё своё отношение к ситуации совершенно ясно без всяких слов, но Софика всё же решает вплести в косы алые ленты. Они — Амалья с улыбкой кладёт их на изножье Софикиной кровати — чуть шире и длиннее обычных Софикиных лент, и их получится завязать пышными бантами, что можно счесть весьма неплохим украшением.

Софика так и поступает — она садится, поджимая ноги под себя и, напоследок проведя по волосам гребнем, принимается заплетать косы. Получается не то чтобы совсем быстро, но Софика определённо не желает причёсываться вновь — лучше уж сразу заплести поаккуратнее, чем тратить время на исправление своей небрежности или выслушивать от отца нравоучения о необходимости опрятности для юной девушки, желающей хоть за кого-нибудь выйти замуж.

— Нас и без того представили королеве! — хмыкает Софика, как только завязывает второй алый бант, и нехотя слезает с кровати, чтобы взять пять коротеньких, даже чуть выше колена, нижних юбок, на которые весьма вовремя кивает Руфина. — В тот раз, когда Тобиас водил нас в театр, если тебе изменяет память. А затем нас представляли ещё на чаепитии у кронпринцессы.

Две нижние юбки совсем тонкие, полупрозрачные, почти невесомые. Их надлежит надевать первыми. От них ни тепла, ни объёма, думается Софике, однако они весьма приятны на ощупь, что отчего-то кажется средней из сестёр Траммо весьма забавным. Ещё три юбки — из шуршащей белой тафты. Руфина зачем-то поспешно напоминает, что из-под платья ни в коем случае не должно торчать края нижних юбок. Даже столь богатых и красивых. Как будто её младшая сестра только и ждёт случая показать кому-то свои нижние юбки!..

Впрочем, одёргивает себя Софика, Руфина ведь видела тот танец-скачку с Джеком во дворе особняка. Немудрено, что она готова подозревать Софику в самом худшем нарушении приличий, какое только возможно предположить в барышне семнадцати лет, что выросла в достойной семье. То, что выходок у Софики несколько больше, и некоторые из них вовсе не столь невинны, как прыжки по лужам в бальном платье, вероятно, не следует упоминать без особой необходимости. Да и в случае острой необходимости их тоже упоминать не стоит.

Как только Софика поправляет верхнюю из нижних юбок, Руфина протягивает ей платье — его Софика надевает практически с радостью и одёргивает подол так, чтобы не было видно нижних юбок — и опостылевший передник — без которого Софика вполне способна обойтись. Фартук — неотъемлемая часть этого наряда, и это единственное, что раздражает среднюю из сестёр Траммо в платье-наказании.