Не меньше, чем барон

XIX. Тамеринки

Для Софики так и остаётся тайной, как её младшей сестрице Амалье удаётся это провернуть, но в итоге мачехина кузина меняет Софику и Руфину местами — Софика отправляется в старую, более-менее просторную, комнату, где жила вместе с обеими сёстрами, а Руфина оказывается в крохотной отдельной комнатушке, в которой некоторое время посчастливилось жить Софике.

Впрочем, если уж говорить начистоту — о том, как именно так сложилось, Софика и не спрашивает. Это переселение происходит-то как-то незаметно и между тем внезапно, что Софика даже сообразить не успевает, как оказывается, что ей следует как можно скорее отправляться в комнату с тремя скрипучими кроватями и с притворно взволнованной и смущённой Амальей, что стоит рядом со своим зеркалом.

Впорхнув в общую спальню, Софика тут же присаживается — всё-таки, старое доброе «плюхается» объясняет действие Софики гораздо более ярко и полно — на свою старую кровать. Та приветливо скрипит, словно показывая свою радость от встречи со старой знакомой.

Мачехина кузина недовольно поджимает губы, бросает на Софику определённо неодобрительный взгляд — и ведь до неё, кажется, уже дошли слухи о том, как Софика умудрилась сегодня бесславно заблудиться в королевском дворце, о чём, правда, за ужином не было сказано и слова — и подходит к Амалье, чтобы коротко поцеловать ту в лоб. Софика, разумеется, поцелуя не удостаивается — впрочем, это обстоятельство можно счесть самым приятным за сегодняшний день.

— Спокойной ночи, барышни, — даже не говорит — шелестит — мачехина кузина и покидает спальню воспитанниц.

И Амалья, и Софика к моменту возвращения в свою комнату уже успевают сменить платья — и причёски — для чаепития в королевской резиденции на домашние платья. У грязно-розового платья Софики довольно пышные рукава, юбка по-детски короткая — как и грозилась мачехина кузина на шестом балу, когда отчитывала Софику за цвет платья и отсутствие перчаток — и не самый чистый фартук.

Такой длины платья носят девочки, которым ещё не стукнуло десять-одиннадцать лет — кажется, так напоминает мачехина кузина, когда после чаепития протягивает Софике ту одежду, что ей придётся в ближайшее время носить, — и если Софика, словно маленькая девочка забывает о таких необходимых вещах, как перчатки, ей стоит не только носить косички, но и вернуться к детской одежде.

На Амалье — чистенькое бумажное голубенькое платьице длиной до лодыжек и с белыми кружевными манжетами и отложным воротничком. А ещё на Амалье — как, впрочем, и на Софике — несколько накрахмаленных белых нижних юбок да домашние туфли. Гораздо более удобные, чем то орудие пыток, которое им обеим пришлось сегодня носить.

Когда за мачехиной кузиной закрывается дверь, Амалья тоже присаживается на свою кровать — правда, именно присаживается, а не плюхается, как Софика. Амалья наклоняется к тумбочке, из которой тут же выуживает щётку для волос — мачехин подарок Амалье перед отъездом в пансион. На рукоятке и оборотной стороне щётки вырезаны довольно-таки милые узоры.

Насколько Софика помнит суть долгого-долгого руфининого брюзжания в чересчур уж длительной поездке — на рукоятке расчёски Амальи вырезан один из хефрианских соборов. Не тот, правда, что находится в столице Мейлге. Мачеха, пусть и следует большинству заветов брелиакцев, по правде говоря, не относится к подобным изображениям и в четверть так серьёзно, как отец или Руфина. А Софика или Амалья, по правде говоря, едва ли способны отличить хефрианскую церковь от брелиакской.

— Всё было бы куда проще, не влипни ты опять в историю! — возмущается Амалья, принимаясь с каким-то остервенением водить щёткой по своим волосам, что Софике даже начинает на какое-то мгновенье казаться, что те вот-вот встанут дыбом. — И что тебе так не терпелось-то?

Софика фыркает, припоминая все подробности своего триумфального возвращения к Амалье и Констанции — она, уставшая и снова умудрившаяся заплутать, была обнаружена фрейлиной кронпринцессы Эденлии. Рядом с каким-то помещением для слуг — это было весьма удачно, ибо в сложности Софики с ориентированием в огромном Левентроу сразу все поверили и не стали искать никаких скрытых мотивов. Тем более, что вид у Софики был что надо — волосы растрепались, ноги в позолоченных туфельках уже почти не шли, а на лице застыло полное отчаяние.

Софика до сих пор вспоминает ту чуть насмешливую — но в целом вполне доброжелательную — улыбку кронпринцессы Эденлии, которая оказалась так любезна, что вышла её проводить.

В этой улыбке-усмешке Софика замечает нечто большее, нежели просто вежливые улыбки благовоспитанной леди. А в глазах кронпринцессы Эденлии — потаённое одобрение. Или, быть может, несколько поражённой новой встречей с кронпринцессой Софике так показалось и кажется до сих пор.

Только вот... Стоит ли вообще объяснять что-то Амалье?.. Помимо того простого — и между прочим, весьма правдивого — объяснения того, как Софика отлучилась в уборную и заплутала на обратной дороге.

— Ты не передумала? — нетерпеливо интересуется Софика, решив оставить вопрос Амальи без внимания. Тем более, что едва ли тот требует ответа.

Амалья резко поворачивается к сестре и с какой-то, кажется, злостью, возвращает щётку для волос на её законное место. Софика ловит себя на мысли, что это сделано гораздо более громко, нежели обычно Амалья делает.

— В отличие от тебя, я, если что-то решаю, придерживаюсь своих планов! — гордо вздёргивает носик Амалья, отчего вид её становится настолько важно-забавным, что тяжело не рассмеяться.

Софика хочет возразить, что и она придерживается своих планов, но вовремя прикусывает язык, сообразив, что в этом её младшая сестрица оказалась-таки права — в последнее время у Софики с планами катастрофически не ладится. Быть может, столица на неё действует так губительно. Или же у Софики в целом не слишком-то получается что-то планировать — обязательно ведь находится куча обстоятельств, которые ей непременно мешают!

Так что, реплику Амальи Софика оставляет почти без внимания и проворно открывает окно рядом со своей кроватью.

— Куда это ты? — ахает Амалья, тут же подскакивая с кровати.

— В каком смысле? — усмехается Софика, уже ставя коленку на подоконник. — Не хочешь же ты сказать, что собиралась выйти из пансиона через главный вход или хотя бы через чёрный! Нас заметят, если мы спустимся на первый этаж!

Амалья хватает Софику за рукав грязно-розового платьица. Хватка оказывается несколько более цепкой, нежели можно ожидать от шестнадцатилетней барышни с ликом ангела. Софика про себя отмечает, что в Амалье — оказывается — есть нечто удивительное. В конце концов, кто ещё из девочек решится посреди ночи смотреть на тамеринок?

— Я совсем не об этом! Тебе в этом точно идти нельзя, — морщится Амалья словно от головной боли и тут же сильно дёргает за подол короткой юбки Софики. — Слишком заметно будет, если тебя кто-то увидит в этом! Тебя ведь сразу узнают! Да и меня заодно!..

Да, пожалуй, в этих словах есть зерно истины. С этой мыслью крайне сложно не согласиться даже любящей возражать по любому поводу Софике— барышня возраста дебюта в платье едва-едва прикрывающем коленки будет персоной крайне заметной. Особенно — посреди ночи, когда любой порядочной женщине (а тем более — девушке) полагается крепко спать.

Конечно, это — короткое платье, конечно же, а вовсе не прогулки посреди ночи — нельзя в полной мере назвать скандальным — так, всё-таки, иногда наказывают нерадивых, небрежных или непокорных воспитанниц начальницы пансионов. Но происходит это, надо сказать, довольно-таки редко, чтобы не обратить внимание.

— Понятия не имею, как ты ещё не попала в серьёзные неприятности! — добавляет Амалья после некоторого молчания. — Ты совсем не думаешь о последствиях, и в твоих действиях нет и толики здравого смысла! Я удивлена, что ты не стала ещё жертвой собственного легкомыслия!

На это Софика не знает, что и сказать. Быть может, следовало бы пошутить о собственной фантастической везучести, что позволяет ей со свистом проноситься мимо всевозможных горестей и неприятностей, которых, по правде говоря, было бы гораздо меньше вокруг неё, думай она о последствиях чуточку почаще.

Амалья торопливо подходит к шкафу и — достаточно быстро, если сравнивать с тем, как долго иногда приходится искать вещи Софике — достаёт оттуда своё старенькое платьице из местами протёртого бархата изумрудного оттенка. Не самое нарядное из тех, что носит — и носила дома — Амалья Траммо. Но и далеко не самое скромное. На нём, конечно же, кружевной отложной воротничок — из тех, что Софика терпеть не может. И в целом отделки на этом платье гораздо больше, чем на любом из повседневных платьев Софики.

Чего только стоит этот воротник!.. Тоненький, беленький и жёсткий, что им можно порезаться или уколоться.

Конечно, в глазах Амальи платье теперь имеет определённый — крайне важный — недостаток, о котором она и не задумывалась в деревне — среди хефрианцев, каковых в Мейлге большинство, зелёный цвет считается траурным, и в столице это слишком уж очевидно. Брелиакцы придают этому не слишком много внимания. У брелиакцев траур выражается скорее в фасонах одежды — ещё более закрытой, чем обыкновенно, да без всякой отделки — да полностью спрятанных волосах у женщин, нежели в каком-то определённом цвете. Так что, изумрудное бархатное платье с кружевным воротничком совсем не кажется Софике похожим на траурное.

Софика не уверена, что стоит заморачиваться с цветом платья. В конце концов — Гесим вот вообще обожает зелёный цвет и носит его по всякому поводу. Чего только стоят несколько его халатов, пошитых на гормлэйтский манер — кажется, он заказывал их какой-то старушке, живущей на том же чердаке, что и он сам. Так что и Софике не стоит переживать!

Софика думает, что подобных платьев, пожалуй, ей никогда не шили за время жизни в деревне — ну, кроме, разве что, того, бального, которое когда-то казалось ей почти неприлично роскошным. У Софики и повседневных платьев-то было не то чтобы много. И все как на подбор — простенькие, зато удобные для всяких авантюр. Зато Амалья привезла из дому едва ли не целый сундук, в котором чего только нельзя было найти — кружева, ленты, оборки.

Ну или платья Софики просто приходили в негодность гораздо скорее, чем у обеих её сестёр. И именно поэтому ей и не перепадало бархата, кружева или шёлка даже на выходных платьях. Какой смысл шить дорогое красивое платье девчонке, которая в первое же утро обязательно поставит на нём пару-тройку пятен, а на следующий день и ещё и порвёт, неудачно погнавшись за каким-нибудь несносным мальчишкой.

— Надень это! — почти приказывает Амалья, оглядывая своё платье придирчивым взглядом. — Оно, конечно, зелёное, что не совсем хорошо, но в нём ты, пожалуй, будешь выглядеть даже несколько приличнее, чем обычно. К тому же, тётушка всё равно пока забрала твои дневные платья, кроме этого ужасного, короткого, поэтому надевать тебе в любом случае нечего.

Мысль о том, что противная мачехина кузина забрала все повседневные платья Софики оказывается неприятной — хотя воспоминания об объявлении наказания на шестом бале всё ещё свежи. Софике почти хочется сделать этой ужасной женщине какую-то гадость, от которой та ещё не скоро отойдёт. В конце концов, мачехина кузина вполне заслуживает настоящей кары от своих воспитанниц, думается Софике. Ох, надо бы поговорить по этому поводу с Жюли!..