Не меньше, чем барон

Впрочем, Софике определённо некогда возмущаться — она торопится поскорее сменить наряд, чтобы предложение Амальи о ночной прогулке ещё осталось в силе. Собственное платье получается стащить с себя гораздо быстрее, чем надеть Амальино — пусть даже застёжка на розовом платье оказывается после Софикиных действий чуть надорванной.

Амальино платье оказывается несколько велико Софике в области груди и талии и определённо коротковато, чтобы выглядеть в полной мере взрослой (пусть и не настолько коротко, как то платье, что заставила её в наказание надеть мачехина кузина). Впрочем, и то, и другое вполне ожидаемо.

Амалья помогает застегнуть изумрудное платье на спине, а затем вытаскивает откуда-то светло-серый пояс Руфины, при виде которого одобрительно хмыкает (родной пояс платья сползает к бёдрам Софики и не собирается останавливаться, так что его решено отбросить в сторону). Косы Софики Амалья не трогает, решившись оставить эту причёску, а не возиться над созданием новой, тратя драгоценные минуты выступления тамеринок.

— Пойдёт, пожалуй, — заключает Амалья не совсем уверенно, отходя немного в сторону. — Ты, правда, выглядишь в нём как деревенская простушка в самом нарядном платье, что у неё есть...

Амалья ещё раз обходит сестру, разглаживает платье, чтобы юбка лежала более ровно и изящно, поправляет манжеты, перевязывает ленты на косичках (даже отдаёт для этого свои, голубые, к которым обычно относится гораздо более ревностно, чем стоит истинной брелиакенке), после чего как-то совсем устало вздыхает и принимается тихо и недовольно причитать.

— Я, кажется, и есть — деревенская простушка! — смеётся Софика, решив, что самое время вставить пару слов в Амальино бормотание. — А таких нарядных платьев дома у меня никогда и не бывало!..

Софика вырывается из сестриных рук и подбегает к зеркалу, чтобы взглянуть на своё отражение — всё оказывается, думается Софике, совсем не так плохо, как ворчит Амалья. Да, быть может, Софика не выглядит в этом платье взрослой, серьёзной дамой. Но как будто она так выглядит хоть в чём-то!..

Для того, чтобы хоть на мгновение показаться серьёзной взрослой светской дамой, думает Софика, нужно хотя бы чуточку этому званию соответствовать. Софика даже в самых страшных — или, напротив, вдохновляющих, это уж зависит от настроения — не может представить себя добропорядочной серьёзной дамой, не имеющих иных хлопот, кроме заботы о детях и супруге и устроения светских вечеров. Софика не уверена, что когда-либо сможет стать такой.

— Ты не простушка, ты — неряха! У тебя платья превращаются в лохмотья, если ты проносишь их дольше месяца! — закатывает глаза Амалья, присаживаясь на постель и переобуваясь в уличные сапожки с самой лёгкой застёжкой, которая только у неё есть. — Не помню, на самом деле, чтобы на кого-то приходилось изводить столько материи, как на тебя, хотя именно меня наши соседи — да и ты с Руфиной, кажется, тоже — считают самой большой модницей!..

Софика и с этой мыслью Амальи не может не согласиться. Стоит отметить, что рассуждает она сегодня вполне здраво. Даже Софика, любящая противоречить, ничего не может возразить. Хотя у Софики определённо вертится на языке мысль, что ей-то, Софике Траммо, гораздо чаще перешивали старые платья матери, мачехи или Руфины (или же — соседок), а вовсе не покупали для этого что-то новое.

Наконец, Амалья берёт из своей прикроватной тумбочки посеребрённые карманные часы (красивая и полезная вещица — кажется, подарок отца перед поездкой), кивает Софике в сторону окна и произносит тихую, но довольно-таки проникновенную речь о том, что им обеим стоит поторопиться, если они хотят успеть на сегодняшнее выступление тамеринок.

На это Софика тоже решает не возражать. В конце концов, теперь она гораздо больше озабочена тем, чтобы удержать равновесие и не грохнуться вниз. Подобное падение, в конце концов, видится ей крайне позорной кончиной, учитывая все обстоятельства.

Амалья, перепуганная и между тем решительная, проделывает весь путь от окна до дерева почти самостоятельно, не опираясь на протянутую руку Софики. Амалья едва не зацепляется подолом своего бумажного голубого платьица за ветки, но, всё же, минует и это препятствие с достаточной ловкостью, чтобы оказаться на земле в запланированное мгновенье и не пропахать газон носом.

Софика ловит себя на мысли, которая отчего-то кажется ей грустной — мысли, что с Руфиной она никогда бы не сбегала из пансиона таким образом. Не только из-за Руфининого страха высоты, что не позволил бы ей вылезти из окна. Что Руфина — достаточно смелая, чтобы дать отпор титулованной особе, если есть подозрение, что эта титулованная особа может причинить боль её сестре — никогда не позволит себе подобной вольности.

А ведь с Руфиной можно было бы посетить нечто интереснее какого-то музыкального выступления!..

Впрочем, эту крайне несвоевременную мысль определённо стоит отбросить в сторону! Вполне достаточно и того, что Амалье в голову пришла эта дерзкая выходка с посещением ночного концерта тамеринок. За отсутствием других вариантов — и этот вполне неплох.

Шагать вдвоём с Амальей по ночным улочкам для Софики оказывается непривычно. Амалья почти льнёт к руке сестры, шарахаясь от каждого шороха. Софика, впрочем, едва ли намного лучше. Она и сама боится до дрожи в коленках и давящей боли в груди. Храбрится, правда, не желая выглядеть перед младшей сестрой последней — ну или предпоследней — трусихой.

Порой Амалья и вовсе прижимается к плечу Софики и едва не взвизгивает, завидев кого-то, кого она считает пугающим. У Амальи — это даже при тусклом освещении прекрасно видно — лицо почти зелёное от страха, а руки сильно трясутся. Кажется, вот-вот — и Амалья Траммо грохнется в обморок прямо посреди не слишком оживлённой улицы. Софика даже удивлена, что Амалья готова идти ради чего-то на такие жертвы. Не то чтобы Софику что-то не устраивало...

Сёстры Траммо не говорят почти всю дорогу. Софика, по правде говоря, не уверена, что хоть что-то способно сейчас вывести перепуганную Амалью из оцепенения. У той дрожит от нервного перенапряжения нижняя губа, а из глаз, кажется, готовы хлынуть слёзы.

— Так что, Мали, ты теперь присоединишься ко мне, Жюли и Долли в наших маленьких шалостях? — наигранно весело интересуется Софика, когда они оказываются совсем близко к нужному парку. — Могу я рассчитывать на твою поддержку, когда мне захочется прогуляться ночью в следующий раз?

Резко повернувшаяся к сестре Амалья смотрит с таким недоумением и даже возмущением, что Софике невольно становится стыдно, хотя она так и не может понять, почему именно.

До парка остаётся всего ничего — ещё какая-нибудь сотня шагов. За деревьями уже видны огни. И слышна музыка — пока инструментальная. Софика вполне уверена, что она не слышит ещё ни одного голоса.

— Ни в коем случае! Тебе давно следовало запомнить, что я не совершаю опрометчивых поступков ради опрометчивых поступков, Софика! — фыркает Амалья, вмиг подрастеряв весь свой страх. — Если я и готова рискнуть своей репутацией и жизнью, то только ради того, что этого стоит!

— А тамеринки того стоят? — тут же спрашивает Софика, но замолкает под возмущённым взглядом Амальи.

Для Амальи, кажется, тамеринки стоят всех этих невозможных жертв — ночного приключения, возможности заслужить весьма суровое наказание от мачехиной кузины и порицание от родителей, если те о нём узнают. Для Амальи вообще музыка имеет гораздо большее значение, чем для кого-либо ещё в пансионе. Или в родной деревеньке Траммо. Или... О, Софика, до этого лета не бывавшая нигде дальше ярмарочного посёлка, просто не может придумать нужных слов!..

— Но отныне ты, конечно же, можешь рассчитывать на моё молчание, — решив, вероятно, не отвечать на предыдущий вопрос, замечает Амалья почти дружелюбно, когда они подходят к калитке, ведущей в парк. — Разумеется, если только это ничем не будет мне вредить!

Софика на это может лишь вполне благодушно усмехнуться. Вполне довольно и этого. В конце концов, не то чтобы Софике был кто-то особенно нужен для совершения шалостей. С этим она и сама вполне способна справиться.

Народу в парке оказывается довольно-таки много. Всё больше мужчины, конечно. Но и дам — замужних, разумеется, кто пустит на ночной концерт девиц — вполне можно заметить. От освещения — фонари со специальной магией — в парке светло, пусть и не так, как днём.

Софика с любопытством наблюдает за яркими и богато украшенными нарядами дам — за странными юбками, спереди облегающими живот, а позади уложенными как-то странно и нелепо, что Софика крайне удивлена, что никому из дам этот фасон, кажется, не представляется совершенно смехотворным. Причёски всех этих женщин тоже кажутся Софике слишком уж сложными и вычурными. О, когда — или если — она, Софика Траммо, выйдет замуж, она ни за что на свете не наденет это ужасное одеяние!..

Стоит заметить, что и Софика, и Амалья одеты совсем не так, как большинство дам в этом месте, что вполне может послужить им не лучшую службу. Впрочем, эта мысль выскальзывает из головы Софики слишком быстро, чтобы она успела всерьёз обеспокоиться.

Поющие тамеринки — они стоят на сколоченной посреди парка деревянной сцене — не производят на Софику ровным счётом никакого впечатления. Ни хорошего, ни плохого. Обычные поющие девчонки, думается ей. И в половину не столь хорошенькие, как девушки в их пансионе — при мысли об этом сердце Софики наполняется странной необъяснимой гордостью за мачехину кузину. Разве поют, вроде, почище да чуточку позвончее.

В тамеринках, кажется Софике, нет ровным счётом ничего особенного. Ну разве что, кроме того, что они иберки — диковинка, можно сказать. Как она сама — своеобразная диковинка среди дебютанток, что скоро уже совершенно забудется и потеряется в толпе прочих девиц. Как бы это ни было обидно.

А вот наличие на ночном концерте официантов с подносами, на которых можно обнаружить много чего вкусного, Софику впечатляет — и радует — гораздо больше. Тарталетки, канапе, пирожные, блюдечки со всякими причудливыми закусками, какие Софика видит впервые в жизни, и столь же необычными десертами, бокалы с красными и белыми винами...

За тарталетки, пирожные и канапешки Софика решает взяться всерьёз — и первые полдюжины подносов ей даже это удаётся. Правда, тут же возникает проблема — после слишком уж сладкого пирожного Софика вспоминает о том, что неплохо было бы хоть немножко смочить чем-нибудь горло. Она оглядывается по сторонам в поисках сока или воды, но ничего подобного не находит. Бокалы с вином — или с шампанским — начинают казаться всё более и более привлекательными.

— Да ты, кажется, с ума сошла! — шипит почти в ухо Амалья, оттаскивая Софику за локоть прочь от бокалов, стоит той приблизиться к одному из официантов и подцепить оттуда бокал с темнеющей там жидкостью. — Как ты собиралась объяснять утром своё похмелье? И не смотри на меня так удивлённо — я знаю, что у деда и отца Роззи, нашей одноклассницы, такое бывает чуть ли не каждый праздник! И что наш любимый братец тайком от отца в свои немногочисленные приезды что-то потягивает из странного вида бутылок — тоже.