Не меньше, чем барон

Даже три придворные дамы не слишком-то мешают скромному подобию веселья, которое царит на этом чаепитии. И Софика — с самого утра отнёсшаяся к приёму несколько скептично — даже думает, что была бы не прочь когда-нибудь ещё встретиться с кронпринцессой Эденлией в подобной обстановке.

Таким образом, Софика выпивает около шести чашек чая, — горничная всё подливает и подливает ей, когда чай заканчивается — в то время как остальные девушки едва ли допивают хотя бы одну. Так что, нет ничего удивительного, что — через весьма непродолжительное время — она чувствует определённую долю необходимости ненадолго покинуть общество столь гостеприимной кронпринцессы Эденлии.

— Позвольте на мгновение удалиться, чтобы поправить румяна! — не слишком говорит Софика, припоминая наставления мачехиной кузины о том, как лучше всего отпроситься, если срочно понадобится выйти.

Её просьбы, кажется, даже никто из присутствующих не замечает — в это время все взгляды обращены на одну из дам кронпринцессы, принявшуюся рассказывать одну довольно-таки увлекательную историю, которую и Софика с удовольствием бы послушала, если бы, конечно, не возникшие обстоятельства.

Она, конечно, тут же дёргает одну из горничных, прося описать ей дорогу. Горничная коротко и нетерпеливо отвечает Софике, даже не взглянув в её сторону. Кажется, история, рассказываемая придворной дамой, волнует её куда больше, чем вероятность, что одна дебютантка — не слишком-то большой важности — из какого-то там пансиона заблудится во дворце.

Из серебряного зала Софика — самой себе на удивление — выскальзывает практически бесшумно. Никто, кажется, даже не замечает её ухода.

По дворцовым коридорам искренне надеющаяся не заплутать Софика старается не бежать — всё-таки несколько памятуя о бессмысленных правилах этикета и о последнем сегодняшнем наставлении от мачехиной кузины. Получается не то чтобы безупречно — степенной походки у Софики так и не выходит, однако не бежать ей всё-таки удаётся.

На обратном пути — не в последнюю очередь от того, что стены коридоров украшены многочисленными пейзажами, на которые интересно поглядеть. На некоторых картинах изображены виды из Ибере — во всяком случае, Софика так думает, соотнося увиденное здесь с иллюстрациями в книжках Гесима.

Так выходит — и это, как понимает Софика мгновением позже осознания этого факта, — что Софика напрочь забывает, как ей добраться до серебряного зала — так далеко она, видимо отходит, залюбовавшись картинами. Она искренне надеется натолкнуться на какую-нибудь горничную или на лакея, чтобы только её отвели обратно в зал, к другим дебютанткам. Но никого не встречается.

Ох! Как же здесь не хватает Тобиаса!..

Софике почти хочется плакать от досады. Только осознание того, что слёзы сейчас едва ли могут ей помочь (а значит, не просто бесполезны, но даже чуточку вредны), заставляет её хоть как-то сдерживаться. И плутать по коридорам дальше, искренне надеясь выйти в какое-нибудь более-менее знакомое место.

Завидев издалека троих мужчин, из которых знакомым Софике кажется лишь герцог Синдриллон, она зачем-то прячется в нише — как удачно, что она здесь оказывается — за ближайшей портьерой. Места за портьерой оказывается — на удивление — вполне достаточно, чтобы за ней могла укрыться девушка в пышном платье. Быть может, это спасительное место придумано какой-то дамой, периодически оказывающейся в схожих обстоятельствах?..

Мгновеньем позже Софика едва не хлопает себя по затылку от искреннего непонимания, зачем она сюда полезла. В конце концов, ей, заплутавшей в королевском дворце дебютантке, куда логичнее было бы выйти к ним и громко и чётко спросить дорогу к серебряному залу, где сидят другие дебютантки, приглашённые на чаепитие к кронпринцессе Эденлии, а не прятаться от только-только встретившихся людей, которые могут ей помочь! Да и вообще — прятки в королевском дворце вдруг почему-то кажутся Софике не самой хорошей идеей.

— Господа, сменим тему! Вот вы слышали о продолжающихся со вчерашнего дня волнениях в столице, герцог Синдриллон? — слышит Софика откуда-то неподалёку незнакомый неприятный голос, и едва не выпрыгивает из своего укрытия от нетерпения и любопытства. — Говорят, много студентов вышли на площади! Как вам это нравится, господа?

Впрочем, смутное осознание того, насколько странно и двусмысленно это будет выглядеть, заставляет Софику и далее держаться за тот сиюминутный порыв, что толкнул её за портьеру. Учитывая то, что ей необходимо побыстрее вернуться (ведь непонятно ещё, когда другие дебютантки покинут Левентроу) и совершенно неясно, сколь долго эти господа собираются простоять рядом с портьерой.

Всё же Софика решает пока оставаться необнаруженной. Она старается даже не дышать, чтобы ничем не выдать своего присутствия. Парой минут позднее её довольно внезапно охватывает ноющее, липкое беспокойство, которому она не сразу может найти объяснение. Какие-то волнения в столице, о которых она, проживая в том же самом городе, даже не подозревала, будучи укрытой за надёжными стенами пансиона. Какие-то студенты, вышедшие на площади...

Но ведь её брат Гесим — студент!.. Сердце Софики словно оказывается зажато в ледяных тисках. О, не хватает ещё, чтобы с ним произошло что-то плохое! Софика просто обязана услышать, что ещё скажут об этих проклятых волнениях, что так совершенно некстати!

— Я слышал и то, что они вроде как проповедуют идеи преступника Аристолошиа — представьте себе! — возмущается герцог Синдриллон. — И как только у них хватает на это совести?..

Софика с всё нарастающей досадой осознаёт, как же остро она нуждается в понимании того, отчего именно идеи этого проклятого Аристолошиа столь непопулярны — ох, кажется, стоит найти более уместное слово — в Мейлге. Ох... А ведь Гесим-то вполне способен понять, о чём эти заумные книжки!.. Щекочущее любопытство селится в её груди так прочно, что Софика не уверена, что ей в ближайшее время удастся его вытравить.

Как только Софика выберется из этого треклятого Левентроу и прослушает сегодняшней ночью этих злосчастных тамеринок, о концерте которых так мечтает Амалья, она немедленно выпытает у Гесима все объяснения на счёт Аристолошиа, его идей и преступлений. А у Джека — все необходимые подробности о волнениях в столице.

Ох! Лишь бы только с ним ничего не случилось! Софика совсем не уверена, что сможет пережить потерю Гесима.

— И после этого вы, господин герцог, ратуете за доступность высшего образования и смягчение цензуры? — чуть лениво интересуется обладатель неприятного голоса. — А ведь именно доступность подобных книжонок толкает неокрепшие умы в бездну!..

Имей Софика возможность вставить какую-нибудь свою мысль в этот странный разговор, она определённо сказала бы, что едва ли запреты могут заставить некоторых людей переменить свои взгляды. Имей Софика возможность встрять в этот странный разговор, она... Она бы, пожалуй, постаралась узнать, не приключилось ли чего плохого с Гесимом.

И, возможно, сделала бы всё ещё хуже, если Гесима хоть сколько-нибудь эти волнения касаются.

Но к счастью для пребывающей в крайнем волнении — но ещё не потерявшей от этого волнения способности кое-как мыслить — Софики, у неё нет никакой возможности вступить в этот разговор, не обнаружив своего присутствия, которое — хочется надеяться — всё ещё является для этих троих господ тайной.

— Да, ратую, мой милый маркиз! — в голосе герцога Синдриллона слышится такая уверенность в своей правоте, что впору позавидовать. — Не можете же вы, право слово, утверждать, будто бы этих взбалмошных мальчишек было бы безопаснее отпустить в свободное плаванье, нежели отправить учиться под присмотром достойнейших учёных мужей!

Человек с неприятным голосом не кажется убеждённым. Он начинает что-то говорить — быстро-быстро и не слишком-то громко, так что до Софики не долетает содержимого этого монолога. Впрочем, может быть, слова просто не задерживаются в её сознании, проходя словно сквозь него.

Софика не может за это сейчас ручаться.

— Я уверен, барон Сиенар сумеет разобраться с этим кошмаром в самое ближайшее время! — будто бы сквозь дымку слышит Софика голос герцога Синдриллона, в котором явственно слышатся примирительные нотки, словно он заранее согласился проиграть спор тому человеку с неприятным голосом. — Я искренне верю в то, что господину барону достанет мудрости и силы справиться с этими невыносимыми юнцами!

Софика с раздражением думает, что будь среди них сейчас барон Сиенар, она бы выскочила из-за портьеры незамедлительно. И ей вдруг ещё более досадно, что его — или хотя бы графа Уильяма — не оказалось рядом с ней в этом проклятом Левентроу с его многочисленными коридорами и залами, где так легко заплутать. В Левентроу, в который Софика едва ли ещё хотя бы раз в жизни сунется!

— Вам не кажется, господа, что коль господину барону удастся «разобраться», как вы выражаетесь, с этими то и дело вспыхивающими волнениями, — тянет чуть насмешливо третий, доселе молчавший человек, — его влияние на нашу несравненную королеву и расчудесный Сенат будет столь велико, что мы потеряем наше?

У этого третьего красивый голос. Бархатный будто бы. Софике нравится. Хотя его слова и заставляют её насторожиться. И почти нестерпимо хочется выглянуть из-за портьеры, чтобы увидеть его лицо. Происходит, должно быть, какое-то настоящее чувство, раз Софика не следует тут же своему сиюминутному желанию.

Что эти трое господ говорят далее, Софика почти что не слушает, пребывая в крайне смешанных чувствах и весьма растрёпанных мыслях, которые едва ли удастся привести в норму в самое короткое время.

Из-за портьеры она выскальзывает только тогда, когда голоса давным-давно смолкают.