Не меньше, чем барон

И пусть Софика Траммо ещё не вполне понимает, как об этом лучше всего пошутить, она определённо знает, о чём нужно будет обязательно подумать сегодняшним вечером.

— Разве выбор фрейлины не целиком зависит от происхождения? — хмурится Амалья, изящно взмахивая красивым расписным веером с крошечными белокурыми ангелочками. — Я слышала, что только невероятно знатные особы могут попасть в фрейлины хотя бы к кронпринцессе. Это кажется не вполне справедливым.

Софика, по правде говоря, не видит в этом особенной несправедливости. Обладая определённой долей воображения и получив дома, в школе и в пансионе некое (пусть и весьма скудное) представление о хороших манерах, столь ценимых в столице, Софика вполне способна представить в общих чертах множество ограничений, наложенных на фрейлин.

Какие же это, должно быть, несчастные женщины!.. Тут не присядь, там — не улыбнись, здесь — напротив, улыбайся крайне приветливо, даже если хочется плакать или спустить какого-нибудь нахала с лестницы... Не говорить с мужчинами — кроме родственников или супруга — даже на танцах, если фрейлину всё-таки пригласили (что случается крайне редко из-за необходимости постоянно находиться рядом с королевой или кронпринцессой)... Кажется, что-то такое говорила как-то Констанция Арабелле, отметив, что одна из её старших сестёр служит фрейлиной королеве.

Ну уж нет! Софику это категорически не устраивает!

— Быть фрейлиной, должно быть, дико скучно! — хихикает не вполне изящно Софика и пожимает плечами. — У меня голова кружится и от той части условностей и правил, которую вывалили на нас, а ведь мы во дворце проведём совсем недолго!

На лице Констанции отражается крайнее изумление вперемешку с каким-то жалостливым презрением. Должно быть, Констанция считает Софику недалёкой, дикой провинциалкой. Что, пожалуй, можно считать вполне соответствующим истине — даже мачеха порой об этом говорит. А уж мачехе Софика может довериться практически в любом вопросе.

— Быть фрейлиной — самое почётное занятие для женщины из порядочной семьи! — возмущается Констанция, когда к ней возвращается дар речи, и выражение её лица делает её несколько более схожей с Руфиной, нежели обычно. — Мне всегда казалось, что девушка нашего круга должна мечтать о том, чтобы стать фрейлиной!

Должно быть, именно сходство с Руфиной заставляет Софику хитро-хитро усмехнуться.

— Как и о том, чтобы поскорее сделаться любящей матерью и покорной женой, как нам всем твердят едва ли не с пелёнок? — фыркает Софика, позволяя себе чуть откинуться назад, чтобы коснуться спинки сидения. — Много ли нам пользы с этих почётных занятий? По мне так — одни лишь хлопоты!

Амалья и Констанция замирают, будто бы позабыв даже как дышать, переглядываются и снова поворачиваются к Софике. Щёки у Амальи чуть розовеют — и это видно даже сквозь слой пудры и румян, — в то время как у Констанции бледнеет кожа на тонкой, но чуть коротковатой шее.

Пауза определённо затягивается чуть дольше, чем приличествует светскому разговору.

У Констанции лицо совсем растерянное, а взгляд Амальи полон того едва заметного вежливого, неодобрительного холода, который появляется на её лице всякий раз, когда Амалья чувствует жизненную необходимость показать окружающим своё несогласие со своими несносными сёстрами. Обычно Амалье прекрасно удаётся заставить всех вокруг поверить в свою непричастность к замыслам Софики или ябедничеству Руфины. Хотя причастна она порой к обоим грехам.

— Какое кощунство — говорить так! — улыбается (и даже вполне дружелюбно) наконец Констанция, когда в окне (Софика снова приоткрывает занавески, так что вполне может увидеть, мимо чего они проезжают) показывается огромное величественное здание, сверкающее так, что становится больно глазам. — Теперь я понимаю, Софика, за что тебя так обожает Жюли!

Здание это, кажется, является резиденцией королевы Мейлге — дворцом Левентроу, о котором Софике как-то доводилось читать. В великолепном Левентроу находилась едва ли не обширнейшая коллекция произведений искусства. В Левентроу проходили самые важные заседания Сената и самые пышные и старомодные балы, попасть на которые доводилось далеко не каждому.

Карета останавливается, и подоспевшие вовремя лакеи помогают девушкам из неё вылезти. Софика с досадой думает, что будь на ней её клетчатое красное платье — или любое другое из тех, что она обыкновенно носит — помощь в этом простеньком деле ей не понадобилась бы. Но платья, которые Софике приходится надевать с тех пор, как она очутилась в столице, определённо не предназначены для сколько-нибудь активных действий и обеспечения хоть какой-то свободы в передвижениях. Так что приходится пользоваться предложенной помощью.

Перед пансионерками открывают небольшие чугунные ворота — крупные, даже величественные, и позолоченные находятся чуть поодаль, но воспитанницы пансиона мачехиной кузины, кажется, не относятся к столь важным гостям, перед которыми следует их распахивать. Констанцию это, кажется, несколько задевает — во всяком случае, Софика успевает заметить, как поджались на мгновение её губы.

Королевский дворец кажется Софике почти что неприлично роскошным — настолько, что она невольно задумывается над тем, что её отец, как и все порядочные брелиакцы, весьма осуждает подобную расточительность. Софика — к счастью или к сожалению — не может отнести себя к той категории людей, кто не желал бы втайне или не очень чего-то подобного для себя. Ей большого труда стоит не охнуть громко-громко при виде всего этого взволновавшего её душу великолепия. Все эти покрытые позолотой барельефы в виде ангелочков, ракушек, цветов на белоснежном фоне стен... Софика любуется подобнымчудесам всю дорогу через ухоженный — идеально ухоженный — парк.

— Закрой рот! — тихо и чуточку нервно цедит Констанция Софике, стараясь улыбаться, словно кто-то, помимо слуг, может их сейчас заметить. — Ты не рыбка, а дебютантка, удостоенная чести побывать в Левентроу в год своего первого выхода в свет!..

Софика чуть обиженно кривится и едва удерживается от того, чтобы показать вредине Констанции язык. Как будто сама возможность побывать в Левентроу хоть что-то меняет!.. Дворец, конечно, неописуемо красив и способен заставить кого угодно потерять дар речи. Только вот его вполне видно из-за ограды -

— Вот цаца! — только и произносит Софика чуть в сторону, впрочем, надеясь, что Констанция всё-таки сумеет расслышать эти слова.

Вообще-то дворец Левентроу вблизи — они как раз подходят к украшенному розочками, виноградом и павлинами порталу — видится Софике даже более ослепительным, чем издалека. О, Софика вполне способна вообразить, как принцесса в детстве носилась здесь под окнами в каком-нибудь неимоверно дорогом и богато украшенном платьице! Пусть представлять кого-то, разбивающим звенящую идеальность этого места — довольно-таки непростая задача. О, а какие здесь можно провести чудесные вечера в парке со всякими песнями, танцами и забавами!..

Софика находит подстриженные аккуратно деревья и кустарники вполне подходящими для пряток вроде тех, которые они устроили вместе с Жюли в один из балов. Стоит представить только дам в неудобных платьях с фижмами, крадущихся в укромное место в нежелании водить следующей, и кавалеров в удобных мундирах, но скрипучих сапогах — вот умора-то!..

Или — салочки!..

Впрочем, у Софики в голове с лёгкостью отыщется прорва идей, как лучше использовать огромные площади разбитого перед дворцом парка. В основном — не слишком-то подобающих почти что взрослой барышни идей. Скорее уж достойных шаловливого ребёнка.

Воодушевлённая и радостная, Софика практически взлетает по ступенькам крыльца, за что на неё недовольно шикает поднимающаяся следом Констанция. Амалья Траммо же идёт самой последней, чуть отставая от своих попутчиц, но определённо ступая гораздо изящнее их обеих.

Разумеется, ни королева, ни кронпринцесса не встречают приглашённых к чаепитию дебютанток прямо на пороге своего дворца. И со стороны Софики крайней глупостью было думать нечто подобное. Но Софика отчего-то всё равно чувствует себя ужасно расстроенной и словно бы обманутой.

Настроение её, приподнявшееся вроде с момента отбытия из пансиона мачехиной кузины, стремительно летит обратно в пропасть.

Мало того, что перед Софикой не оказывается ни королевы, ни кронпринцессы, которым она уже хотела сделать реверанс, так ещё вмиг находится нелепейшая, гнусная традиция: перед тем, как дебютанток представят королеве и наследнице престола, две горничные в накрахмаленных фартучках торопливо осматривают новоприбывших на предмет соответствия дворцовым правилам этикета!

Кажется, мачехина кузина упоминала, что возможно что-то подобное. Софика не может этого отрицать — по правде говоря, она, согласно давней привычке, умудрилась прослушать большую часть того, что ей говорили. Но итог остаётся одним: Софика и Амалья — Констанция сначала остаётся за дверьми, так как горничных всего две — оказываются осмотрены с самой высокой точки причёски до пяток с такой тщательностью, что хочется залезть на стенку от досады и бессилия.

Софике кажется это почти оскорбительным. Будто мало ей того, что мачехина кузина всё утро выискивала во внешнем облике Софики всякие недостатки, так ещё и здесь не удалось избежать этой унизительной почти процедуры!.. Будто бы от того, какой длины у неё нижняя юбка, насколько выглядывают позолоченные носы неудобных туфель или насколько широка её юбка зависит судьба едва ли не всего Мейлге!

Софика то и дело строит самые недовольные гримасы, на которые только способна, ойкает, когда её задевают чуть сильнее, чем она готова стерпеть, и порой ёрзает на неудобном стуле, на который её усаживают, когда горничной необходимо обследовать её причёску.

И как только у неё, у Софики, ещё хватает сил, чтобы не подскочить со стула и не выбежать из ненавистной комнатки с зеркалами?!

Амалья этот невыносимый осмотр терпит молча и с лёгкой, чуть смущённой и кроткой улыбкой — той самой ангельской улыбкой, которая заставляет одну горничную что-то шепнуть другой. Должно быть, что-то о том, что Амалья кажется им ходячим совершенством — как вроде бы кажется десятку других взрослых дам и джентльменов, что хоть капельку озабочены воспитанием молодого поколения.

Все так шепчут, думается Софике с некоторой досадой. И Софике вдруг почти нестерпимо хочется топнуть ногой в позолоченной туфельке.

Никто ведь и не думает даже, сколь нелегко ей быть сестрой трёх ходячих совершенств — чрезмерно умного Гесима, ещё в школе поражавшего учителей своими познаниями, невыносимо правильной Руфины, невозможно хорошей и умеющей любому подпортить настроение своими проповедями, и слащаво кроткой, ласковой Амальи, столь походивший на идеал женщины из Мейлге...

Наконец, приводящий Софику в такое бешенство осмотр оказывается окончен, и обеих сестёр Траммо выставляют обратно в коридор — ждать той минуты, когда они будут представлены королеве. Наступает очередь Констанции терпеть эти невыносимые муки! Софика думает, что эта мысль в её голове звучит чересчур уж радостно. И что Гесим весело посмеётся над этим, если Софика ему расскажет.