Не меньше, чем барон

III. Леденцы

Следующее утро для Софики начинается довольно поздно, что определённо не может не радовать. Вопреки обыкновению мачехиной кузины будить своих воспитанниц ни свет ни заря, сегодня Софику никто не поднимает с постели посреди самого интересного сна.

Когда она просыпается — солнце уже заливает светом её постель, а это значит, что на часах уже больше полудня, ибо окна маленькой спаленки выходят на южную строну — в комнате тихо. Софика сладко зевает, потягивается и неторопливо приподнимается на кровати.

На соседней кровати сидит и старательно вышивает узоры на розовом шёлковом шарфе насупившаяся и недовольно поджавшая губы Руфина, которая, очевидно, из вредности, решила сегодня не будить свою младшую сестру, даже не подозревая, какую услугу ей этим оказывает.

Руфина едва не сопит от старательности и напряжения, делая маленькие аккуратные стежки на тонкой ткани. Софика думает, что у неё бы не получилось сделать и стежка без того, чтобы не испортить каким-либо образом эту изящную материю. И что Софика знает совершенно точно — что она бы уже давно исколола себе все пальцы.

Руфина уже одета и причёсана по-домашнему — на ней простое ситцевое платьишко странной расцветки, сшитое мачехой, а волосы заплетены в тугую косичку. Руфина кажется весьма увлечённой своим занятием, но Софика прекрасно осведомлена, что это совсем не так — Руфина, может, и делает вид перед мачехой, отцом и другими взрослыми, будто бы вышивание доставляет ей удовольствие, но уж Софика и Амалья успели выяснить, что вышивать Руфина просто терпеть не может.

— Девочки уже отправились на вечер стихов, — с раздражением цедит Руфина сквозь зубы, когда замечает пробуждение Софики — та как раз успевает встать с постели и отправиться на поиски своей одежды. — Они будут слушать, как леди Марта читает свои стихи, в то время как мы не сумеем даже покинуть эту комнату!

Софика видит, как дрожат у Руфины губы и пальцы, и на мгновенье ей вдруг мучительно становится жаль сестру, к которой всегда относилась с изрядной долей пренебрежения.

Розовым шёлковым шарфом с изысканной вышивкой на нём принято подпоясывать свадебное платье сразу после того, как над молодыми супругами вознесены все молитвы — этой традиции лет столько же, сколько и Мейлге. По чуть менее древней традиции шарф следует вышивать самой невесте. Софика знает, что у Руфины ещё нет жениха (в то время как ещё слишком юной для того Амалье поступало уже пять предложений), однако о свадьбе она мечтает лет с шести, когда большинство её игр с куклами и стали сводиться к кукольным свадьбам.

— Не понимаю, для чего кому-то понадобилось называть вечерами поэзии мероприятия, начинающиеся чуть позднее полудня! — смеётся Софика, натягивая на ногу шерстяной чулок, заштопанный в двух местах.

Чулок того оттенка зелёного, который кажется Руфине неприличным. Зелёный такого оттенка в Мейлге определённо не следует надевать когда-либо, кроме траура — даже к небольшим вкраплениям этого цвета, считается, нужно относиться с изрядной долей осторожности.

— Слово «вечер» звучит намного изысканнее! — горячо возражает Руфина, даже отвлекаясь от шитья. — К тому же, они пробудут там до восьми часов, когда им подадут ужин!

Софика усмехается и натягивает на вторую ногу другой чулок — несколько другого цвета, по правде говоря, но под длинной юбкой этого всё равно не будет видно. Немного подумав, Софика достаёт из своего саквояжа старые, ещё детские, бриджи Гесима и надевает и их.

— Пять или шесть часов подряд слушать стихи, неустанно изображая, будто бы это приносит ни с чем не сравнимое удовольствие — я даже рада, что наказана! — беззаботно кидает она Руфине, принимаясь рыться в шкафу в поисках нижней юбки.

Юбка находится в несколько неожиданном месте — среди соломенных шляпок и стареньких заслуженных платьев с заплатками и чернильными пятнами, сброшенных в одну кучу. Софика кидает её на свою кровать, решив надеть немного позднее, и начинает искать своё любимое клетчатое платье, подаренное мачехой на этот — семнадцатый — день рождения.

У клетчатого платья узкие рукава у самых запястий и небольшие «фонарики» у плеч. На клетчатом платье — оно того оттенка, который у некоторых модников и модниц Мейлге принято называть винным — ещё нет заплаток, а ткань почти столь же приятная и мягкая наощупь, что и у старых заслуженных платьишек, которые теперь не надеть «ни в одно приличное общество» по мнению мачехи, Руфины или Амальи. А ещё к нему не прилагается фартук. И это делает его в десятки раз чудеснее любых других домашних платьев.

— Ты никогда не будешь с лёгкостью находить нужных тебе вещей, если не приберёшься! — высокомерно отзывается Руфина. — Вот в моих вещах всегда идеальный порядок! И они там пробудут восемь часов, а не шесть — ты совсем плохо умеешь считать.

Жалость к сестре, вспыхнувшая в сердце Софики в недавнем прошлом, мгновенно сменяется раздражением. Она хватает первую попавшуюся под руку вещь — ею оказывается старый фартук, заляпанный чернилами, жиром и землёй — и швыряет в Руфину. Та только возмущённо взвизгивает, а Софике вдруг возвращается хорошее настроение духа.

Как раз находится платье — немного мятое, что, впрочем, едва ли способно испугать Софику. Приходит пора надеть нижнюю юбку, а потом следом и любимое клетчатое платье, после чего натянуть на себя поношенные прогулочные ботинки, увидев которые в багаже Софики, Руфина была страшно недовольна.

— Дверь заперта! — мстительно говорит Руфина неприятным плаксивым голосом. — Или ты думаешь, что я стала бы сидеть в одной комнате с тобой, когда так на тебя обижена?

Софика усмехается и потуже затягивает пояс на своей талии, а потом принимается шнуровать свои ботинки. Следом приходит очередь волос — Софика хватает с прикроватной тумбочки щётку Амальи (свою найти не так-то просто, и тратить на это время совершенно нет желания) и старательно проходится несколько раз по своим длинным волосам.

Волосы Софика шустро заплетает в две длинные косички, вплетая в них ярко-жёлтые ленты — мачеха покупает для трёх своих падчериц ленты разных цветов и даже разных тканей: нежно-голубые бархатные для очаровательной Амальи, кораллово-красные атласные для послушной Руфины и ослепительно-жёлтые хлопковые для непоседливой Софики.

И едва ли кто-либо из семейства Траммо может позабыть, как пятилетняя тогда ещё Амалья, взмахнув скромно светлыми ресницами, почти стыдливо хвасталась перед всеми соседками, что у неё самые лучшие ленты из сестёр.

Софика улыбается этой мысли и подходит к своей кровати, встаёт на неё коленями и, зажмурившись от солнца, распахивает окно. Лёгкий тёплый ветерок обдувает её лицо, и оттого затея становится ещё более желанной. Софика поворачивается немного, чтобы прихватить из ящика прикроватной тумбочки пригоршню мелких монет, которых вполне может хватить для того, чтобы вдоволь полакомиться, и сталкивается с пронизывающим взглядом Руфины.

Руфина не вышивает больше. Всё сверлит Софику недоверчивым, недовольным взглядом и некрасиво кривит пухлые губы, выказывая своё неодобрение. Это кажется скорее забавным и жалким, чем пугающим, и оттого Руфину безумно хочется поддразнить.

— Я, знаешь ли, неплохо лазаю по крышам и по деревьям! — говорит Софика весело, подмигивая Руфине. — И я хочу навестить Гесима, раз уж представилась такая возможность. Надеюсь, что не разобьюсь насмерть, соскользнув с крыши, когда буду отсюда выбираться!

На лице Руфины появляется ещё более недовольное выражение, но в глазах поселяется беспокойство. Сама Руфина до паники боится не только высоты, но и любых упоминаний о ней. Кажется, с тех самых пор, как Гесим напугал её маленькую — забрался вместе с ней на крышу и убежал, убрав лестницу и оставив там Руфину на целый день.

— Быть может, ты хочешь пойти со мной? — так же весело продолжает Софика, высовываясь из окна и примеряясь, как лучше выбраться из спаленки и как туда вернуться. — Возвратимся часам к восьми — никто даже не заметит!

И ей почти не стыдно за появившееся обиженно-возмущённое выражение на лице сестры.

— Какая же ты гадкая! Вы гадкие, обе! Это совершенно ужасно с моей стороны, но мне порой хочется ненавидеть тебя Амалью, хотя вы и мои родные сёстры! — восклицает Руфина чуть не плача, отбрасывая в сторону вышитый шарфик. — Ты вечно втягиваешь меня в неприятности и постоянно дразнишься, Софика, а со стороны Амальи было истинной подлостью не сознаться в своём проступке — ведь из-за этого наказали меня! А я просто не могу обходиться без сладкого целую неделю!

Крыша флигеля, где располагаются мачехина кузина с воспитанницами, не слишком покатая, а прямо у окна растёт довольно старое и довольно крепкое на вид дерево с множеством толстых ветвей. Вполне удачно для прогулки, которую хочет себе устроить Софика. Вполне неудачно для мачехиной кузины, которая явно не думает, что кому-то из барышень, находящихся под её присмотром, достанет смелости лазать по деревьям.

— Обещаю прихватить тебе шоколада или засахаренных орехов на обратном пути! — подмигивает сестре Софика, ловко перелезая через подоконник.

Теперь следует быть осторожной, если только нет желания лежать где-нибудь внизу со сломанной шеей. Нужно всего-то сделать несколько неспешных, маленьких шажков в сторону ближайшей ветки — она почти стучится в другое окошко. Только вот от высоты едва не начинает кружиться голова. Софика бесстрашно шагает, стараясь, впрочем, не думать о возможных последствиях — даже у неё несколько захватывает дух.

— Лучше прихвати леденцов! — спохватывается Руфина, подскакивая к окну, но не осмеливаясь высунуться. — Их легче спрятать, и они не столь пачкают руки!

Софика молча кивает, стараясь ни на что не отвлекаться, и, как только добирается до ветки, ловко перескакивает на неё. Несколько минут мучений, балансирования почти что в воздухе и дырка — о ужас — на подоле нового платья — и Софика уже твёрдо стоит на земле обеими ногами. Она старательно оправляет платье и машет рукой взволнованной Руфине, всё ещё стоящей у окна.

Софика широко улыбается, и Руфина, увидев это, улыбается и машет ей в ответ тоже. Кусочек клетчатой ткани остаётся висеть на ветке дерева, и остаётся лишь надеяться на то, что у Софики достанет памяти убрать его, когда она надумает возвращаться. Лезть сейчас обратно на дерево у неё нет никакого желания.

Теперь остаётся лишь вспомнить дорогу до квартирки Гесима — Софика бывала там лишь однажды и, пожалуй, хорошо помнит местечко, в котором она расположена. Дорога к этому местечку от дома мачехиной кузины, впрочем, довольно смазана в её памяти.

Софика, пожалуй, знает, что ей надо выйти к главной аллее — здесь, в самом сердце Мейлге, город пересекают множество аллей. Каждая высажена своим видом красиво подстриженных деревьев. Аллея, на которую фасадом выходит дом мачехиной кузины, высажена яблонями, в это время года — сплошь цветущими, — что весьма некстати, ибо Софика не прочь сорвать парочку яблок и хотя бы надкусить их. Она голодна со вчерашнего вечера и искренне надеется, что по дороге к Гесиму ей попадётся хотя бы один лавочник, у которого она могла бы купить что-нибудь перекусить.