Не меньше, чем барон

— Вы ведь как-то подвозили меня до дома моего брата, — вспоминает Софика, и осознание того факта, что так, быть может, получится прочесть письмо, никому не давая с ним прежде ознакомиться, окрыляет её. — Вы можете опустить письмо в почтовый ящик! Только вот... Гесим отчего-то не очень вас жалует. Вероятно, письмо лучше не подписывать.

Тобиаса, кажется, такой вариант вполне устраивает.

Они болтают ещё некоторое время — о иберских балетах, об астарнских пирах, один из которых Тобиасу удалось посетить в бытность послом, о нертузских балах, похожих на те, что проходят в Мейлге, и о гормлэйтских, что совсем не напоминают происходящее в этом мире. Говорят о родной деревеньке Софики и балах, что проходили там. О том, как Софика вылезала вслед за Гесимом на крышу их дома и иногда засыпала прямо там, болтая со старшим братом о звёздах...

Амалья спускается с лестницы как раз в тот момент, когда речь заходит о системе иберского дворянства, которая, как говорит Тобиас, гораздо сложнее существующей в Мейлге. Амалья вертит в правой руке позолоченную визитку, в левой держит карманные часы и выглядит вполне довольной собой. Завидев Тобиаса, она хмурится и даже пугается — вздрагивает и едва не спотыкается, но всё-таки берёт себя в руки и даже заставляет себя улыбнуться, когда подходит к сестре совсем близко.

— Нам пора! — только и может выдавить из себя Амалья, позволяя себе взять Софику за руку.

Софике кажется это не совсем вежливым — прерывать Тобиаса почти на полуслове. Но Амалья как-то почти истерично поглядывает на свои карманные часы и определённо торопится в пансион, что Софика не уверена, сумеет ли убедить её хоть немного подождать.

— Не могу позволить двум дебютанткам разгуливать по городу посреди ночи в полном одиночестве! — говорит Тобиас достаточно твёрдо, чтобы Софика сумела понять, что любые возражения в данном случае окажутся бесполезны.

Софика думает, что ей определённо стоит на него за это рассердиться — она терпеть не может, когда с ней говорят повелительно, жёстко. И готова совершить множество злых глупостей, о которых иногда жалеет. Только вот Софика не уверена, что способна вернуться в пансион без этой помощи. Тем более — с Амальей, которая своим взволнованным состоянием заставляет и саму Софику волноваться гораздо больше. А потому решает отложить свой гнев до лучших времён.

— Я не смогу спокойно спать, если не провожу вас, — добавляет Тобиас уже гораздо мягче. — В конце концов, это мой долг — убедиться, что вы доберётесь до дома в целости и сохранности.

Софика считает вполне разумным согласиться — уж теперь, когда Тобиас не командует, ей это делать гораздо проще. Амалья же сжимает руку сестры так крепко, что Софика не уверена, сможет ли та идти самостоятельно. Быть может, тут тоже понадобится помощь Тобиаса, которого, правда, будет несколько неловко просить отнести Амалью на руках.

Всю обратную дорогу до пансиона Амалья нервничает, кажется, даже больше, чем нервничала, когда они с Софикой добирались до парка. Постоянно озирается по сторонам, вздрагивает от малейшего шороха, то и дело сжимает руку Софики ещё проще и тянет чуточку в сторону, не позволяя ей идти слишком близко к Тобиасу.

Поведение Амальи кажется Софике настолько раздражающим, что по пути в пансион Софика не раз желает как следует треснуть трусихе-сестрице по шее. Сдерживает, должно быть, лишь присутствие Тобиаса, которому подобное поведение может показаться гораздо более неприятным шастанья посреди ночи с Джеком или Амальей. Ну и чуточку — вероятность того, что тогда Амалья обязательно придумает какую-нибудь гадость.

Успокаивается — пусть и немного — Амалья лишь у самого пансиона. На дерево она забирается довольно-таки ловко, после чего, усевшись на ветку, довольно легко стаскивает с себя сапоги, продолжив путь в одних лишь чулках — кажется, белых, как и подобает барышне, желающей показать, что она одновременно и модница, и получила вполне хорошее воспитание, чтобы не носить ярких, разноцветных чулок, что считаются в Мейлге признаком дурного вкуса и дурного тона.

Софика про себя отмечает желание в жизни не носить белых чулок после замужества. О, если ей повезёт — она обязательно предпочтёт жёлтые, алые или голубые этому образчику благочестия! В крайнем случае, она согласна на чёрные, коричневые или тёмно-серые, которые носит теперь.

Амалья забирается в комнату даже до того, как Софика, попрощавшись с Тобиасом, залезает на дерево. Тобиас стоит на том же месте до тех самых пор, пока Софика не перелезает через подоконник и не машет ему из окна. Лишь после этого Тобиас уходит прочь.

Софика и Амалья не зажигают свет, пока готовятся ко сну — стаскивают с себя одежду и ботинки лишь при тусклом свете луны. Амалья складывает аккуратно своё платье и бельё и кладёт в шкаф, туда же ставит и сапожки, а после, накинув ночную рубашку, торопливо забирается под одеяло.

Софика возится со своей одеждой гораздо дольше (застёжка на Амальином платье всё никак не хочет сдаваться под Софикиными неловкими пальцами), но, впрочем, довольно скоро заталкивает ботинки вместе с чулками под свою кровать и успевает расплести длинные косы.

— И почему ты не сняла своих ботинок, не пойму! — шепчет Амалья несколько недовольно, чуть приподнимаясь с кровати, словно желая разглядеть, не осталось ли чего на подоконнике. — Вдруг ты наследила! Что теперь нам делать?

Софика вмиг отвлекается от застёжки на платье и подбегает к подоконнику, который торопливо вытирает рукавом бархатного Амальиного платья. Стоит надеяться, что после подобной уборки следов, если те и были, больше не остаётся. Во всяком случае — таких, что действительно могли бы привлечь внимание мачехиной кузины в комнате, принадлежащей Софике.

— Я бы и сняла, если бы Тобиас не вызвался нас провожать! — усмехается Софика, нагибаясь под свою кровать, чтобы показать Амалье дырки на своих чулках. — Не могла же я ему показать, что у меня дырка на пятке!

Амалья сдавленно хихикает в свой кулак. Софика, успевшая про себя проклясть сложность застёжек Амальиных платьев, наконец, всё-таки справляется с этим пыточным устройством.

— Ну ты даёшь! — выдыхает Амалья с насмешкой, поворачиваясь на бок, лицом к Софике, уже стащившей с себя платье и кинувшей его под Руфинину кровать. — И как только ты умудряешься найти себе кавалеров с таким-то отношением к собственному гардеробу?..

Свою ночную рубашку Софика надевает, кажется, шиворот на выворот, ибо швы каким-то образом оказываются снаружи. Впрочем, Софике совершенно лень об этом задумываться. Как и заплетать на ночь косу, как она обычно делает. Ничего страшного с волосами за одну ночь не произойдёт. А сберечь лишние пять минут от сна определённо хочется.

Софика с каким-то удивлением думает, что в эту ночь ей поразительно хочется спать. Даже больше, чем в ночь шестого бала. И что даже волнение о письме от Тобиаса, которое он, должно быть, очень скоро пошлёт на адрес Гесима, не мешает Софике зевать при всякой мысли о кровати.

— Так они ведь и не знают! — хихикает Софика, потянувшись к окну, чтобы закрыть его, прежде чем забраться в свою постель.

— Не вздумай закрывать окно и скорее уже ложись! — тут же шипит Амалья, пытаясь поудобнее устроиться на подушке.

Софика запрыгивает под одеяло даже поспешнее, чем могла бы предположить. Этот тон Амальи отчего-то заставляет её не на шутку нервничать. Софика ложится на бок лицом к Амалье и некоторое время просто лежит, вслушиваясь в мерное дыхание ещё не заснувшей сестры и какой-то странный шум внизу, который на грани бодрствования и сна почти не кажется Софике хоть сколько-нибудь настораживающим.

Амалья не спит. Амалья выглядит настороженной и вполне решительной. Это тоже должно было бы заставить Софику забеспокоиться. Но она совсем не в состоянии переживать! Она зевает, даже не прикрывая рот рукой, и поджимает ноги к животу, желая устроиться в постели удобнее.

— Как думаешь, Софи, может нам стоит отправить некоторые из своих платьев домой, чтобы матушка нашила из них платьица да рубашечки для Виолетты? — спрашивает вдруг Амалья тем наигранным взволнованным голосом, которым она обычно старается говорить в присутствии мачехиной кузины, и это заставляет уже успевшую задремать Софику посмотреть на сестрицу с нескрываемым негодованием. — Конечно, ей пока рановато носить платьица...