Не меньше, чем барон

Прежде чем в зале появляется кто-то ещё, проходит времени ещё больше. И вот — словно очнувшаяся от своих мыслей Софика замечает Уильяма, заговорщически ей подмигнувшего. Мгновение — и в зале оказываются Тобиас (вместе с сестрой и с сыном). Ещё немного — и Софика видит юношу, которого Жюли совсем недавно представила как своего брата. А потом...

Потом Софика уже по сторонам не смотрит. Волнение затапливает её сознание, сжимает холодными пальцами её сердце. Она и злится на свою внезапную трусость, и то и дело напоминает себе, что обратного пути уже нет.

Она тратит все силы на старания держать спину как можно ровнее, подбородок — как можно выше, а глаза — открытыми. И улыбаться — весело-весело, словно происходящее нисколько её не тревожит, не волнует. И медленно считает про себя, стараясь не сбивать дыхание — только это помогает ей успокоиться.

Двести пятьдесят четыре — и чей-то едва знакомый голос (кажется, хозяина особняка) начинает свою долгую-долгую речь о чём-то. Слова сливаются в сознании Софики в какой-то сплошной, раздражающий гул, и она старается лишь улыбнуться ещё веселее, ещё радостнее...

Триста девяносто пять — и вокруг слышится чей-то смех (Софика от волнения не может сообразить даже, один ли это голос или сотни голосов), а затем сквозь гул раздаются аплодисменты. Софика не знает наверняка, не стоит ли ей самой захлопать в ладоши. Решает, что не следует. Она словно оглушена царящим вокруг гамом. И чувствует себя ужасно беззащитной.

Триста девяносто девять — и хлопать перестают.

Четыреста пятнадцать — и дебютантки вокруг Софики начинают медленно присаживаться в реверансе. Только вот у Софики ноги оказываются словно деревянными и определённо отказываются сгибаться! И она просто стоит. Прямо и деланно уверенно, со слишком ровной спиной и высоко задранным подбородком, не в силах от волнения даже пошевелиться.

Четыреста тридцать — и маскировочные плащи рассыпаются на дебютантках тысячами крошечных разноцветных бабочек, резво взмывающих под самый потолок и растворяющихся в воздухе, а Софике словно возвращаются слух и сознание. Рассыпаются — являя свету множество разноцветных роскошных платьев с пышными юбками и открытыми плечами.

А вместе с маскировочными плащами исчезает словно по волшебству и волнение Софики.

Мгновенье — и она снова чувствует себя уверенной, забавной и неотразимой. Не настолько, впрочем, как героини в любимых романах Амальи, чтобы забыть обо всём остальном. Но вполне достаточно, чтобы в один миг почувствовать себя едва ли не центральной фигурой сегодняшнего бала.

По залу расходится, словно круги на воде, шёпот. Софика кожей чувствует обращённые на неё взгляды — неодобрительные, недовольные, восхищённые... Оглядываются, почуяв что-то неладное, другие дебютантки. И Софика ловит на себе ещё одну волну возмущения и восторга. Амалья вот и Руфина смотрят почти одинаково недовольно — только вот Амалья, одетая в светлое платье, сплошь вышитое ромашками, как кажется Софике, недовольна не столько проступком сестры, сколько тем, что та перетягивает внимание на себя.

В большинстве своём на дебютантках платья розового цвета, как и предписывают некие традиции, которым, впрочем, совсем не обязательно полностью следовать. Софика не разглядывает — у кого. Розовый — цвет невинности, смирения и добродетели, напоминает себе Софика. Для первого «взрослого» бала дебютанток — самое оно. Эти платья отдалённо напоминают свадебные.

Кажется, есть в Мейлге какая-то традиция, объясняющая духовную взаимосвязь между шестым балом и свадьбой. Софика не особенно разбирается в традициях и видит взаимосвязь скорее в том, что многие девушки находят на этом балу своего жениха — если его, конечно, прежде не нашли им родители. Ну и в розовых платьях, разумеется. Таких противно розовых, что Софика клянётся себе, что, если когда-нибудь и выйдет замуж, ни за что не наденет подобного цвета.

Есть так же голубые наряды — их тоже немало. От светлых-светлых до вполне ярких. Есть бежевые. Палевые. Жёлтые. Жёлтые большинству своих обладательниц не вполне идут. Сиреневые. Оранжевые. На всех этих платьях приколота россыпь цветов — тех, что, должно быть, больше всего нравятся их обладательницам.

Но едва ли хоть кто-то, помимо Софики, стоит в чёрном.

Софика не позволяет себе оглядываться (пусть лучше оглядываются на неё) — так что видеть она может платья лишь девушек, делающих большие успехи, чем она сама. И всё же она почти уверена, что, даже если обернётся, не найдёт ни одной девушки в платье такого же цвета, что и она сама.

Никому на такое не хватит ни выдумки, ни смелости, с гордостью думает Софика. Другие девчонки — кроме, может быть, Жюли и Арабеллы, за которой Софика нехотя способна заметить некоторое подобие дерзости — такие трусихи, что никогда не пойдут на что-то подобное. Они уж скорее будут кусать себе локти от зависти, как насупившаяся Амалья, или читать долгие нудные проповеди о недопустимости подобного поведения, как выглядящая предсказуемо невнятно в своём розовом платье Руфина!

А на Софику, кажется, смотрят вообще все, кто есть в этом огромном бальном зале. Софика ловит на себе удивлённые взгляды одних, возмущённые — других, и весьма доброжелательные и даже восхищённые — третьих. Третьих, к удивлению Софики, оказывается немало.

— Вижу, господа, мне не наврали про то, что в этом году в свет выходит по-настоящему особенная дебютантка! — наконец, приходит в себя хозяин особняка, и слова его звучат почти одобрительно.

Звенящая тишина сменяется хохотом, а Софика проворно приседает в реверансе, ни на секунду не переставая улыбаться. В конце концов, думает она, нет ничего дурного в том, что они смеются. Разве её выходка не была направлена в том числе на то, чтобы повеселиться?

А если уж смеются именно над ней, Софика как-нибудь придумает, что с этим сделать.

Дебютантки начинают выходить из своего своеобразного строя — разбредаются потихоньку по разным концам зала, шушукаясь между собой (кажется, о выходке Софики, если судить по их взглядам), ожидая приглашения на первый танец или появления кавалера, получившего расписанный танец.

— Да ты с ума сошла! — с чистым восторгом шепчет подобравшаяся совсем близко к Софике Жюли. — Наша мымра тебя убьёт!

— Не убьёт! — легкомысленно хихикает Софика, ни на секунду не переставая улыбаться. — Где ж ещё она найдёт столь «особенную дебютантку»?..

Впрочем, Софика уверена — слова Жюли недалеки от истины. Мачехина кузина будет в ярости. О, да она и сейчас в ярости! Просто стоит вместе с другими начальницы пансионов чуть отдельно от остальных гостей бала. Сейчас при мысли об этом Софику уже не бросает в дрожь. Что бояться и переживать, если всё равно уже ничего не изменить?

От надвигающейся в сторону Софики поистине возмущённой происходящем Руфины спасает лишь то, что хозяин особняка — как-то это называлось на уроках иначе, но нужные слова вылетают из головы средней из барышень Траммо — объявляет о начале полонеза.

К Софике подходит её «расписанный» кавалер. В этот танец Софика вступает с человеком по имени Фредерик. По сути, его имя — всё, что Софика о нём знает. Ну кроме, разве что, того, что он пригласил её танцевать полонез, что до этого она его ни разу не видела и что от него пахнет каким-то парфюмом (пахнет, пожалуй, приятно, но слишком уж сильно, словно он, как малое дитя вылил на себя не меньше четверти флакона).

Фредерик оказывается в высшей мере вежлив, галантен и красив. Впрочем, Софика не уверена, что можно оценить его способности танцора в этом-то танце. Говорит Фредерик, правда, либо о погоде, либо о привезённом недавно из Ибере гормлэйтском шёлке. Обе темы Софике одинаково неинтересны, но она всё-таки заставляет себя поулыбаться и изредка покивать — почти в той манере, как и подобает приличной барышне, желающей, всё-таки, удержать около себя хоть каких-то кавалеров.

Выходит самую малость издевательски. Впрочем, Фредерик оказывается либо слишком глуп, либо слишком сосредоточен на себе самом (а, может, и всё сразу), что этого не замечает.

Под конец танца Софика мысленно отмечает, что больше никогда не согласится станцевать с ним. Что-что — а танцы просто обязаны быть приятными. Иначе какой в них вообще смысл?

— Погода в ближайшее время обещается солнечная и тёплая, мадемуазель, — вкрадчиво говорит Фредерик, когда полонез близится к завершению, — отличное время для пикника, вы так не считаете? Хочу пригласить вас в парк Сагоруве послезавтра, если вы не возражаете.

Софика даже не знает, где это — в парках столицы она до сих пор ориентируется не слишком хорошо. И, по правде говоря, она с гораздо большим удовольствием поинтересуется о расположении этого парка и его красотах у кого-нибудь более привлекательного.

— Главное, чтобы не возражала моя наставница! — хихикает Софика, когда её ладошка высказывает из его тёплых пальцев. — Боюсь, она может пожелать запереть меня в моей комнате до следующего бала!

Второго из сегодняшних кавалеров Софики зовут Томас. С ним она танцует каскарду (из уроков истории Софика припоминает, что, кажется, этот несколько странный танец популярен у многих дворянских семей Ибере). Томас, насколько Софика знает, служит в одном из отрядов королевской охраны Мейлге — в том, что охраняет кронпринцессу Эденлию. Томас моложе Фредерика и знает гораздо больше забавных тем. Он очаровательно желчен и между делом вываливает на Софику столько весьма любопытных наблюдений над людьми в бальном зале, что та в какой-то момент чуть злится, что не может записать всех его острот.

Томас проходится и по Фредерику — и Софика узнаёт, что тот является камергером принца Микалона и считает его весьма несносным и несговорчивым юношей, хотя, конечно же, никогда не осмелится сказать этого вслух, — и по графу Уильяму (кажется, на счёт пары не вполне законных предприятий и едва ли не самой подмоченной репутации в Мейлге), и по его высочеству принцу Микалону (который на балу не присутствует, но которого многие из присутствующих знают в лицо), и по Тобиасу, и по павшему на дуэли с ним (с Тобиасом, а не с Томасом) юному герцогу, и...

Ой, да к концу танца внимавшая каждому слову Томаса Софика знает едва ли не всех присутствующих в зале мужчин!

— Вы злой человек! — хихикает Софика почти ласково, делая положенный после танца реверанс. — Пригласите меня как-нибудь ещё!

В свою первую кадриль Софика вступает с Ролландом Харнли, помощником адвоката и весьма славным малым, судя по тому, насколько Софика знает его по столичным пикникам, на которых бывала.

— Если вам сегодня понадобится моя помощь, обращайтесь без стеснения! — весело подмигивает ей Харнли. — Думаю, если потребуется, я сумею убедить вашу наставницу сменить гнев на милость!

Кадриль Софике нравится едва ли не больше прочих танцев. О, если бы можно было выбросить из бала полонез, менуэты, гавоты и прочие медленные танцы, оставив лишь кадрили, вальс, мазурку да котильон!..

Краковяк Софика танцует с высоким чуть нескладным юношей с обаятельной улыбкой — кажется, того зовут Гидеон. Астарнский вальс — с герцогом Синдриллоном, в доме которого Софика несколько дней назад блистала на сцене в роли Леди Осени. Менуэт — с Людвигом Хорнтелем, женихом Констанции, что кидает сейчас на них обоих обиженные взгляды.