Тайна Ночи Свечей

Глава 6.2 Главные ворота

— А ведь и правда, нервной госпоже очень хотелось покинуть очередь поскорее. Она всячески выказывала свое недовольство промедлением и старательно выводила из себя окружающих, но тем не менее, так и не отправилась к другим воротам. И это несмотря на то, что Карл совершенно ясно дал понять шуттанцу, что возле остальных пропускных пунктов очереди, по сравнению с нашим, почти нет. Кроме того, она даже не пыталась развлекать себя рассматриванием видов с вершины лестницы и не проявила ни малейшего интереса к стенам внутреннего города. Старинные камни, скрепленные корнями и ветвями живого дерева, притягивают всех, кто не привык к такому необычному зрелищу за долгие годы жизни в Корде, а она даже не коснулась стены рукой, как это делали все остальные. Неслыханное безразличие для чужестранной гостьи! Похоже, куда сильнее ее заботила именно проверка. Она чуть не просверлила своим напряженным взглядом в камне чистых помыслов еще одну дыру, а вот вся красота Корды и болтовня об увеселительных мероприятиях ее совсем не занимали. Богатая госпожа была явно чем-то сильно обеспокоена, да и шуттанец поглядывал на нее с тревогой, — размеренно поделился своими четко выстроенными умозаключениями раскрасневшийся стражник, а затем добавил визгливым голосом после минутной заминки: — Кого мы вообще пропустили в самое сердце Корды?!

Выпалив свой неожиданный вопрос, заставивший остальных стражников прекратить радостно дожевывать остатки обеда, толстяк резво вскочил на стул и стал старательно вглядываться в плотную толпу, начинавшуюся сразу за чертой пропускного пункта. Разумеется, красивой женщины в ярком платье, ушедшей под руку с шуттанцем, уже и след простыл.

— Ох и завернул ты, Кори! Да разве может такая трепетная госпожа с добрым сердцем оказаться преступницей? Она же не какая-нибудь дикая двуликая, прибывшая в Корду с безумной мыслью о срыве праздника или для учинения обычных боривальских беспорядков. Разве ты не заметил какие у нее прекрасные, честные глаза, а голос, какой мелодичный голос, в жизни такого не слышал, — мечтательно вспомнил стражник, сидящий в обнимку с камнем. Он с нежностью глядел на туго набитый кошель, треть которого совсем скоро перекочует в его пустой карман, и представлял себе самые радужные картины ближайшего безбедного будущего.

— Не будь таким наивным простаком, Дуайт! Сам посуди, станет кто-то в здравом уме швыряться золотыми просто так, если не задумал чего дурного? Да за те деньги, что она оставила нам в уплату свободного прохода за стены внутренней Корды, ее бы пол ордена Опаленных на закорках довезла, хоть от самого подножья лестницы, — продолжал кипятиться Кори, сверля подозрительный кошель недобрым взглядом и отпихивая от себя книгу учета гостей, как можно дальше, словно боясь ненароком записать хоть букву, способную изобличить их преступный обман.

— Запиши тогда, что пропустили мы с шуттанским послом не шуттанку, а госпожу со знаком гильдии валарданских мастеров и что прошла она проверку камнем без всяких нареканий, — серьезно посоветовал Карл, до которого тоже начала доходить вся странность ситуации. — А ведь и шуттанец не коснулся камня! Заливался, как соловей, шутил, все расспрашивал о празднике, пока его спутница не объявила, что ей дурно и не бросила нам свой кошель, проходя мимо… Дуайт, они ведь так и не притронулись к камню?

— И то верно, перед ними оставалась всего пара человек… Кори дело говорит, шуттанец действительно поглядывал на госпожу с опаской, только я тогда подумал, что он беспокоится, как бы с ней припадок от жары не случился, но теперь мне кажется, что все с этими двоими было не так просто. Камень по дуге обошли, — тихим обреченным голосом подтвердил опасения Карла Дуайт.

— Мы их пропустили, золото взяли, а прядильщик скоро вернется и чего доброго начнет расспрашивать о тех, кого мы вписали в книгу, пока его не было, — предположил самое худшее Карл, нервно поправляя воротник мундира, ставший слишком тесным после слов Дуайта.

— Решено, не было здесь никаких шуттанцев — ни послов, ни женщин! Раз проверку камнем не проходили, то и в книгу записывать нечего, а золото… Лучше спрятать кошель до прихода ответственного, не то начнет еще вопросами сыпать и раскопает все до последней нити, а мне, ох как не хочется в темницу. Радикулит и годы уже не те, — решительно высказался Кори, как самый опытный и бывалый из всех троих.

Дальнейшая работа пропускного пункта главных ворот продолжилась с неестественным рвением и фанатичным пристрастием. Стражники умудрились не пустить нескольких двуликих хищников и довести до слез юную двуликую лань, чем немало позабавили, вернувшегося прядильщика. Он даже решил подшутить над старательными солдатами, сказав, что, если те не прекратят выказывать свое рвение, разжигая тем самым недовольство в толпе и демонстрируя истинное отношение Корды к Боривалу, всех их ждет теплая встреча с главным кордским палачом. К большому удивлению прядильщика, шутка произвела совсем не то впечатление, на которое он рассчитывал. Солдаты не рассмеялись и даже не улыбнулись, вместо этого они дружно издали сдавленный хрип и перепугано на него уставились. Перенервничавшие стражники приняли слова прядильщика за чистую монету, после чего стали вести себя еще чуднее, на что ответственный за главные ворота, лишь махнул рукой, посчитав чрезмерную учтивость и неестественную доброжелательность стражников, результатом солнечного удара.

Но на этом злоключения стражников главного поста не закончились. Не успели они прийти в себя и порадоваться очередному уходу бдительного прядильщика, непонятно из-за чего пригрозившего им встречей с палачом, как из темноты показалась настоящая живая легенда.

Встретить северную прядильщицу горного храма у ворот Корды, было таким же из ряда вон выходящим событием, как если бы на праздник пожаловал воскресший Ловец живых чудес и объявил себя новым послушником ордена Опаленных. Каких только слухов не ходило об этих могущественных женщинах, рождающихся с даром видеть, переплетать и даже обрывать нити. Кордские прядильщики не шли ни в какое сравнение со своими северными сестрами, способными на такие чудеса, о каких столичные шарлатаны, только и думающие о монетах и собственном престиже, могли лишь мечтать. За помощью к северянкам отправлялись очень немногие и лишь в тех случаях, когда другого выхода совсем не оставалось. Мольбы, деньги и угрозы не производили на них ровным счетом никакого впечатления, северные прядильщицы сами решали, в чьи нити следует вмешаться, а кому и отказать.

Шагнувшая в круг света женщина была как раз из таких. Одного взгляда на ее худое, серьезное лицо и грубое полотняное платье бордового цвета, подпоясанное тонкой веревкой, хватало, чтобы понять — посулы награды или грубое принуждение могут закончиться такой «помощью», после которой путешествие за грань покажется истинным избавлением. Молодая северянка двигалась бесшумно, как тень, в каждом движении ощущалось достоинство и полное спокойствие. Оказывавшиеся поблизости, невольно расступались и замирали, смотря во все глаза на ее длинные седые волосы, заплетенные в сотни тонких косичек, едва не касающихся земли, и на обожженный деревянный посох, казавшийся слишком длинным и тяжелым для такой хрупкой прядильщицы.

Следующей, на кого обратили внимание, сгрудившиеся у поста гости, была огромная лохматая собака, скалившая зубы на тех, кто осмеливался подойти слишком близко. И только после недружелюбного животного, очередь доходила до двуликого служителя храма, предоставившего свой локоть прядильщице в качестве опоры при длительном подъеме по крутой кордской лестнице еще у подножья, когда та, остановившись у самой нижней ступени, обратилась к толпе с просьбой о помощи. Ее безукоризненно вежливые слова, куда больше походили на, не терпящий промедления в исполнении или малейшего ослушания приказ, чем на просьбу, а потому проигнорировать ее обращение было попросту невозможно.

Двуликий служитель из семейства мышиных оказал всем огромную услугу, принеся себя в добровольную жертву, и теперь те, кто шли сразу за прядильщицей и ее сгорбившимся сопровождающим, прячущим скорбный взгляд за толстыми уродливыми очками, выказывали своему спасителю невольное, вполне искреннее сочувствие. Многие заметили, как нервно он дернулся, когда северянка неожиданно остановилась и резко подняла посох, указывая прямо на пост стражников. Двуликий попытался то ли высвободить локоть, то ли продолжить путь и наконец-то избавиться от прядильщицы, когда та пересечет ворота города, но не тут-то было. Северянка сурово сдвинула брови, уставилась на двуликого своими, пробирающими до дрожи, белыми глазами и грозно шикнула. Следует отдать должное несчастному в серой рясе, делающей его и в человеческом облике поразительно похожим на мышь, дергаться он перестал. А вот окружавшие их путешественники такой выдержкой похвастаться не могли. Еще при взмахе посоха, некоторые постарались вжаться в оборонительную стену внутреннего города, а при звуке, больше напоминавшем шипение змеи, и вовсе попытались вернуться на ступени чудесной лестницы, уводящей так далеко от опасной северянки. Однако, спасительный проход был надежно перегорожен более прыткими и теми, кто даже не подозревал, на кого можно наткнуться, спеша присоединиться к празднику и упорно толкая замешкавшихся в спины.

— Как слабы стали мои кордские сестры, раз проглядели истончившиеся нити своих защитников, — тихо заметила северянка, но ее слова расслышали даже те, кто стояли дальше всех, а главное — сами защитники, удивленные столь неожиданным поворотом событий.

— Один умрет еще до исхода Ночи Свечей, другой — через пять лет, — стала пояснять свои слова прядильщица, тихо постукивая посохом о землю и загадочно чему-то улыбаясь. — А третий отправится за грань еще очень нескоро, только вот легче ему от этого не станет!

Получив страшное предсказание, стражники переглянулись и дружно бросились к северянке. Прервал их стремительный забег почти у самого финиша грозный лай и угрожающее рычание. Пес явно не был настроен подпускать еще хоть кого-то лишнего к своей хозяйке. Он и так всю дорогу плотоядно поглядывал на сгорбленного господина в рясе, но не трогал его, боясь нарушить запрет, строго озвученный северянкой еще у подножья лестницы.

— Просим вас о милости, северная госпожа, не дайте нитям оборваться. Нет за нами преступных дел, чтобы так страдать за них и рано умереть, — взмолился за всех троих разом Дуайт. Ему было очень страшно умирать и он совсем не хотел узнавать, что такого ужасного заготовила судьба тому из них, кто проживет дольше всех и будет, судя по всему, еще завидовать, ушедшим за грань первыми.

— Мало того, что мертвец, так еще и плут в придачу! — холодно рассмеявшись, заключила прядильщица. — Но я вижу все ваши нити и они действительно не так плохи, чтобы их обрывать…

Расслышав последние слова, набравшиеся смелости путники, только что приблизившиеся, чтобы лучше слышать тихую речь северянки, резко отшатнулись, безжалостно оттаптывая ноги тем, кто старался укрыться за их спинами. Прядильщица оказалась не просто видящей или переплетающей нити, а самой обрывающей, способной убить, разорвав всего одну нитку, выдернутую из одежды осужденного. Такая жуткая власть не укладывалась в головах перетрусивших гостей столицы, желавших всего лишь повеселиться и выпить вина, а не сталкиваться нос к носу с одной из легендарных обрывающих нити. Большинство из собравшихся, свято верили в то, что таких вообще больше не рождается в Дэйлинале.