Книга шороха

Собравшись, они двинулись дальше по опушке леса.

Пока по правую руку высился глухой стеной Проклятый лес, слева видны только дикие бескрайние поля, поросшие высокой травой, которая доходила Аили по самую макушку. Иногда бурьян сменялся густо растущей пшеницей. Почти всю дорогу они шли молча и разговаривали лишь во время редких и недолгих остановок.

Болтать начинала Вэл. Она сыпала вопросами о Доме шепота и о самой Аили, но не получала прямых ответов, и за весь путь так ничего и не узнала о ней. Огоньку было хорошо известно – Шелесты нелюдимы, а те из них, которых называют безвольными, особенно неразговорчивы, потому как не имеют никаких нужд, кроме самых простых – есть, спать, дышать. Подумав о том, что Селедка безвольная, Вэлари напряглась. Это значило, что Лето назначит за девчонкой поводыря, а поводырем Вэл совсем не хотелось становиться. Ее вполне устраивала спокойная жизнь посыльного господина Брея.

К вечеру они были уже в Шпиле. Огонек не стала тратить время на отдых и ужин, и повела Аили прямиком в кабинет Лето, чтобы поскорее отделаться от мрачной, плетущейся следом спутницы, а затем посвятить остаток вечера и ночь самогону, чтобы заглушить вопли нестареющей памяти.

Пройдя через двустворчатые деревянные двери башни, окованные железными грубыми узорами, поржавевшими от дождей и времени, Вэл провела ее темными узкими коридорами, переходящими в винтовые лестницы с крутыми ступенями. Кабинет Лето Брея располагался почти на самом верху. Нужно пройти много пролетов прежде чем предстать перед главой: несколько этажей библиотек, архивов, учебных ярусов с комнатами, полными стульев и наглядных пособий. На одном этаже вообще не было ничего, кроме девяти массивных пюпитров черного дерева, изрезанных загадочными знаками. Пюпитры стояли клином, сходящимся ко входу, и на них лежали старые пыльные книги. Они были закрыты и закручены в цепи, чтобы никто не смог унести или прочитать их. Или чтобы книги эти не открылись случайно сами. Проходя по залу, Аили видела слабые человеческие тени, тянущиеся от пюпитров, словно кто-то стоял за чтением не в силах оторваться.

Расшифрованные Книги Шороха. Сердце пояснил ей, что Книга – место, где мир разума Шелеста находит свое воплощение, она хранит память Шелеста, не позволяет его снам стать явью, пока кто-то не прочтет и не поймет Книгу так, как понимал ее сам Шелест. В Доме шепота Аили слышала, будто ее собственный отец – Наймаран Ферс, – видел сны о том, что только должно произойти. Если прочесть и понять его Книгу, сны Наймарана Ферса станут явью.

Но его Книга осталась на Ареноре.

Ей не досталось подобного дара. Ее мир разума так навсегда и остался изменяющимся полем без единой тропинки, в котором скитался Черный ветер. Скучная серая пустошь, безразличная ко всему. Поначалу ей даже не верилось, что Эр существует, и она считала его плодом собственного безумия, который постоянно рассказывал жуткие мрачные сказки о прошлом ее семьи. Только когда во сне – в ее мире разума, – Эр вручил ей Книгу шороха, Аили задумалась, что Черный ветер мог быть вполне себе реальным, как и книга, которую она вынесла из своего воображения. Ей не нравилось соседство со злобным призраком, то и дело являющим себя в тенях, но мыслей о том, чтобы избавиться от него, она не допускала, в страхе, что Эр узнает. С тех пор, как доверилась Ветру, она целиком принадлежала ему как собственность, и нет смысла думать о побеге, потому что все ее мысли он знал, словно они тоже принадлежали ему.

Наконец они оказались у массивной черной двери с потрепанным синим флагом. Вэл вошла без стука, и Селедка все так же молча последовала за ней в кабинет.

Лето стоял у стены, с бумагами в руках, и что-то бубнил под нос. Не глядя на посетителей, он указал в сторону дивана, а затем сел за стол.

– Быстро ты, – бросил он, не отрывая взгляда от бумаг, – были проблемы?

Огонек пожала плечами, продолжая стоять у входа, когда как Аили села на предложенное место.

– Никаких. Я нужна тебе тут?

Он качнул головой, и Вэлари поспешила уйти.

– Что же... – протянул глава, – старик Рудид хорошо тебя скроил, раз ты дожила до сегодняшнего дня. Сердце писал мне о маленькой рыбке, которой Дому шепота следует гордиться, и я следил за ее успехами, а теперь это крупная рыба, и она в моих сетях. – Он усмехнулся, поправив складки белой робы. – Как твое имя?

– Аили Найферс. – Она помедлила. – И та вызывающая женщина назвала меня Селедкой.

– Вэл... – Лето гаденько хохотнул, – значит, будешь Селедкой. Огонек всем дает прозвища.

Он взял со стола кувшин и налил себе вина.

– Стало быть, ты – долг, который твоя семья выплатила Сердцу? А семья погибла, раз ты – Най? Прискорбно, госпожа Найферс. Я знавал твоего отца.

– Марана знали все, кто дожил до этого дня: многие – по слухам, единицы – лично.

В тот момент за ее спиной колыхнулись тени, до того мирно спавшие в трещинах досок. Таинственная тьма придвинулась к Лето, как тигр, готовый к прыжку.

– Сердце описывал тебя как хорошую управу на бунтовщиков, – он взял со стопки бумаг мятое письмо с печатью Дома, – что скажешь?

– Нет разницы, кого усмирять. Просто скажи что делать, и я сделаю. – Ее бесцветный голос осел на летающей в кабинете пыли, оставшись висеть в воздухе.

"А я тебя поведу", – едва различимо прошуршала пустота за ее спиной.

– Он пишет, что ты оказала неоценимую помощь в подавлении восстания в Ведьмином логе, и принимала участие в последующей охоте на отколовшихся от общины колдунов. Это добрая рекомендация, если не считать того, что все твои цели, так или иначе, погибли.

– Мне все равно, какая судьба их постигла. Я сделала свое дело, остальное – забота Сердца.

Аили отвечала ровно и тихо, и от ее ответов время останавливалось, замерзало в стуже безразличных слов. Она отстегнула с пояса Книгу и положила на стол Главы.

– Эта вещь ответит на твои вопросы лучше меня, господин Брей. Я же – не самый разговорчивый собеседник.

Лето чуть качнул головой, принимая ее предложение.

– Книга шороха... – пробормотал он, просматривая страницы, исписанные крупными узловатыми буквами.

Его взгляд то и дело цеплялся за упоминания о бескрайних полях и старом утомленном вечностью короле, который скитался по ним, скованный проклятием и обещанием. Конечно же, все это было одной грандиозной метафорой, и прочесть ее столь же сложно, сколь понять, потому что все в этой книге написано задом наперед, и конец был началом.

"Он тебя использует, вот увидишь", – снова прошуршало где-то в тенях.

– Не правда ли, самый большой труд – обмануть себя? – лукаво заметил Лето, захлопнув книгу и передав ее Аили.

Она заметно насторожилась. За окном поднялся сильный ветер, заставивший задрожать стекла в деревянных рамах, а скудное пламя свечей качнулось, хотя сквозняка в кабинете не могло быть. Глава что-то понял, но ему хватало ума не говорить этого вслух. Он встал и, подойдя к Селедке, коснулся кончиками пальцев ее подбородка, потянув ее к свету.

"Хочу съесть его сердце".

– Тебя хорошо учили, – криво улыбнулся он, глядя на ее перебитый нос, рассеченный красным шрамом. – Упорно выбивали из тебя всю дурь.

Лето грубо отдернул руку, и она наклонила голову, пряча лицо в ниспадающих багровых волосах.

– Но я не верю, – продолжил он, возвращаясь на место, – что ее выбили до конца. Либо ты безвольная, либо наоборот слишком много о себе мнишь. Я не могу оставить тебя без присмотра.

Она вопросительно поглядела в его жесткие серые глаза.

– На собак, которых плохо приручили, хозяева надевают намордник и поводок. Я не хочу жить в страхе, что однажды ты перегрызешь мне глотку.

"Перегрызи прямо сейчас".

– Найдешь здесь поводыря по имени Пепел, и обрадуешь, что у старухи ему выдадут поводок для тебя. И пока все. Сердце послал тебя за харимийским командиром – может, его смерть и осаду снимет. Сама с этим разбирайся. У меня свободных Шелестов нет, чтобы заниматься такими мелочами.

Лето осушил кубок и молча посмотрел в спину удаляющейся Селедки. Она как будто заполняла помещение непроницаемой и незримой тьмой, которая тянулась за ее тенью, пряталась в углах и щелях помещения. В тот момент взгляд Главы наполнился странным сожалением, каким наполнялся каждый раз, когда он думал о законе Шпиля, ломающим столько жизней. Из всех людей, живших в Семи Мечах, самой счастливой была, пожалуй, лишь Вэл, но только потому, что вся она уже давно изломана и разрушена, и находила счастье в пьяном забытьи, отказываясь жить, и принимая пустое существование.

* * *

Джаху бродила по Дворцовому городу весь день, погруженная в мысли о беседе с Ютраном. Ей не давали покоя его слова о желании встретиться повторно, но так же она не могла избавиться от чувства, что министр не просто знает, куда идут деньги из его ведомства, но и сам их туда направляет – не зря же он упоминал Великого канцлера Файиса.

Странным ей казалось, как легко он рассказал о судьбе своей семьи и нелюбви к Шелестам. Она поняла, что Ютран, хотя и придерживался стороны Цехиса, все же пал жертвой подозрительности покойного Короля. Из-за чего, возможно, не любил ни его самого, ни Гарона. А теперь Ютран делал все возможное, чтобы просто выжить в паутине дворцовых интриг, оставаясь на плаву.

Из его слов и туманных намеков в голове Дже постепенно складывалась мозаика – как события пятнадцатилетней давности продолжают развиваться по сей день. Шпиль, несомненно, осаждали именно войска Аренора, которыми распоряжался ни кто иной, как господин министр Военных дел Йом. Он же помог Гарону собрать солдат для свержения Цехиса, и он же до сих пор пользовался благосклонностью Короля и всячески пытался ему угодить. Никто, кроме Йома, не мог отправить армию на Большую землю. Никто, кроме Ютрана, не мог выделить на это средства. Скорее всего, и Джаху в это верила, Йом в очередной раз пытался выслужиться, развернув кампанию по уничтожению или подчинению Шпиля. Главной загадкой оставалось лишь то, почему Ютран, столь ревностно охранявший свою нейтральную позицию в Совете, так резко решил участвовать в делах министерства Военных дел, рискуя лишиться как титула номарха, так и головы. Вероятно, за этим решением стоял кто-то другой, купивший Ютрана, либо угрожавший ему. Этим человеком мог быть кто угодно, у кого хватало наглости и могущества – хотя бы тот же Файис. Однако сейчас Великий канцлер находился в Свободной Империи, занимаясь вопросом продления дружеских отношений между государствами.

От всех этих домыслов голова у Джаху шла кругом, и она даже пару раз заплутала в давно знакомых сплетениях улиц Дворцового города.

День склонялся к закату. Засыпающее солнце окрасило каменные стены домов бронзой, торговцы закрывали лавки, а в окнах, обращенных к теневой стороне, слуги зажигали свечи. Летом знать разъезжалась по загородным поместьям, поэтому народу на улице было немного. Никто не собирался на вечерние выезды, только стража сменяла караул, и кое-где ходили патрули.

Приблизившись к воротам Дворца, Дже спросила у охраны, не покидала ли Панту его пределов и, услышав, что та весь день провела с Королем, и последний караул застал ее в саду, направилась туда, надеясь, что старуха еще не ушла.