Книга шороха

За Чумным ходом Ян увидел поселение, скрытое кольцом гор Каменного леса. Он видел людей – высоких и светлых, крепких, сильных телом и духом. Они высыпали на улицы, встречая гневными взорами непрошенных гостей. Шелесты заходили в их дома без разрешения и без слов. Не выносили вещей, не ели чужой похлебки. Всего лишь молча выполняли приказ: ложились спать. И через несколько часов пленники Ведьминого лога начинали падать замертво прямо на улицах, ударяясь лицами о твердую мерзлую землю.

Никто из жителей не желал мириться с уготованной им участью, но тех, что хватались за оружие, Шелесты и поводыри выкашивали в первую очередь. Кровь залила дороги. Волю несчастных собаки Сердца тут же запирали. Им невозможно противостоять. Кошмар продолжался всю ночь и закончился лишь к утру, когда половина селения была уничтожена. Большинство Шелестов уже к полудню покинули Ведьмин лог, и доводить дело до конца доверили молодым и неопытным.

Аили была среди их числа, так же безжалостно уничтожала сознание предполагаемых мятежников, укрывшись в пустом разваленном доме. Не убить. Она должна лишь напугать их, сломать, скомкать и переделать, как переделывали ее саму. Она посылала людям кошмары, заставляла верить, что самые тайные их страхи оживают. Пепел хотел разбудить ее, накричать, обругать за то, что она творит, но не мог двинуться с места, точно врос в пол.

А затем хлипкую дверь выломали. Селедку, оторванную от реальности, выволокли на улицу. Напуганная, она сидела у колодца в центре селения, намертво вцепившись в собственную кожу. Зима жрала её, кусала тело и глотала плоть, не прожевывая. Морок сна еще не покинул ее, и Аили не понимала, что происходит. Боязливо озиралась по сторонам, будто побитая плешивая собака, а люди кидали в нее камни. Она пыталась встать на ноги – тщетно. В грудь ударилась тяжелая деревяшка. Камень угодил в висок. Селяне окружили ее, и бежать некуда. Острый оледенелый снег резал пальцы. Кто-то повалил ее лицом в застывшую грязь и заломил руки за спину.

Ян заревел, но из груди не вырвалось ни звука. Рванулся к ней, но остался стоять. Кидал в нападавших все, что попадалось под руку. И ничто не долетало до них.

Тучная древняя старуха вывалила из лачуги охапку сухого зверобоя.

«Выгнать дурь всю с тебя, тварь ты бездушная!»

Пучками зверобоя хлестали по голым рукам, засовывали стебли зашиворот, заставляли есть сухие цветы – просто запихивали их в рот, и Аили извивалась, пыталась вырваться. Кричала так, словно ее пытали раскаленным прутом.

Пепел отвернулся, сжав зубы. Он ничего не мог сделать.

– Иногда ей тоже снятся сны.

Рядом стоял черный обугленный человек в красном плаще. Высокий и мощный он закрывал собой весь свет серого неба. Черный ветер.

– И ей вечно видеть кошмары. Чужие или свои. – Он вздохнул.

– Довольно! – Ян схватил его за грудки. – Прекрати это!

Ветер покачал головой:

– Спать должно всем.

– Они же убьют ее! – Пепел вновь попытался сойти с места, но неведомая сила держала его.

– Это только сон. – Ветер сделал шаг вперед, толпа расступилась, и он укрыл Аили своим плащом – алой тряпкой, которую она всегда подвязывала к поясу. – Люди умирают, если долго не спят. А она только и делает, что путешествует по чужим мыслям.

Все исчезло. В черной пустоте не осталось никого, кроме него и Яна.

– Зачем я здесь? – Пепел развел руки в стороны.

Дух озадаченно покачал головой, и со всклоченных волос полетела зола:

– Ты тянешься к ней. Не знаешь ее, но почему вдруг дорожишь ею? – Ветер заглянул ему в глаза.

– Я – ее поводырь.

Ветер рассмеялся:

– Нет. Ты – большее. Не поводырь. А она тебе – совсем не Шелест.

Он не проклятие, пожирающее Шелеста и отравляющее рассудок. В его словах звучала горечь и странная, больная забота. Сострадание. Ветер начал отдаляться, и Ян протянул руку, чтобы схватить его за плечо. Ладонь обожгло, огонь побежал по коже, заполняя нагаром шрамы и рытвины.

Пепел испуганно вдохнул.

Рассветное солнце сочилось в переулок, его рука не горела, а рядом, прильнув, спала Аили – призрачная и беспомощная. Казалось, она только-то и может, что просто бесцельно существовать и по приказу заглядывать в чужие души, а жизнь – та самая обычная жизнь, – уготована для других, не для нее. И Ян так хотел подарить ей эту настоящую жизнь. И смотреть, как она ее проживает. Быть рядом.

– Эй, – Ян пригладил ее волосы, – нам пора.

Её веки дрогнули.

– Еще немного... – пробормотала она, повернувшись на другой бок.

Пепел стянул с нее алый плащ Ветра:

– Ты видишь такие жуткие сны, но просишь не будить? – он легко ткнул её в бок. – Вставай давай.

Селедка вяло приподнялась на локте:

– Приставучий же ты, а!

Несмотря на припухшее от удара лицо, размазанную по щекам дорожную пыль, она выглядела куда лучше, чем все прошлые дни. Темные круги под глазами потеряли цвет и почти исчезли, прежде болезненно-желтая кожа порозовела, и на плечах выступили яркие крупные веснушки.

Ян поджал губы и с улыбкой заметил:

– Как-то ты изменилась.

Она встала:

– Веди. Долго нас на Ареноре ждать не будут. Кто бы ни ждал.

Подул пыльный пустынный ветер, погнал сухое желтое облако к морю. Солнце било ей в спину, и оттого Аили казалась еще более мрачной, чем обычно, словно нечто и правда в ней переменилось. Ян повел её незнакомыми закоулками, но был уверен, что идет в сторону причала – туда, где занимается заря стеклянного горизонта. Там золотые лучи взбегут по крепким вантам и ослепят дремлющие на макушках мачт флаги, зальют сухой мир Джендали жгучим пламенем, как происходит каждый день, и пустыня вспыхнет невиданным жаром песка.

– Как вышло, что я видел твой сон? – Пепел сбавил шаг. – И Черного ветра.

Аили недобро осклабилась:

– Ветер тебя и затащил туда. Верно, хотел что-то сказать.

Он опустил лицо:

– Там было много смертей. Не то что бы я не видел резни. Но это... – Ян глядел в пустоту перед собой. – Люди просто падали замертво. Живой. Мгновение – труп. Один за другим. Толпами. А многие ведь и не понимали, что их косит...

– Ведьмин лог. – Подытожила Селедка и виновато отвернулась, стараясь не смотреть на него. – Гребаная Империя со своими подозрениями! Сердцу пришел запрос из Свободной, что де из-за пределов Чумного хода в мир вывозят колдунов, и надо бы с этой бедой разобраться, чтобы впредь изгоям неповадно было вылезать из своей дыры.

– Но почему Шелесты? Зачем платить Дому шепота, когда у Империи есть свои войска?

Из её груди вырвался грубый, сдавленный скорбью смешок:

– Люди суеверны. Даже лучшие и мудрейшие из людей. Народ боится солдат и армии. Солдаты боятся ведьм и колдунов. А все вместе боятся Шелестов. Империя считает Ведьмин лог пристанищем древних темных культов, только вот там все сплошь охотники, крестьяне, да шахтеры.

Эр сжался внутри нее в тугой черный комок, будто замерз, оставшись один на один с её воспоминаниями о тех страшных холодных днях, проведенных у ног Каменного леса.

– Мы запугивали их. Они жили в суровых краях и привыкли видеть смерть от голода и самых разных болезней, гибель от ножа или стрелы. Такая смерть им знакома. А что чувствуешь, когда все в доме, кроме тебя одного, падают и больше не дышат? Выжившие озирались по сторонам, в панике выбегали на улицу, искали убийц... А мы спали за стенкой.

– Но кончилось все неважно, да?

Она безразлично повела головой:

– Много народу зазря померло. И наших. Оставшихся вывели поводыри, бунтарей разогнали. Чумной ход заперли. Вот и вся история.

Из домов постепенно выходили люди. Час был еще ранний, но солнце успело взобраться довольно высоко, нагревало понемногу стены города, жарило развешенное на веревках белье. Ян невольно щурился от невыносимой белизны стираных тряпок, отворачивал лицо и смотрел на Аили – темное пятно на коже Хаш'Даура.

– Тебе жаль их? – глухо промямлил он и сразу отвел взгляд. – Тех людей в Ведьмином логе.

– Нет. – Селедка обхватила плечи. – Я не видела, как они умирали, и никогда не думала, что совершаю настоящее убийство. Все было неправдой, как... – Она замялась, подбирая слова. – Как выдумка. Словно я придумала все, что происходит в том сне, и этого никогда не было наяву.

– Но ведь все они – живые люди. Были ими.

– Для меня – нет. Я никогда не слышала их голосов. Не касалась их рук. Не заглядывала им в глаза. Они просто тени. А вчера все было иначе.

Эр внутри нее встрепенулся.

– Да брось, – Ян махнул рукой, – ты того барана и не знала ничуть. Да и добродетелью он не блистал, думаю.

– Но я помню – когда он передавал мне монеты, – руки у него были холодные. Говорил так, будто блевал словами. И смотрел злобно – сожрать готов за серебряк. – Она сжала кулаки. – Мне хотелось его башку прямо размазать по полу. А потом – пусто...

– Час, пара взглядов, прикосновений, пара фраз, и ты уже знаешь человека? – он обиженно усмехнулся. – Как мало нужно, чтоб стать для тебя настоящим.

– Иначе. – Аили остановилась.

Ветер тяжело дышал внутри нее, заполнял пустоту в груди, гневом заливал разум. Руки стали тяжелые и бездвижные, повисли, как два свинцовых прута вдоль тела; ноги пустили корни в желтую мостовую не в силах оторваться. Страх поглотил её:

– Я ничего не хотела в тот момент, когда он там лежал. Стала, как взаправду безвольная. Он был мертвый и больше нереальный, а я смотрела...

В тени невысокого белокаменного дома начал сгущаться мрак и по жиденькому вьюну медленно поползла гниль. Селедка не шевелилась и стояла спиной к стене – без мыслей, без желаний.

– Наверно, оно и лучше бы не знать никого, – пробормотала она в пустоту. – Не знать ни голосов, ни рук. Не видеть чужих глаз.

Пепел вдруг склонился над ней, сжал белые водянистые запястья, и Эр резко отпрянул в глубины сознания. Грубая бродяжья щетина царапнула щеку, и в лицо удушливо ударило горьким запахом пота. Ян горячо прошептал ей на ухо:

– Ты знаешь мой голос.

Его шершавые мозолистые ладони скользнули к плечам и легли на шею, пальцы затерялись в багровых волосах.

– Знаешь руки.

Он стоял так близко, что закрывал собой и небо, и солнце, и весь мир.

– А если недостаточно, то осталось посмотреть мне в глаза.

* * *

Темный коридор, как длинная глотка тянулся через дом и заканчивался пастью тяжелых двустворчатых дверей господских покоев. Она положила ладонь на ледяную бронзовую ручку, отлитую в форме конской головы, и дернула на себя.

Пыль приветствовала её, как старого доброго друга, обняла за плечи и провела к окну, где сквозняк усадил в глубокое потертое кресло у письменного стола. В ночи все окрасилось черным и синим, привычные предметы принимали новые очертания, пугали и манили, звали подойти ближе и узнать их историю.

Больше недели минуло с тех пор, как Ютран забрал из деревни несколько крепких мужчин и отправился в замок нома освобождать заключенных, и все эти дни Дже, словно заколдованная, из раза в раз возвращалась в хозяйские комнаты. Садилась в столетнее скрипучее кресло и глядела перед собой, погрузившись в глухую тишину. Иногда она наблюдала через мутное окно, как дрожит листва в ночном саду, как стекает по треснутым дрожащим стеклам холодный дождь, а несмелые призрачные тени обволакивали её, покрывали руки и плечи, опутывали шею и укрывали тело, как одеялом. Она сливалась с ночной мглой, и лишь двумя жуткими огнями горели её глаза.