Книга шороха

Потерев ладонями красные от волнения щеки, она поправила складки платья и направилась в покои Мирка.

Она знала, что он уже долгое время стоит у раскрытого узкого окна, ожидая ее возвращения, и смотрит на замерзший сонный город. Наверняка думает о Гароне. О том, что Король не справится, сдастся. Станет совершать одну ошибку за другой или падет жертвой тех, по чьей воле занял трон. С того самого дня, как Мирк привез ее из Великой пустыни, он только и говорил, что о слабых местах Гарона. Только и ждал, когда король оступится.

Бесшумно скользнув в покои, Джаху прокралась по мягкому ковру, но Мирк услышал ее.

– Ну? – он сделал несколько шагов ей навстречу. - И что ты мне расскажешь?

Выдохнув, Джаху села в кресло и, накручивая локон вьющихся черных волос на палец, произнесла:

– И настал день, когда мнение грязной ша решило судьбу целого королевства…

– Обойдемся без шуток.

Она задумалась на минуту:

– Король… Странный. Я королей иначе представляла.

– Он не готов. Он один не сможет быть Королем.

Джаху выпрямилась и немного подалась вперед:

– Затем и нужен ты?

– И ты тоже.

- Тоже мне… - она разочарованно хмыкнула. – Что же он за правитель такой, если один не справится, а для помощи ему шлюха нужна?

- Вот и увидим, - с нажимом ответил Мирк.

Подойдя ближе, он обошел кресло, в котором она сидела, и навис позади, вцепившись бледными пальцами в край спинки.

– У меня есть к тебе просьба. – Тихо сказал он. – И важно, чтобы эту просьбу выполнила именно ты.

Повисло продолжительное молчание. О чем бы Мирк ни попросил, ей это не понравится. Дже закусила губу.

Она не всегда была его собственностью. Какое бы колдовство не связало их, Джаху еще не научилась подчиняться, а Мирк ни разу еще не приказывал ей. Пускай, настойчиво, но он просил, она же имела право отказаться. Порой казалось, что однажды она опомнится и рванется прочь, резко дернув поводок, который он так слабо держит. Дикая и яростная, какой должна быть пустынница.

– Ты молчишь, – неуверенно сказал он.

– Какое точное замечание! – хмыкнула она, закрыв черные глаза-провалы, в которых горели огоньки. Выдохнула. Присмирела. – Извини. Я забылась…

– Да, – он отвечал тихо, а липкий голос закрадывался в самое сердце. – Не забывайся. Ты же никто. Безродная девка, ша из Нижнего города. Не выкупи я тебя, так бы и повисла в петле. Видишь, как тебе повезло?

Джаху поднялась и уверенными шагами направилась к двери.

– Так себе везение - стать подстилкой, - остановилась и обернулась. – А знаешь, я ведь всегда могу покончить с собой. Что такое платье? Мелочь! Что такое жизнь раба? Пустышка!

Он угрожающе посмотрел на нее:

– Не забывай, что лоза убьет тебя быстрее, чем ты возьмешь нож.

Джаху резко замолчала. Сжала кулаки, и опустила глаза. По запястью правой руки несмело полз тонкий деревянный браслет, поросший под кожу – ее ошейник. Даже правом жить она не могла распоряжаться.

– Что прикажете, мой господин? Каков ваш приказ?

В ее словах было столько колкого холода и отталкивающей желчи, что Мирк съежился, но не отступил.

- Я говорил: отныне ты – развлечение Короля, но о каждом его шаге, о каждом сомнении, о минуте малейшей слабости будешь рассказывать мне.

– Будет исполнено, – ровно произнесла она и вышла, хлопнув дверью.

Застыла, в коридоре, прижав руки к груди. Она слышала, как за дверью шумно выдохнул Мирк. Будто и не дышал все время разговора.

– Доброй ночи, Дже, - безрадостно сказал он. Знал, что слушает. – Надеюсь, ты оправдаешь мои вложения.

Весна

Голодная четырехмесячная зима неторопливо отступала и уже несколько недель была мертва: разлагалась под лучами солнца. Ранее белоснежная, ее ледяная плоть истлела, покрываясь трупными пятнами, просочилась в землю ручьями водянистого талого гноя, оголив скелет – корни деревьев. Ежедневно на ее останки слетались птицы, в надежде ухватить хоть крошку еды. Они садились на ее почерневший мягкий хребет из сугроба и клевали, разрушали еще больше. В конце концов, зима должна сойти во влажную сонную землю – в свою могилу и колыбель, и стать частью грядущей зеленой бури.

– С весной приходят перемены, – пропыхтел старик, выкатывая в комнату бочонок солений. – Большие перемены.

Он похлопал по дубовой крышке и с жалостью вздохнул.

Аили сидела на скамье и читала вслух один из его текстов. Несколько часов своего времени старик ежедневно посвящал ее обучению. Он заставлял ее читать, решать элементарные задачи, но превыше всего ставил изучение истории, нравов и традиций разных народов.

Рудид был колдуном, но Аили еще ни разу не видела, чтобы старик колдовал.

– "... Он пришел туда, где начиналось утро, и потянулся к небу. Он похитил с небес пылающее Солнце, но руки его были обожжены неукротимым жаром". – Тихо прочла Аили, нахмурив брови.

– Довольно, – мягко произнес Рудид. – Что ты поняла из текста, девочка?

"Девочка". Он произносил это так небрежно, пробуя на вкус каждый звук, чавкая словом, будто это и не слово вовсе, а месиво под ногами.

– Мало чего, – буркнула она, склонив голову. – Что-то про человека, у которого была целая куча проблем, он сворачивал горы и наказывал преступников.

– Не правда, – покачал головой старик и добавил, повысив голос, чтобы привлечь ее внимание. – Эта история началась очень давно и, говорят, никак не закончится.

Аили устроилась поудобнее и приготовилась: слушать истории из книг колдуна было куда интереснее, чем читать.

– О чем она?

Рудид невольно улыбнулся:

– Она о человеке, которому невозможно лгать. Он жил сотни, может, тысячи лет назад, и был самым добрым, честным и отзывчивым из всех, кого знал мир. Его звали Руонт и у него было три брата: Мирт – первый из первых лекарей, ослепленный на тысячу глаз странник Танро и безликий пророк Урнот. И кроме них четверых иных людей в мире не было.

– Это же боги! – разочарованно воскликнула Аили, перебив Рудида. – У нас дома стояла статуя одного из них.

– Да, – терпеливо отвечал старик. – Статуя Руонта и стояла. Твой отец глубоко чтил его.

– Почему?

– Я расскажу, – он положил мундштук на нижнюю губу и прикрыл глаза. – Каждый из братьев дал миру нечто ценное, но только Руонт смог мир оживить. Все, что было создано остальными – вещи, а он вдохнул в эти вещи жизнь. Руонт воздвигал горы, разбивал земную твердь, но не мог сотворить хотя бы маленького червячка – все ломалось в его могучих руках. И расстроенный он отправился на самую высокую гору цепи Монад – взошел на Край мира, – и обратился к Творцу с единственным вопросом: отчего он не может того, что могут его братья? Но Творец не ответил. Руонт разгневался. Зависть и злоба так сильно пылали в его груди, что он разорвал ее, вынул горящее сердце и бросил в небо. И остался пуст. Все желания, все чувства, всё человеческое покинуло его. Однако огромное огненное сердце, осветив мир, подарило жизнь каждому его созданию.

Рудид криво улыбнулся.

– Но ведь в книге было не так. Там же написано, что он украл солнце!

– Украл, – подтвердил колдун. – В самом конце истории. Но братья поймали его и сурово наказали. И с тех пор Руонт ходит где-то среди нас – с востока на запад, могучим шагом поворачивает мир, чтобы солнце осветило каждый его уголок. Ведь если Руонт остановится, то с ним остановится жизнь.

– А почему никто не мог ему врать?

– Потому что он сам был со всеми честен.

– Так не бывает, чтобы нельзя было соврать.

– Еще как бывает. Ты знаешь, кто такие Шелесты, девочка?

– Не очень, – покачала головой Аили.

– У-у... – безнадежно протянул он, – как все глухо. И ты даже не знаешь, чем занимался твой отец?

– Служил королю, – нехотя промямлила она.

– Исчерпывающее объяснение. Ох... – он достал трубку и по привычке стал вертеть ее в руках. – Шелесты – сноходцы.

– Сноходцы?

– Ходят по чужим снам, проникают в разум других людей. Пока ты спишь, они приходят туда, где живет твоя душа, твое сознание. Нашептывают тебе, что делать, вызнают самые тайные твои секреты и могут даже убить. Пока ты спишь – Шелесты всесильны. Они – управа на королей и простой люд. Их боятся колдуны и, поговаривают, Серебряные ведьмы. Их Родина – Дом шепота, а их отец – Сердце. Никто, кроме него ими не командует. Они связывают живое и нематериальное и, что бы ни совершали, не чувствуют угрызений совести. Шелест – наказание. – Старик улыбнулся, и улыбка его не была доброй.

- Шелест – это наказание? – не поняла Аили. – Или наказание – быть Шелестом?

– Подумай. Каким было наказание Руонта?

Она долго и напряженно думала, а старик не мешал. Наконец, сделав какие-то выводы, Аили спросила:

- Если так плохо быть Шелестом, то за что меня наказали?

- Ни за что, - Рудид потрепал ее волосы. – Место Марана должен был занять Иал. Но твой брат продал свое имя. Он отказался от всего, что могло бы его окружать. Увы. Он продал и тебя.

– Маран?

– Твой отец. Маран Ферс. Имя Най он взял, когда стал главой семьи. Скоро это станет и твоим именем.

Рудид свысока посмотрел на нее и пыхнул трубкой. Аили ничего ему не ответила, больше не задавала вопросов. Он молча поднялся и указал ей на книгу, намекая, что чтение она не закончила. И ушел, погруженный в тяжелые мысли, снедаемый воспоминаниями и вечным чувством вины за то, чему не способен противостоять.

С того самого момента, как Иал Ферс отказался от себя, Аили Найферс была обещана Дому шепота.

И с этим старик ничего не мог поделать.