Старовский раскоп

* * *

Огонь словно бы преследовал Ульва повсюду.

Ингмар выпрягал из плуга лошадку — бежит соседка Ульяна:

— Глава, там твой чуть в огонь не свалился!

Загорелся ни с того, ни с сего стог сена.

Ингмар резал ложку — бежит Настёна с ревом:

— Ульв ожёгся! Недоглядела я, дядя Ингмар!

Какой слабоумный разводил огонь на дворе?! Никто не разводил?! Тогда откуда огонь?!

Каждый вечер, разбирая отцовские книги рассеянно глядя на мать, тетешкающую внука, Ингмар думал, всё-таки поседеет и станет стариком окончательно, не только в своих ощущениях. Фенечка всё вспоминалась и вспоминалась, и, мертвая, занимала в мыслях больше места, чем при жизни. Она была как складной тройной образок: тонкая пластинка, а раздвинет бока — целый рисованый мир.

Фенечка повадилась в сны. В них жена виделась очень, просто нечеловечески красивой. Стояла посреди избы, прижимая к себе Ульва. Иногда плакала прозрачными, ключевыми слезами, иногда просто смотрела — без улыбки. Ты пришла за Ульвом? Или за мной? — силился спросить Ингмар. Уходила. Ингмар с горечью думал, что все ночи его теперь заняты женщинами, но полати были и будут теперь пустыми и холодными. И очень, очень много думал теперь про Волков. Зверь опять начал пропадать из лесов, и теперь Клан окружен проклятыми серыми. Ингмар начал подозревать — впереди новый голод. Богиня начинала намекать на необходимость новой жертвы, но Ингмар делал пока вид, что не понимает. Снова и снова пускались мысли Ингмара по кругу: Ульв — Фенечка — Богиня — Волки — голод. Наверно, нужно было опять идти к простецам.