У времени в плену. Колос мечты

2

Собирались без устали всю ночь. Когда занялся рассвет, в доме и во дворе стояла неразбериха, распутать которую нельзя было ни с какого конца. К горьким мыслям о предстоящем изгнании прибавилась неприятная новость. Под яростный свист поднявшегося ночью ветра со двора сбежали и Антон, и Профира-цыганка, и остальные слуги. Воры прихватили сукна и деньги, заполнили несколько мешков курами и гусями, вскочили на коней и исчезли. Только один растрепанный цыганенок и остался.

Проклиная в досаде беглецов, Георгицэ распахнул дверь опочивальни и схватил груду платья, чтобы бросить ее в телегу. Но увидел вдруг Лину. Взгляд девушки был робок, губы дрожали. Глаза покраснели от усталости и горя.

— Я нашла батюшкины опинки, — прошептала она, прижимая к груди пару сношенной обуви. — Не выбрасывай их, капитанушко...

Георгицэ посмотрел на нее с вниманием. У Лины чуть слышно стучали зубы. Она и теперь не утратила своей прелести, привлекая свежестью губ, с бледными щеками, только что, казалось, окропленными чистой росой. Только белки глаз потемнели, обострившийся взгляд рождал в нем тревогу.

— Хочу повидать батюшку, — сказала она с внезапным упорством.

Ноша выпала из руки капитана.

— Хочу повидать батюшку, — повторила девушка. — Пойдем к нему на могилу...

— Это невозможно, Линуца. Мы уже не успеем.

Хозяюшка Малой Сосны настаивала с прежним упорством:

— Можно, капитанушко... Иначе я сойду с ума...

«Этого еще не хватало, — мысленно перекрестился Георгицэ. — Верна старая поговорка: не бывает женщины без причуды, как зайца — без ушей».

Думая, что каприз пройдет, капитан продолжал молча грузить поклажу. Однако и три часа спустя Лина не уставала повторять:

— Отведи меня на батюшкину могилку...

К обеду Георгицэ смягчился. «Есть, наверно, в ее упрямстве свой смысл», — подумал он. Да и ему следовало бы посетить последнее прибежище тестя, положить цветок. Нельзя так скоро предавать забвению близких.

Капитан позвал мастера Маню и назначил его смотрителем всего оставшегося добра. Поглядывай-де, человече, и держи ухо востро. С этого часа на тебе главная забота о сем лохматом цыганском отпрыске, и всем прочем, что у нас еще осталось. Свяжи все, что можно связать. Перетяни веревками и погрузи все, что можно еще погрузить. Раздай соседям, что успеешь раздать. Зарой в землю, что сумеешь зарыть в тайне. Если ж случится мне не вернуться до утра, — спусти собак с цепей, пусть ищут себе других хозяев. Повесь на двери тяжкие замки. Затвори ворота. Выходи навстречу его высочеству воеводе и передай ему, что мы с Линой вскорости догоним его милость. А чего не успеешь погрузить, закопать или раздать, то оставишь как есть. Даст бог когда-нибудь вернуться — с голоду не помрем. Краюха хлеба для нас в Земле Молдавской всегда сыщется.

Тем временем цыганенок успел оседлать для них обоих коней. Георгицэ и Лина сели в седла, сотворили крестное знамение перед домом и поскакали по пыльному сельскому шляху. Сытые кони бодро вынесли их на вершину, а оттуда помчали по тропинкам, известным одному капитану.

Сильный ветер, поднявшийся ночью, не стихал. Поля и кодры Молдовы содрогались от его ярости. Деревья качали гордыми верхушками, кустарники в страхе сжались под пригорками, травы приникали к земле в ожидании более милостивой погоды. Минуло шесть или семь недель без капли дождя; земля пересохла от жажды, а буйный ветер высасывал из нее последние капли влаги. На открытых местах образовались трещины, такие широкие, что в них застревало копыто коня. Посевы пшеницы, ржи, проса и кукурузы выгорели дотла, и бедные крестьяне не могли даже семена вернуть. Листья винограда поржавели от болезней и засухи. Кое-где выросли робкие грозди, но ягоды были редкими и вялыми. Только под полой лесов да в низинах с обильными источниками зрела хлебная жатва; наливались грозди винограда, ульи обещали пасечникам мед.

На дне долинки, прозванной жителями Счастливой Губой, сделали остановку. Сошли с коней, пустили их пастись... И... растерялись. Только теперь оба заметили, что остались в одиночестве, что высокие холмы отгородили их от всего света. Взглянули друг на друга не без удивления и страха. Но порыв любви бросил их друг к другу в объятия и укрыл от всех горестей в раздолье цветов, устлавших луг.

Ветер продолжал злиться где-то вдали. Порой его голос становился похожим на вой изголодавшейся волчьей стаи. А здесь, в напоенном ароматами уголке, было тихо: здесь нашли приют истинная любовь, безграничная жажда жизни и счастья.

Положив голову на пучок незабудок, Лина вскоре уснула. Погрузилась в сладкий сон, безмятежный сон недавней девчонки. Золотисто-русые волосы разделились на мягкие прядки, прядки устроились на отдых вдоль изгибов шеи, вокруг ворота сорочки. На чистом овале лица отразились былой покой и свет. Перед Георгицэ опять была его прекрасная фея, утешение его и мечта. Капитан легко и нежно коснулся ее губами.

«Чем же порадовать ее, когда она проснется? » — спросил он себя. И обратил взор к вершине ближнего холма. По ту сторону от гребня, помнилось, раскинулся сад. Что стоило ему взобраться по тропинке и принести за пазухой несколько груш?

— Спи, милая, — шепнул он на ушко возлюбленной, — уж я-то знаю, как любишь ты спелые груши.

Быстрый конь донес его до старого сада, словно на крыльях ветра. Не сходя на землю, Георгицэ ухватился за ветку, перекинул туловище в переплетение кроны и начал собирать спелые плоды. «Хорошие летние груши, — думал он, — даже варенье из цареградской розы не так ароматно и приятно». Капитан откусил от плода, и рот его наполнился свежим соком.

Но в это время послышался топот многих копыт. Посмотрев вниз, Георгицэ увидел под деревом несколько турок, злорадно оскаливших зубы. Османы появились под ним так внезапно, что парень закрыл и открыл снова глаза, чтобы убедиться, что они ему не привиделись.

— Благоволи-ка спуститься, храбрый воин, — с издевкой пробасил один из пришельцев.

Георгица вздрогнул. Рука его потянулась к бедру, но ничего не нашла. Сабля вместе с поясом осталась среди цветочных зарослей Счастливой Губы, рядом со спящей Линой.

— Спускайся без страха, парень, — посоветовал второй осман, уже помягче. — Сейчас здесь должен проехать пресветлый великий визирь нашего падишаха, и вышел приказ — каждый встречный обязан поклониться его высокой милости. Поклонишься, как все, и ешь себе потом свои груши, сколько захочешь.

Пришлось капитану повиноваться. Раздвинув ветви, он спрыгнул вниз, к своему коню. Великий визирь со своей свитой был уже в нескольких шагах. Балтаджи Мехмед-паша ехал впереди всех, имея по правую руку ворника Нижней Земли Костаке Лупула. Турки, заставив Георгицэ встать на колени и склониться до земли, решили, что дело сделано, и хотели поспешить вперед по дороге, поискать других путников для поклона. К их удивлению, однако, визирь придержал коня, и раздался голос ворника:

— Ведите его сюда!

Турки толкнули капитана из-под груши к шляху. Костаке Лупул, погладив бороду, усмехнулся:

— Отстал от стаи, щенок? Или получил от хозяина, что хотел, и ищешь, к кому бы еще пристать?

— Кто он? — спросил визирь.

— Самый верный слуга нашего изменника, сиятельный. По прозвищу капитан Георгицэ Думбравэ. По повелению изменника Кантемира сей Георгицэ ездил в Московскую Землю к царю, возил ему клеветнические письма и выдал врагам немало тайн пресветлого нашего владыки султана.

Великий визирь что-то бормотнул в бороду, но никто не разобрал ни слова.

— Прикажешь посадить его в мешок, сиятельный господин? — спросил довольный Костаке Лупул.

— Не надо, — коротко бросил Балтаджи Мехмед-паша и щелкнул пальцами.

Один из турок взмахнул за спиной Георгицэ палицей, раздался тупой удар. Затем, пошевелив ногой окровавленное тело капитана, объявил:

— Готов!

Конвой продолжал путь, ведя в хвосте еще одного скакуна.

Открыв глаза, капитан Георгицэ вначале почувствовал сильную боль в темени. Потом различил лицо Лины, державшей его голову на своих коленях.

— Ты воскрес? — молвила она со слезами радости. — Совсем воскрес, бэдицэ капитанушко? Не станешь больше умирать?

Он слабо улыбнулся в ответ:

— Теперь, милая, не стану...