У времени в плену. Колос мечты

17

«Не было счастья, да несчастье помогло». Русская поговорка

Тяжелым был для Иона и его свиты путь в Силистру. Непрекращающийся мелкий дождь вконец расквасил дороги, и кареты увязали в грязи по ступицы. Кое-как добрались до Силистры. В нескольких верстах от города будущему господарю стало так худо, что Скоккарди попросил постельника остановить обоз, так как нужно отворить княжичу кровь.

— Великий есть опасность пер ла вита дель дуче!

Но и после этого состояние здоровья Иона не улучшилось. Видя, что придется ехать через равнину ночью, постельничий решил отправиться с несколькими сейменами вперед, чтоб подготовить прибытие княжича. Добравшись до города, он издали увидал стоявший на дороге отряд конных янычар. Катаржиу спросил выезжавшего из города турка-возчика, что происходит на дороге.

— Ожидают какого-то знатного гяура, хотят схватить, — ответил возчик.

Тревожное подозрение прокралось в сердце постельника. Он почуял, что дело нечисто. Сейменов тут же отправил обратно к обозам с приказанием ни под каким предлогом не двигаться с места до его возвращения. Привязав коня к дереву в рощице у дороги, Енаке пошел в город и укромными улочками пробрался к постоялому двору Ахмета, давнего знакомого.

— В недобрый час прибыли, — сказал Ахмет, покачивая головой. Они пили кофе в комнатушке, где их никто не мог увидеть и услышать. — Султан приказал схватить сына бея Лупу и доставить в Стамбул. Думаю, ничто хорошее там его не ожидает. Великого визиря удушили за то, что был замешан в делах вашего господаря.

Перепуганный постельничий поспешно покинул постоялый двор. Когда же произошел этот поворот? Почему все так переменилось? Рассуждать было некогда. Нужно как можно быстрее добраться до карет и повернуть обратно. Как можно скорее, пока их не учуяли янычары!

Не чувствуя под собой ног, постельничий домчался до рощицы, вскочил на коня и бешеным галопом поскакал. Достигнув стоянки, он еще издали закричал:

— Поворачивайте и гоните что есть духу!

Всю дорогу до Дуная постельничий орал на возниц:

— Не спите, мать-перемать!.. Гоните!

И только добравшись до границы Молдавской Земли, сделали привал и поели.

— Скажи, жупын постельничий, почему мы так поспешно уехали? — спросили бояре.

— Великая чума в городе Силистре, — с ходу соврал Енакие. — Валяются мертвецы на улицах, раздутые, как бочки.

— Защити и огради, матерь божья! — крестились бояре. — Как бы турки и к нам не завезли заразу!

— Даст бог, минет нас сия напасть! — печально промолвил постельничий, думая о совсем иной напасти, что могла прийти из Стамбула.

От Бумботы покинул постельничий обоз и погнал коня галопом к стольному граду. Прибыв во дворец, он с глазу на глаз с воеводой раскрыл всю правду:

— Стояли янычары на дороге с саблями наголо, готовые схватить его. Не захворай княжич — быть беде. А визиря Мехмета, говорят, удавили из-за этих дел.

Господарь стоял недвижим, устремив взор в окно и кусая ус. Ему было видно, как во двор въехал рыдван в сопровождении бояр. С болью следил Лупу за тем, как слуги, выносят беспомощного Иона из кареты.

— Господи! — вздохнул он. — Чем согрешил перед тобой, что не дал ты мне достойного наследника!..

Две недели при ясском дворе не созывался диван, не устраивались пиры. Воевода все больше сидел запершись с великим логофетом или с митрополитом Варлаамом. Оставаясь же наедине с собой, он давал волю своей ярости. Мысли о мести не оставляли его в покое ни днем, ни ночью.

— Зубами рвать тебя стану, старый пес! — бесновался он. Стражники, застывшие у дверей, слышали, как стонет и терзается господарь, как швыряет и крушит все, что попадается под руки. В один из таких дней прибежал однажды великий логофет. Лицо его было бледно, в глазах застыл испуг.

— Прибыл посланец султана! Требует быть немедленно принятым.

— Кто его сопровождает?

— Отряд янычар.

— Пусть войдет только чауш! И оружие свое оставит страже у двери. Янычар же держать под присмотром сейменов!

Логофет Тодорашку слушал, опустив голову. Насколько велик страх господаря, даже простого гонца боится.

Турок вихрем влетел в комнату. Лицо было багровым от ярости, глаза метали молнии.

— Твои гяуры отобрали у меня оружие! Пусть немедленно вернут!

— Все получишь обратно, эффенди, — примирительно проговорил воевода. — Такой у нас закон: в диван входить без оружия.

Гонец несколько притих. Достал из рукава кафтана свиток с печатями, поцеловал и передал в руки воеводы. Лупу встал, снял с головы высокую куку, поцеловал печать и развернул послание. Буквы запрыгали перед глазами. Ледяной страх запал в сердце. Тон письма не оставлял сомнения в том, что смерть прошла на волоске от него.

Дрожащей рукой воевода положил фирман на стол и рухнул в кресло.

Турок нагло смотрел на его побелевшее лицо.

— Хотел бы знать, — сказал с нескрываемой издевкой, — хорошо ли ты понял, что в письме писано?

— Очень хорошо, эффенди! — ответил Лупу, и собственный голос показался чужим.

— Тогда знай, что в другой раз гяуры, которых ты позвал на защиту, ничем тебе не помогут.

С этими словами гонец покинул его, сердито хлопнув дверью. Воевода неподвижно сидел в своем кресле. Кипевший в нем столько дней гнев сменился страхом.

Нетвердыми шагами он вышел из престольного зала, бледный и осунувшийся, словно после болезни. В малой гостиной князь Василе лег на софу и прикрыл глаза. В голове все смешалось, утратило четкость и ясность...

И если при дворе в Яссах не слышно было человеческого голоса, то в Бухаресте царило великое веселье. Султан послал старому воеводе фирман о возобновлении княжения. Судьба по-своему распределила свою милость.

Третий день лежал Лупу в постели. Окна в комнате были занавешены. Снаружи не доносилось ни звука. Никому не дозволялось заходить, даже госпоже. Лишь митрополит был тем единственным человеком, кого Лупу желал видеть. Он удивительно умел снимать у господаря с сердца груз несчастий и огорчений, которые наваливались одно за другим.

— Наступят, твоя милость, и ясные дни, — говорил мягким голосом Варлаам. — Жизнь не соткана только из цветных нитей, попадаются и черные. И небо наших дней то ясное, то грозовое... Надежду не будем терять, твоя милость, и в безнадежности не погрязнем. Дошло до меня, что в Брусе, государь, есть источник горячих вод, пользительных для болезни костей. Полагаю, следует отправить на те воды княжича Иона, говорят, творят они чудеса. Обезноженные, мол, выбрасывают свои костыли и после нескольких погружений начинают бегать, а те, у кого руки слабые, излечиваются и с легкостью таскают бурдюки с водой, словно они пухом набиты.

— Мы об этом позаботимся, — сказал воевода.

— И о другом, твоя милость, что не терпит отлагательства. Написал я «Казанию», но приходится везти печатать в чужую сторону. Разве не можем и мы иметь книгопечатню свою? Сколько книг оттиснули бы на благо народа? И боярство потянулось бы к учению. Сколькие средь них, к позору нашему, грамоты не ведают и печати свои ставят, дабы палец не прикладывать? Попросим помощи у киевского митрополита, его преосвященства Петра Мовилэ, а ежели понадобится, то и помощи великого царя православного. И еще должно, твоя милость, другие дела свершить. Требуется нам высокая школа, где бы старательно изучались науки, дабы и у нас свои ученые мужи были к гордости земли нашей. В Трансильвании паписты выпустили евангелие на языке этой земли. Так вот, я говорю, что и мы смогли бы переложить книги и напечатать их на языке молдавском, дабы понятными каждому стали. И еще тебе подумать надобно о бедности несчастной страны нашей. В великую нужду впал народ. Поднимись, твоя милость, с постели, восстань и с силами удвоенными все сотвори, ибо над народом стоишь и за судьбу его в ответе.

Всю ночь напролет размышлял воевода над словами мудрого Варлаама, а наутро призвал великого логофета и других знатных бояр и сказал им:

— Как дела в стране? — все услышать желаю!

— Нечем порадовать, твоя милость, — с огорчением проговорил логофет. — С трудом великим собран будет налог в году нынешнем. Ущерб и в хлебе, и в людях велик.

Господарь молчал. Разве не он виновным был в ущербе том? Потупившись взором слушал он сказ остальных бояр, ничего хорошего не обещавших.

— Позвать людей из Трансильвании, из Покутья, дать им землю и лес на дома, и пшеницы семенной — все из наших амбаров. Также скот тягловый с господарских пастбищ, дабы пополнились села и поднялись хлеба на залежах.

Бояре слушали молча и в этом молчании ощутил воевода невысказанный укор. Да, на нем была вина за оскудение страны. А разве не понес урон и его дом? Разве взятое в поход добро не попало в руки Матея? Как заполнить пустоты и в казне и в собственном доме? Сколько времени нужно на то, чтобы накопить утраченное?

Ушел воевода с совета расстроенным. Зря он все затевал. Получив фирман султана Мурада, который называл его нарушителем мира и приказывал никогда более не преступать рубежей Валахии, понял Лупу, что со всеми его устремлениями покончено. Одна оставалась забота — сбор налога. Не дай бог вовремя не выплатить дань — турки низложат его. Тревожило и здоровье сына.

Сон не брал воеводу. Он поднялся с постели и стал бродить по комнате. Потом вышел на двор подышать. Примораживало. Ущербная луна бросала мертвенный свет на затихшую землю. Господарский дом был погружен в темноту и только в окне комнаты сына светился огонек. Воевода пошел туда.

Копейщики у двери разомкнули копья.

— Где госпожа? — спросил он.

— В комнате его милости воеводы Иона, — ответил один из них.

Воевода толкнул дверь. На груде высоко взбитых подушек лежал Ион. Лицо его было бледно, в глазах застыла боль. Госпожа стояла у изголовья и вытирала сыну пот со лба. Ее кроткие глаза вспыхнули.

— Не дам его! — крикнула она, заслоняя сына. — Хватит, сколько ты будешь мучить его. Он еле жив!

— Госпожа... — пытался утихомирить ее воевода.

— Потерпи, мучитель, нам уже не много осталось, и мы оба сойдем в могилу... — рыдала она.

— Успокойся, не с плохими намерениями пришел я. Он и мой сын, и я страдаю за судьбу его.

Тудоска рухнула в кресло, клокочущий плач, словно прорвавший запруду поток, вырвался из ее груди. Боль, которую она всю жизнь прятала от людей, хлынула теперь из нее.

Воевода послал за доктором. Скоккарди прибежал в ночном халате и дал госпоже выпить валериановой настойки. Когда Тудоска несколько успокоилась, Лупу сказал:

— Я пришел сказать тебе, что решил послать нашего сына на воды в Брусу. Рассказывал митрополит, будто там есть такие источники, что наверняка его исцелят. Как ты, госпожа, думаешь?

— И мне его преосвященство поведал об этом. Он посеял в моей душе семена надежды.

— Попытаемся, может, на самом деле болезнь отступит.

— Только бы ему доехать! — вздохнула Тудоска. — Дорога дальняя, а сил у него совсем мало.

— Поедет с жупыном Скоккарди, на него положиться можно!

Через несколько дней с господарского двора отправился рыдван с немощным Ионом в сопровождении Скоккарди, кормилицы Тудоры и стражи.