Иисус: История просветления

Иисус, закутавшийся в плотную шкуру, лежал на полу моей хижины и внимал. Было холодно и темно, как в горной пещере. Он прислушивался к старческому голосу, нашептывавшему ему в ухо. Неужели это и есть откровение? Он терпеливо ждал.

Прежде чем я успел что-либо прибавить, дверь хижины распахнулась, и Иисус сел. В дверь проник лунный свет, очертивший контуры фигуры в проеме.

— Не тревожься, — сказал я хладнокровно. — Этого следовало ожидать.

— Кто это? — прошептал Иисус. Фигура в дверном проеме не шевелилась, очертаниями она отдаленно напоминало человеческую, но не возникало сомнений, что это совсем не человек.

— Твой враг забеспокоился, — сказал я, — и хочет меня остановить.

На мгновение в сознании Иисуса возник образ зайца, на которого прыгает лисица; заяц беспомощно задергался в пасти хищника, потом затих и обмяк. В следующий миг фигура в проеме исчезла и очутилась внутри хижины. Лик луны затянуло облаками, и определить присутствие чужака стало возможно только по шлепанью ног по полу.

«Мне пора бояться?» — мысленно спросил меня Иисус.

— Нет, — ответил я вслух, — если ты тот, кем себя считаешь.

И возвысил голос:

— Ты тоже послушай. Может, чему научишься.

Ответом мне было рычание, и хижина вдруг наполнилась резким звериным запахом. Ужас сковал тело Иисуса.

Он задрожал, но я положил руку ему на плечо.

— Успокойся. Не обращай на него внимания. Тебе ведомо, что бог повсюду. Но следующего шага ты до сих пор не сделал, почему и скитался по свету, покуда не пришел ко мне. Я наделю тебя знанием, которое позволит совершить этот шаг. Если бог повсюду, значит, он и в тебе. А если он в тебе, то и ты повсюду. Понимаешь?

Иисус содрогнулся, будто от судороги. Похоже, мои слова его задели. Он больше меня не слушал, зато услышал кое-кто другой. Бог молчал много месяцев, а вот теперь вернулся — и заговорил устами Иисуса, с которым словно слился воедино.

— Ты не изменишь мир, оставаясь человеком. И человеку никуда не деться от войны между добром и злом.

Чужак снова зарычал, в темноте, словно факелы, вспыхнули его налитые кровью глаза. Но угроза была тщетной. Голос между тем продолжал:

— Лишь тот, кто познает явь за гранью добра и зла, узнает меня. Я во всем, без различия. Сатана желает, чтобы ты поверил, будто он правит там, где меня нет. Но даже он носит в себе бога.

Демонический зверь придвинулся ближе и устремил взгляд в лицо Иисусу.

— Враг не хочет, чтобы об этом узнали, — вещал голос, — ибо подобное знание разрушит его власть. Он и себе в этом не признается, ибо если в нем есть бог, война между нами завершена, а он живет войной.

Демон оглушительно взвизгнул, и от стен хижины отразилось эхо. По щекам Иисуса катились слезы. Я прошептал ему на ухо:

— Последний удар должен нанести ты сам. Этому не научить, это идет изнутри. Слушай внимательно.

Иисус с трудом совладал с собой, а голос, ненадолго умолкший, заключил:

— Лишь тот, кто видит демонов как тварей божьих, воистину свободен. Добро и зло исчезают. Завеса падает, и ты видишь божественный свет — изнутри, снаружи, повсюду. И раздувшийся, гниющий труп благословен не менее, чем радуга. Нет иной яви, кроме этого света, и этот свет в тебе. Твоя душа есть душа мира. В твоем воскрешении мир возродится.

Все то время, пока звучал голос, Иисус, сам того не сознавая, задерживал дыхание. Теперь он испустил долгий вздох. Я ощутил, как опустевшие легкие моего гостя заполнило теплое свечение. Его тело словно растворилось, и на моих глазах Иисус начал понимать, что именно происходит. Всякий опыт, приобретенный им за годы жизни, уходил, воспоминания изливались потоком, точно стая птиц снялась с ветвей дерева на заре.

— Отпусти их, — прошептал я. — Потеряйся. Это единственный способ найти себя.

Поток стал мощнее, а демон с алыми глазами вдруг двинулся к двери. Не зная почему, Иисус поднялся и шагнул ему вослед. Я не стал его останавливать. Демон исчез. Был ли это и вправду Сатана или всего-навсего чей-то призрак? Иисус, как был, обнаженный, выскочил из хижины и побежал босыми ногами по снегу, ломая наст и глубоко проваливаясь. А вокруг расстилалась белизна, столь ослепительная, что лунный свет, казалось, лился и сверху, и снизу.

Позволь мне увидеть тебя.

Иисус послал эту мысленную просьбу вдогонку врагу. Алые глаза вспыхнули вновь, призрачное тело начало обретать форму. Иисус на бегу раскинул руки, словно собираясь обнять демона. Но тот снова исчез, и руки Иисуса обняли пустоту. Он замер, тяжело дыша, и в зыбком лунном свете ему вдруг почудилось, будто он плывет над землей. Лишь наст, студивший пятки, подсказывал, что он по-прежнему стоит на твердой поверхности.

Несколько дней Иисус пребывал без сознания, только исходил потом. Когда он наконец открыл глаза, я ощутил его слабость и смятение.

— Ты вдохнул демонический дым, — сказал я спокойно. — Он не причинил тебе вреда, но оставил след.

Я положил ему на лоб повязку, смоченную в отваре из трав.

— Не похоже, чтобы он полюбил меня, — проговорил Иисус, приподнимаясь, — как любят тебя твои демоны.

— Еще рано. Сатане есть что терять, куда больше, чем простому бесу. Некоторое время он будет тебя избегать. Но рано или поздно вы встретитесь снова.

Когда лихорадка счастливо минула, Иисус начал свыкаться с мыслью, что все изменилось. Он ощущал внутри пустоту, как если бы бог вновь его покинул.

Я занимался повседневными делами, и Иисус по мере сил старался мне помогать. Но чувствовалось, что сердце зовет его в иные края. В этой хижине произошло нечто невероятное, в этом он не сомневался, но ничего не мог поделать с внезапно накатившими скукой и тоской.

— Когда разгадал тайну, все кажется таким обыденным, — сказал я. — Мне это знакомо.

Иисус попросил меня объяснить. Мы сидели на пороге, наслаждаясь теплом: солнышко пригревало, близилась весна, бескрайние снежные поля еще слепили глаза, но капель становилась все громче и предвещала теплые деньки.

— Познать бога значит стать богом, — сказал я. — Людям не нравится такое слышать. Они-то привыкли считать, что бог восседает на небесах, среди облаков. Но стать богом вовсе не означает сотворить мир. Бог уже это сделал, вычленил время из вечности, создал небо и землю из вселенской пустоты. Я лишь хочу сказать, что стать богом значит понять, из чего ты состоишь.

Я улыбнулся.

— По счастью, я узнал это до того, как превратился в немощного старца.

Это был наш последний — или почти последний — разговор на эту тему. Несколько дней спустя я упаковал в кожаный мешок полоски сушеного мяса и толику проса.

— Держи, — сказал я, когда Иисус вернулся, умывшись снегом. Он кивнул. Иных приготовлений не требовалось. Иисус мог уйти, когда захочет, но я предложил разделить на прощание котелок чая.

Я провел ладонью над котелком, на сей раз вовсе не отпугивая демонов.

— Видишь пар? — спросил я. — Он не похож на воду в котелке и уж тем более на снег, который я собрал и растопил. Не похож ни на реку, ни на капли дождя, ни на море. Но наружность обманчива. Пар, лед и вода — одно и то же. Познать это означает освободиться от невежества.

Иисус понял, что я имею в виду, но на его лице отразилось беспокойство.

— Я по-прежнему чувствую себя самим собой. Почему?

— А кто говорил, что быть богом просто? — Я пожал плечами.

— Не шути,— усмехнулся Иисус.

— А кто говорил, что бог не умеет шутить? Он присматривает за мирозданием, а в таком деле без шутки не обойтись.

Я понимал, что он жаждет ответа.

— Всякое знание имеет пределы. Аюбое достоверное знание лишь отщипывает кусочек от горы невежества. Ты пришел ко мне, желая познать истину. И тебе это удалось, но твое знание несовершенно. Дай ему созреть. Что бы ни случилось, помни: либо все вокруг — чудо, либо пустота.

В этот миг появился храмовый служка. Недавняя пурга почти похоронила деревню под снегом, сообщил он, и потому он сумел прийти лишь сейчас.

— Мы с монахом молились за тебя, — прибавил он, явно обрадованный тем, что я еще жив. Даже в здешних суровых краях нынешняя зима выдалась на редкость студеной.

— А зачем вы молились? — спросил я с улыбкой. — Боялись за мою душу? Я же говорил, что позабыл взять ее с собой. Слишком тяжело нести, да и места в мешке занимает много.

Мальчишке не понравилось, что я его дразню.

— Я хочу, чтобы ты после смерти попал на небеса. А пока жив, молитвы не повредят. Так говорит монах.

Я поблагодарил служку и вложил в его ладонь монетку — плату за благовония, а потом велел ему отвести моего гостя сначала в деревню, а затем до тех мест, где снег сошел и земля обнажилась.

Иисус ушел без долгих прощаний. Служка слишком долго просидел взаперти из-за пурги, и теперь ему хотелось бегать и прыгать, так что он резво припустил по едва заметной тропе. Иисус двинулся следом, ни разу не оглянувшись. Он знал, что я не стану стоять на пороге и глядеть ему в спину.

Не думал он и о том, что мальчишка что-либо заметит, но в виду деревни служка неожиданно спросил Иисуса, почему он не попрощался со старцем.

— Я прощаюсь, лишь когда ухожу, — объяснил Иисус. — Но теперь в целом мире мне неоткуда уходить и некуда идти. Теперь нет.

Мальчишка пожал плечами. Судя по его лицу, он решил, что пришлец чересчур долго дышал скудным горным воздухом. Или сделался одержимым Богом. Монах как-то обмолвился, что такое возможно.

Через несколько часов они достигли ущелья, в котором солнечные лучи словно попадали в ловушку между каменных стен. И потому снег там растаял, и показалась ведущая вниз дорога.

— Тебе туда. — Мальчик ткнул пальцем. — Не заблудишься.

Иисус кивнул и неторопливо пошел вниз. Мальчик следил за ним, пока фигура пришлеца не скрылась из вида. Этот человек оказался немногословным, даже имя свое не назвал, отделался какими-то загадками. «Альфа» и «Омега» — ну что это за имя? И разве бывает имя из двух слов?