Король-паук

Людовик указал Маргарите на де Шармея, бургундского посла с орденом Золотого Руна, висевшим на шее на кручёной золотой цепи. Де Шармея сопровождал слуга — человек, видимо, тоже благородного происхождения (бургундцы ставили себя очень высоко).

Людовик не стал подходить к бургундскому послу, который в этот момент разговаривал с каким-то английским дипломатом, но, как только англичанин отошёл от него, де Шармей тут же сам подошёл к послу и приветливо наклонился, ниже, чем кто-либо в этот вечер, не обращая внимания на то, что де Брезе глазеет на них, а может быть, именно из-за этого. Людовик отметил, что бургундской дипломатии выгодно оказать почести и королю, и наследнику французского престола, извлекая пользу из разногласий, точно так же, как совету было выгодно обхаживать обоих нунциев. Разделяй и властвуй, балансируй на краях, чтобы завладеть центром. В своё время римляне поступали именно так и покорили мир. После них, похоже, никто не умел править. Нынешние политики могли только разделять, как показывал опыт Франции, испещрённой границами самостоятельных владений. А талант государственного деятеля, если Бог его им наградит, состоит в том, чтобы объединять.

— Монсеньор, госпожа дофина, — обратился к ним бургундец. — Это большая честь. Последнее время вы редко жалуете двор своим присутствием.

Он сделал Маргарите комплимент, сказав, что у неё прекрасный цвет липа и глаза сияют. Людовик, правда, считал, что у неё слишком хороший цвет лица, а её глаза слишком блестят. «Наверное, у неё температура», — подумал он. Ему хотелось, чтобы вечер поскорее кончился.

Де Шармей стоял так близко к ним, что Маргарита смогла внимательно рассмотреть изображение на ордене Золотого Руна, висевшем у него на шее: маленькая, трогательная фигурка безвольно обмякшего мёртвого ягнёнка, искусно выделанная из чистого золота. Значение этого символа было известно только кавалерам ордена, которые обычно, лукаво улыбаясь, говорили, что это символ бургундской шерстяной торговли. Большинство людей считали, что, так же как эмблемы орденов Тамплиеров и Госпитальеров, этот знак имел какое-то религиозное значение. Ягнёнок висел на цепочке, сплетённой из золотых и стальных звеньев с драгоценными камнями в форме буквы «Б» — начальной буквы слова «Бургундия». Золото, сталь и камни блестели, словно одно огромное сокровище. Посол заметил восхищенный взгляд Маргариты.

— Похоже, госпожа дофина ценит этот знак выше, чем король-дофин, — сказал он. — Хотя ему, подобно Ясону, стоит совершить лишь небольшое путешествие в страну куда более близкую и гостеприимную, чтобы получить такой же. Мой повелитель испытывает по отношению к королю-дофину чувства более нежные, чем отеческая любовь.

Людовик понял, почему де Шармей назначен послом. Он не только публично выказал дофину знаки уважения, в то время как остальные колебались, он обращался к нему, почтительно употребляя древнее название титула дофина, отчасти, чтобы оказать ему честь, отчасти, чтобы пробудить его честолюбие и стремление стать королём. В древние времена наследников герцогства Овернь называли принцами-дофинами, чтобы отличить их от наследника французской короны, которого называли король-дофин. Кроме того, он напомнил Людовику, что бургундский «любимый дядюшка» относился к нему лучше, чем французский король. Одним словом, де Шармей действительно был превосходным дипломатом.

— Долг уважения перед памятью королевы — моей покойной матери — повелевает мне не покидать Францию, по крайней мере, в течение года траура.

— Да, конечно. Но если вдруг обстоятельства изменятся... Я хочу сказать, что мы не можем знать ни своего будущего, ни даже порой своего прошлого.

Людовик почувствовал, как кто-то настойчиво подёргал его за край плаща, и повернулся на каблуках.

Посол улыбнулся и поклонился на прощанье.

— Госпожа дофина, монсеньор, разрешите откланяться, долг повелевает мне идти на помощь бургундской торговле шерстью. Я вижу, как англичанин перешёптывается с каким-то португальцем. А когда Англия начинает шептаться, надо держать ухо востро.

Повернувшись, Людовик увидел того самого пажа, которого чуть не лишил слуха. Некоторое время назад он проиграл в карты золотой самородок, подаренный ему дофином, и ещё сверх того и решил обратиться к дофину за помощью. Людовик каждую неделю выдавал ему немного денег, сопровождая их назиданиями о вреде азартных игр. Эта искренняя помощь снискала Людовику нового друга или, по крайней мере, слугу, чем он сегодня и воспользовался.

— Монсеньор, ваша лошадь готова.

— Тсс, мальчик, не говори так громко. Тебя никто не видел? — Не думаю, монсеньор. Все ждут фейерверка.

Людовик прошептал Маргарите:

— Пойди поговори с моим отцом, надо, чтобы один из нас был с ним дружелюбен, — я не могу, как ты понимаешь. Ему наверняка очень интересно, о чём я разговаривал с Шармеем. Скажи ему, что де Шармей в очень тёплых словах отзывался об Англии.

— Людовик, он очень рассердится.

— Только не на тебя, дорогая.

— А если он спросит, где ты?

— Он не спросит. А даже если и спросит, скажи ему, что я пошёл на петушиный бой, поставить экю.

— Целый экю?

— Да, целый экю.

Она крепко прижалась к нему, и он проводил её к ярко освещённому дереву, рядом с которым стояли Карл и Аньес Сорель. Слуги с факелами вокруг них приготовились потушить огни. На берегу реки Людовик увидел какое-то странное деревянное сооружение, около которого возился человек с длинным фитилём в руке. Должно быть, Анри Леклерк делал последние приготовления перед началом фейерверка. Прижавшись к телу, которое она знала так хорошо, так близко, так давно, Маргарита заметила под камзолом кольчугу.

— Береги себя, мой принц!

— Меня не так-то легко убить, — ответил он. — Когда де Брезе напьётся, я уже снова буду с тобой.

Дорога верхом заняла гораздо меньше времени, чем если бы он шёл пешком, и вскоре он добрался до улицы Сен-Жак. Оглядываясь по сторонам, Людовик видел, как улицы постепенно заполнялись народом. А затем в чёрное небо взвились языки пламени и, пролетев через купол собора, рассыпались мириадами звёзд. Там и сям по улицам шныряли сержанты с фонарями. Людовик больше полагался на своё обоняние, нежели на свою память, пытаясь найти ту самую аллею. Забавно, что отвратительный запах был не менее сильным, чем в то утро, когда ему показалось, что воздух прозрачен и свеж.

В конце аллеи он разглядел здание таверны — чистое пятно на фоне чёрного неба. Он подъехал к двери, но не спешился. Слишком часто он наблюдал, как в сражении погибали рыцари, которые лишались своих коней и вынуждены были сражаться в пешем строю. Он тихонько постучал в дверь, вспомнив условный сигнал Вийона. Дверь отворилась бесшумно.

— Добро пожаловать, монсеньор, — послышался низкий голос.

Людовик узнал его.

— Я вижу, ты успел смазать петли, мой нищий хозяин, с тех пор, как я в последний раз посещал твоё гостеприимное заведение. За мной, по-моему, небольшой долг. Взгляни-ка на мою руку, — он почувствовал, как монету забрали грубые, но удивительно ловкие пальцы.

— Монсеньор, пожалуйста, говорите тише. За нами следят. — Людовик услышал, как негромко звякнула уздечка, хозяин пропел его лошадь внутрь. На этот раз хозяин никуда не скрылся, и они вошли в комнату для гостей. Он взял Людовика за локоть и, заметив его кольчугу, сказал:

— Монсеньор поступил мудро, надев её.

Они прошли в тускло освещённую комнату. Рядом со столом, на котором догорала свеча, стоял Вийон. Окон в комнате не было.

— Какие необычные предосторожности, друг мой.

— Монсеньор, такие уж необычные времена теперь настали, — ответил поэт.

Людовик положил на стол кошелёк:

— Я полагаю, вы желаете сначала получить вот это, а уж потом говорить. Можете пересчитать.

— Монсеньор, монсеньор! Я умоляю вас оставить этот тон.

— Это тон вашего стихотворения, мастер Вийон.

— Я знал, что это может вас обидеть, но я не мог придумать другого способа заставить вас приехать сюда, — ради вашей собственной безопасности! Поверьте, я не собирался требовать награду вперёд.

Людовик вопросительно посмотрел на хозяина.

— Колену из Кейо вы можете доверять так же, как и мне, — сказал Вийон, пряча кошелёк в рукав. — Мы называем его Адонисом в нашем маленьком братстве. Если бы не он, папский посланник был бы убит.

— Кем, во имя всего святого?

Вийон сообщил ему, что до предыдущей ночи всё шло гладко. Он наладил отношения со своим патроном, дав обет целомудрия по три месяца, и добился, чтобы ему позволили вернуться на старое место в приходе Бенуа-ле-Бестурне. Мягкосердечный капеллан поверил ему и со вздохом согласился с тем? что монастырские стены благотворно влияют на его подопечного.

В субботу в полдень пришло известие о том, что прибыл посланник из Рима и что его можно ожидать в любую минуту. Он не приехал.

В субботу же ночью посланника, избитого, в кровоподтёках принесли в церковь отца Сермуаза на улице Сен-Жак.

— Его принесли мы — я и мои друзья, — произнёс хозяин, — братство нищих не убивает священников. Это приносит несчастье.

— Но кто-то хотел убить их, — продолжил Вийон. Он объяснил, что священника и маленькую свиту, состоявшую из монахов, поджидала не одна, а две шайки. По прибытии папских посланцев во Францию защитой им служили только молитвы, их положение и то, что они путешествовали инкогнито. Да, такова вера и щедрость папы Евгения V. Люди Вийона отогнали соперников палками, ножами и камнями. Итальянские монахи не знали Парижа и разбежались кто куда. Им будет трудно объясниться, и в любом случае они будут искать дорогу к аббатству Бенуа-ле-Бестурне, но путь туда неблизок. Кроме того, члены братства уже направили многих из них к Сен-Жермену, к Бастилии и в другие места, ничего общего с аббатством не имеющие.

— А откуда взялась вторая шайка? — спросил Людовик.

— Можно гадать, — ответил Вийон. — Но один из них пробормотал перед смертью, что Пьер де Брезе отомстит за него. Члены братства бросили его труп в колодец, предварительно сняв с него и разделив между собой его одежду.

— Я полагаю, монсеньор, что де Брезе, действуя или сам, или по поручению других лиц, хотел уничтожить письмо папы, в случае, если бы оно содержало благоприятный для вас ответ.

Людовик вопросительно посмотрел на него.

— А он был благоприятен для вас, монсеньор. Его святейшество отказало королю.

— Неделю назад я пришёл бы в восторг от этой замечательной новости, мастер Вийон. Но теперь, после всего, что случилось... Я не знаю.

— Я тоже не знаю. Враг, который остался глух к повелениям главы всего христианского мира, наверняка услышит тех, кто требует вашей смерти. Именно поэтому для вас подготовлено место в «Полосатом осле». Здесь вы будете в полной безопасности.

Людовик взвешивал все за и против и, чтобы оттянуть окончательный ответ, спросил:

— Как вам удалось достать письмо?

— Один вид Колена из Кейо объяснит вам всё, — улыбнулся Вийон, — я не знаю человека с более ловкими пальцами. Фальшивомонетчикам, которых ловят, обычно отрезают уши. Тем, кто в упрямстве своём отказывается называть своих сообщников, силой развязывают языки. Колен очень упрям. В конце концов он, правда, заговорил. Его рука не совсем зажила после пыток, но он всё ещё способен весьма искусно подделать печать с ватиканскими ключами. Посланника принесли сюда всего лишь через несколько часов после нападения. Мы перевязали ему раны и отнеслись к нему с уважением, что, как правило, успокаивает случайных гостей нашей таверны. К тому времени как он пришёл в чувство, письмо уже было вновь запечатано и лежало на прежнем месте. Естественно, отцу Сермуазу ничего об этом не известно.