Друзья и герои

– Один наш знакомый недавно отправился в Салоники, – сказала Гарриет Алану. – Офицер. Как вы думаете, что с ним будет?

– Он сообразит, что к чему. Найдет способ уехать.

Гарриет сомневалась в этом. Легко было представить, как Кларенс со свойственным ему самоубийственным безразличием задержится в городе, пока не станет слишком поздно. Возможно, впрочем, найдется кто-то, кто затолкает его в автомобиль и отвезет к линии Олимпа[78]. Оттуда его пошлют в Афины, и они, возможно, еще встретят его – человека, спасенного вопреки его воле.

Истории беженцев сильно разнились. Поскольку полагаться приходилось лишь на слухи, отличить правду от лжи было невозможно. Некоторые говорили, что немецкие танки будут в Афинах через неделю, другие – что через пару дней. Все твердили, что Югославия не продержится до утра.

Гай встречал поезда, забитые беженцами, и видел югославских военных в расшитых золотом мундирах. Он то и дело замечал кого-то из знакомых, но ему никак не удавалось узнать, что стало с его другом Дэвидом Бойдом.

Пинкроуз вернулся в Бюро в прекрасном настроении. Он вошел в отдел новостей, демонстрируя в улыбке мелкие бурые зубы, которые мало кто на свете видел. Никто не улыбнулся ему в ответ. День не располагал к веселью.

Он обратился к Алану:

– Я был крайне удивлен, да-да, крайне удивлен вашему отсутствию на лекции.

Алан не стал ни извиняться, ни оправдываться – он просто промолчал.

– Что ж, – продолжал Пинкроуз. – Вам же хуже, Фрюэн, вам же хуже. Вы пропустили роскошный прием. Да-да, роскошный. Стол радовал глаз. Майор не поскупился. И это был блестящий вечер. Блестящий! Майор так и сказал мне: «Поздравляю, мой дорогой Пинкроуз, вы собрали здесь сливки общества». И это правда! Не буду лгать, не все гости были мне знакомы, но я был счастлив видеть там нескольких красавиц, и от их комплиментов я зарделся, буквально зарделся. Даже если мой скромный доклад и не заинтересовал вас, Фрюэн, вы могли бы насладиться едой. Она была великолепна. Я уже давно так роскошно не ужинал.

Якимов глубоко вздохнул. Лицо его исказила злобная голодная гримаса.

Пинкроуз хихикнул и повел плечами.

– Думаю, я поднял дух греков, – совершенно точно, поднял дух.

– И очень вовремя, – заметил Алан.

– Надо думать.

– Вчера ночью немцы захватили Салоники.

– Ну что вы. Это что, официально подтверждено?

– Еще нет, но…

– Значит, обычный слух.

– Не думаю. В миссии сообщили, что кто-то звонил им днем и сказал, что по улице идут немецкие танки. После этого связь прервалась.

– Господи! – Пинкроуз перестал улыбаться. – И вправду, новости печальные.

Якимов всё еще грустил о гостеприимстве майора, которого он был лишен, и ничего не слышал, но Гарриет и Алан обратили внимание на то, что Пинкроуз на удивление спокойно воспринял эту новость. Они ждали, что он осознает происходящее и, как это уже было, начнет в истерике требовать немедленного возвращения на родину. Вместо этого он твердо заявил:

– Сделать мы ничего не можем, так что надо сохранять спокойствие. Да-да, нам следует сохранять спокойствие. Наши друзья из Австралии удерживают береговую линию, а уж лучше их никто с этим не справится. Их немцы так просто не одолеют.

Он вновь улыбнулся, но, увидев мрачные лица Гарриет, Алана и Якимова, внезапно утратил терпение:

– Я сделал свой вклад! Теперь настал черед других. Несколько леди сообщили, что мой доклад был весьма вдохновляющим. Они считают, что он сподвигнет мужчин на подвиги. Должен сказать, что не знаю, что еще могу сделать!

– Поехать в Месолонгион[79] и умереть там.

Пинкроуз уже направился прочь, но, услышав это, остановился, повернулся и в полном изумлении уставился на Якимова. Тот пришел в ужас.

– Шутка! – умоляюще сказал он.

Пинкроуз вышел, не проронив ни слова.

– Вы думаете, он обиделся? – спросил Якимов. Губы его дрожали, глаза увлажнились.

– Кажется, не обрадовался, – заметил Алан.

– Это же просто шутка.

– Я знаю.

– Как вы думаете, что он теперь сделает?

– Ничего. Что он может сделать? Не беспокойтесь.

Но Якимов беспокоился. Он всё утро размышлял о содеянном и твердил:

– Не хотел сказать ничего дурного. Просто шутка. Как он обошелся с бедным старым Яки! Все эти разговоры о еде, когда я уже много месяцев не видел нормальной еды!

– Не принимайте это так близко к сердцу. На фронте творятся вещи и похуже. Я в сё вспоминаю старую пословицу: лучше потерять корабль или жениться на ирландке, чем иметь дом в Македонии.

Якимов был оскорблен:

– Не очень-то это любезно с вашей стороны. Моя матушка была ирландкой.

– Вы правы. Там говорилось не об ирландке. Не помню о ком. Может быть, об албанке?

Якимов был безутешен и не слушал ничьих уговоров. Что-то в лице Пинкроуза возбудило его худшие подозрения – и, как оказалось, небезосновательно. В полдень к ним пришел посыльный и сказал, что лорд Пинкроуз ждет мистера Фрюэна у себя в кабинете. Алан был удивлен, но молча поднялся и вышел. Якимов в ужасе глядел ему вслед. Алан вернулся еще мрачнее обычного, но на Якимова не глядел и ничего не сказал. Через некоторое время, размечая на карте расположение британских войск в Греции, он как бы между делом заметил:

– Яки, боюсь, что ваша работа здесь закончена. Пинкроуз хочет, чтобы вы ушли.

– Но не может же он!.. – взвыл Якимов, заливаясь слезами.

– Боюсь, что дело уже сделано. Он позвонил в миссию и сказал, что для вас здесь нет работы. Выпуск бюллетеня мы вынуждены остановить, поэтому доставлять нечего. Кроме того, – Алан повернулся к Гарриет, – боюсь, он сказал, что вам тоже придется уйти. Работа здесь сведена к минимуму. Это и в самом деле так. У меня не нашлось контраргументов.

Якимов всхлипывал:

– Я умру с голоду!

– Ну-ну, возьмите себя в руки, – сказал Алан. – Вы же знаете, что мы не дадим вам голодать.

– А как же Танди? Я сказал ему, что незаменим. Что он подумает?

Алан достал пятидрахмовую монету.

– Пойдите выпейте чего-нибудь, – посоветовал он.

Гарриет и Якимов вышли вместе. Гарриет предполагала, что работа скоро закончится, и восприняла увольнение равнодушно: ей и без того было о чем волноваться. Однако Якимов так неистово оплакивал свою горькую участь, что на улицах оборачивались им вслед.

– Ужасно, дорогая моя, просто ужасно. Оказаться на улице после такого успеха! Как они могли, дорогая, как?!

Это продолжалось до тех пор, пока на горизонте не показался «Зонар». Завидя Танди на его обычном месте, Якимов тут же притих. В нем взыграла былая стойкость, с которой он превозмогал все перемены и лишения последних десяти лет; он взял себя в руки и стал строить новые планы.

– У меня есть один друг в Индии – очень близкий, между прочим. Местный магараджа. Очень привязан к вашему Яки. Всегда был. Когда началась война, он написал и пригласил меня к себе во дворец. Дескать, если в ваших краях будет неспокойно, знай, что в Мукибалоре тебе всегда рады. Душевный человек. Очень ко мне привязан. Говорит, что я мог бы смотреть за его слонами.

– И что, вы готовы этим заняться?

– Тоже своего рода карьера. Интересные животные, как мне рассказывали. Надо же думать о будущем. Ваш Яки уже слишком стар, чтобы терпеть неудобства. Но я не знаю, конечно. – Он вздохнул. – Слоны, как вы знаете, довольно большие. Это же какой труд – вымыть их.

– У вас наверняка были бы для этого помощники.

– Вы думаете? Возможно. Я выполнял бы в некотором роде административные обязанности. С этим бы я неплохо справился. Сначала туда надо добраться, конечно. Как вы думаете, меня могут отправить на самолете как важную персону? Вряд ли, конечно. Надо переговорить с Танди. Он-то кое-что смыслит в таких делах.

Они остановились на углу. Воодушевившись, Якимов расщедрился.

– Пойдемте пропустим по стаканчику, дорогая моя.

– Только не сейчас.

Оставив приободренного Якимова, Гарриет отправилась бродить по улицам. Ей было нечего делать, некуда идти, но ей не давала покоя какая-то внутренняя тревога, словно она потеряла нечто важное и еще надеялась найти. Чарльз так и не дал о себе знать, и на сей раз она понимала: всё кончено. Он не простит ее. Их встреча ничего бы не изменила. Их отношения рухнули безо всякой причины, и всё же она мечтала увидеть его. Хотя она и высматривала Чарльза в полуденной толпе, но, наконец заприметив знакомую фигуру, была так потрясена, что ей стало дурно.

Он стоял на улице Стадиум рядом с военным грузовиком. Вдоль домов выстроилась целая колонна, готовая к отправлению. Гарриет, оказавшаяся на другой стороне улицы, наблюдала за тем, как Чарльз изучает какую-то карту, и ожидала, что сейчас он ощутит ее присутствие и перебежит дорогу. Вскоре, однако, стало понятно, что на подобные тонкости времени нет. Один из водителей заговорил с ним. Мужчины стали собираться. Еще мгновение – и он уедет. Она бросилась через дорогу и в отчаянии окликнула его. Он резко обернулся.

– Ты уезжаешь?

– Да. С минуты на минуту.

– Куда вы поедете? Вам сообщили? Алан говорит, что английские войска стоят в Монастире[80].

– Стояли, но теперь и там неспокойно. Мы будем знать больше, когда доберемся до Янины[81].

Он говорил ровно и равнодушно и вежливо улыбался, а договорив, чуть отодвинулся, словно собирался уйти в эту же секунду. Но Гарриет понимала, что он не уйдет. Это был их последний момент здесь – возможно, самый последний. Он не уйдет, пока не будет сказано нечто финальное.

– Есть ли шанс, что ты вернешься в Афины?

– Кто знает? – ответил он со смешком. – Если дела пойдут хорошо, мы отправимся прямиком в Берлин.

Он наклонился к ней и тут же отшатнулся, не доверяя себе: между ними до сих пор искрило, и он не желал поддаваться этой коварной магии.

– Значит, мы можем больше не встретиться? – сказала она.

– Что тебе с того? У тебя столько друзей.

– Они не имеют значения.

– То есть это только так кажется?

Это был совершенно нелепый спор, и Гарриет не могла продолжать его.

– Это очень тяжело, – сказала она. – Невозможно иметь хоть какую-то частную жизнь посреди всех этих постоянных тревог и угроз. Когда это кончится…

Она осеклась. Когда это кончится, было неизвестно, и время было против них. На расстоянии связывающее их заклинание утратит силу. Суждено им еще встретиться или нет, но это был настоящий конец.

Колонна готова была тронуться. Водитель первого грузовика забрался на свое место и хлопнул дверью. Это был сигнал Чарльзу: ему следовало закончить с прощаниями и вернуться к работе.

– До свидания и удачи, – сказала Гарриет и положила руку ему на плечо. На секунду его защита рухнула, и он с мукой посмотрел на нее. Было удивительно видеть его таким ранимым.

Времени больше не было.

– До свидания, – сказал он, забрался в грузовик рядом с водителем и захлопнул дверь. Теперь, с безопасного расстояния, он мог взглянуть на нее сверху вниз и спокойно улыбнуться.

Вокруг собрались греки, чтобы посмотреть, как уходит колонна. Первый грузовик тронулся с места, и кто-то из женщин бросил в кабину цветок. Прощание с героями. Чарльз поймал его и воздел над головой, словно приз. Грузовик покатил прочь. Последним, что видела Гарриет, была рука Чарльза с цветком. Второй грузовик заслонил первый. За ними последовали и остальные; они направлялись к главной дороге, ведущей на север.