Шпагу или жизнь!

Глава 20 (беседа с бабушкой,... прощание...)

– И что, кстати, Кир устроил? – спросил Павел у бабушки. – Кто его надоумил поджечь курятник?

– Это он, болван, перестарался. Его попросили как-то остановить хозяев, отвлечь, чтоб не уехали никуда. Да бог с курятником, – засмеялась бабушка и махнула рукой. – Новый уже давно надо было делать, так что теперь и сделаем. А куры не пропали же! Им есть ещё место, где временно побыть.

– Хорошо, - кратко посмеялся Павел, но не казался довольным ответом. - Так а что ты знаешь о Лидии?

– Что я знаю о Лидии? – усмехнулась с удивлением бабушка. - Она мне как внучка. Ты её знаешь не меньше, думаю, – взглянула она, снова надев пенсне, и, выдержав паузу, глядя в глаза внука, помотала головой. – Нет, я уже сомневаюсь. Тебя же 3 года не было.

– Что вы все заладили про три года? – нахмурился Павел. – Я не мог навещать всех часто. Я учился, военная служба. И то, я бросил всё это дело.

– Зря три года прошли, – кивала с пониманием бабушка. – Не на то потратил.

– Да, я зря поехал в Англию, признаю, но очень хотелось как-то самоутвердиться. Быть военным – это в наше время самое важное, а что из меня выходит?

– Сыщик, как твой отец, – улыбнулась бабушка и отложила вязание на столик. – Тоже обалдуй ещё тот. Вместо того чтобы жить и наслаждаться своим коньяком, он наслаждается коньяком, но живут другие. В кого такой родился?!

– Как это?

– Пользуются умением выследить, а ему жизни нет. Вечно занят кем-то и чем-то.

– До сих пор?!

– Эти три года нет, – призадумалась бабушка.

– Ты пытаешься меня отвлечь? – улыбнулся Павел.

– Я пытаюсь общаться. Ты стал нервный, – ласково сказала бабушка, согревая и словом, и взглядом, и коснулась его руки, поглаживая ту, как в детстве.

– Я скучал по тебе, по дому и родным, – тепло признался Павел. – Но я совершил такие ошибки, которые не могу простить себе сам, а уж ждать чего иного, – он недоговорил и выдохнул. – Я еду в Стокгольм.

– Понимаю, там ты будешь в своей тарелке, ведь там все нервные, – села бабушка прямее и теперь смотрела строже.

– Что-то дома я перестал чувствовать себя в своей тарелке. Здесь я ещё более нервный. А я должен спокойно добраться до истины.

– Мальчик мой, – поднялась бабушка.

Она прошла к буфету, достала оттуда бутылку с каким-то напитком и поставила на стол бокал.

– Я не буду пить. Я уже напился, – быстро сообщил следивший за ней с удивлением Павел, а в ответ встретил удивление:

– А я не тебе и наливаю! Это моё лекарство. Тебе совет дам, как раньше, – улыбнулась нежно она. – Успокойся и поговори с Лидией. Вот и всё, – пожала она плечами, налила себе своего напитка и села к столу. – Я напишу ей письмецо. Она уже уехала.

– Ты в курсе большего, – прищурился с подозрениями Павел.

– Не знаю, о чём ты, – стала та увлечённо составлять письмо.

Павел вздохнул. Он поднялся и хотел уйти, как бабушка оторвалась от письма и удивлённо спросила:

– Не поцелуешь?

Павел тут же подошёл, нежно обнял и одарил её лоб и обе щёчки ласковым поцелуем.

– Люблю тебя, – улыбнулась счастливая бабушка.

– Я тоже тебя, – робко ответил не менее счастливый Павел, ощущая вновь то самое тепло из детства.

– И матушку поцелуй, – попросила бабушка. – Извели уже её... Весь в отца.

– Я виноват, – согласился Павел. – Охладел к жизни в целом.

– Вот видишь, ты понял всё.

– Я хочу, чтобы было, как раньше, – пожал он плечами, и бабушка улыбнулась:

– Сделай!

– Это невозможно.

– Сделай тогда лучше, чем сейчас.

– Как?

– Ты же мужчина! – удивилась бабушка. – Ты хотел воевать? Вот и воюй, завоёвывай!

– Я, – задумался Павел и опустил взгляд.

Он тяжело вздохнул и несмело посмотрел в глаза вставшей ближе бабушки. Она смотрела тепло, и столько веры было в этом ласковом взгляде, что душа наполнялась тягой обрести ту самую веру, что всё будет хорошо, и понять: он зря страдает.

– Я постараюсь, – вымолвил еле слышно Павел.

– Ты только напиши мне, – попросила бабушка.

– Напишу, – улыбался он в ответ и направился покинуть кабинет.

– Не забудь! – шутливо погрозила бабушка пальцем.

– Не забуду.

– Я напомню!

– Напомни.

Теперь Павел был полон веры и радости. Он спешил. Он нашёл, где в этот момент была матушка. Там же, в детской комнате, где она сидела на ковре у игрушек и играла с Машенькой, Павел припал к её рукам с поцелуями:

– Прости, матушка, что был столь холоден. У меня сложное время и я... Я не знаю, будет ли судьба ко мне благоприятной, но я вернусь. От вас меня никто не отнимет, и я не перестану думать о вас и любить.

– Ты говоришь так, будто прощаешься! – переживала Иона, гладя его густые локоны.

– Нет, нет, – улыбался Павел. – Я просто... Я раскаиваюсь, что был холоден и хочу, чтобы было всё, как прежде.

– Всё будет, – нежно улыбнулась Иона. – Просто будь осторожен. Обещай не покидать нас всех.

– Обещаю, – кивнул он и, схватив довольную с куклами Машеньку в объятия, стал её щекотать. – Приеду, будем гулять, играть!

– Да!... Пусти! – визжала счастливая сестрёнка и, вырвавшись из его рук, убежала к вошедшему в комнату отцу.

– Вижу, – кивала Иона, взглянув на супруга и поднялась. – Вы всё же вместе уезжаете. Я смирилась, – кивала она, пытаясь показать своё спокойствие, но волнение было видно. – Ступайте. Вдвоём менее опасно, верю.

– Не стоит всегда думать о худшем, – улыбнулся Павел.

– Я мать! Это раз. Два – я знаю, что мой муж, твой отец, не влезет в дело просто так, – попыталась Иона улыбнуться, но, взяв в ладони его лицо, одарила щёки поцелуем. – Береги себя, мой мальчик. Помни о нас... Без тебя нам не жить.

– Да, матушка, – вдохновлённый на удачу кивал Павел и так же поцеловал и её.

– Разберёмся с музейщиками, – в поддержку кивнул отец.

Они скоро уже попрощались с каждым здесь, и вышли на двор, где Кир вывел готовых в дорогу коней. Устроившись на них верхом, отец и сын переглянулись с улыбкой и верой в лучшее, а дальше путь лежал... в Стокгольм...