Превзойти себя самого. Том 1

Юцин прикрыла глаза и отстранилась. Не проронив ни единой слезинки, она в последний раз улыбнулась подруге и поспешила к месту сбора учеников школы Каймин.

***

Поездка, казалось, длилась целую вечность. За пять дней, исполненных невообразимой тоски, не произошло ничего особенно значимого. Только причуды учителя Чжао, к которым Лу Цайхуа ещё не в полной мере привыкла, временами оживляли их путешествие. Сереброволосый бессмертный, очевидно утомлённый поездкой сильнее, чем оба его ученика вместе взятые, периодически забирался на крышу повозки.

— Я пошёл дышать ветром, — сообщал он совершенно внезапно, независимо от того, шёл ли на улице дождь или палило нещадное солнце.

Наказав ученикам следить за питомцем, он вылезал прямо в окно и возвращался обратно спустя долгое время: с умиротворённой улыбкой и счастливым блеском в глазах, как если бы провел целый день за беседой со старым другом.

Чаще всего Лунху Чжао сидел, уткнувшись в книгу. А поскольку в эти моменты он никогда её не листал, у Цайхуа сложилось впечатление, что он либо читает одну и ту же страницу подряд тысячу раз, либо вообще не делает этого.

Иногда Чжао ни с того ни с сего начинал сочинять четверостишья, что, надо отметить, получалось у него очень неплохо. Правда слова были пронизаны такой невыносимой печалью, что после прослушивания всего нескольких строк на душе становилось уныло и серо. Любимой темой поэзии Чжао была горечь разлуки, и описывал он её в таких ярких красках, словно сам пережил нечто подобное. Но в этом Лу Цайхуа сомневалась. Лунху Чжао не был похож на того, кто мог бы поддерживать с кем-либо крепкую связь, а, утратив её, слишком сильно страдать.

Ещё одной странностью сереброволосого бессмертного, которую не могла понять Цайхуа, была его привычка просить для кота отдельную комнату, когда они останавливались на постоялом дворе. Сам же учитель заказывал чай на двоих и, пожелав им с Чэньсином всего, чего можно, вместо общепринятого «спокойной ночи», закрывался на ключ.

С Чэньсином же, вопреки первоначальным опасениям, взаимодействовать оказалось достаточно просто. А если быть точнее — не приходилось вообще. В повозке он, отодвинувшись от Цайхуа как можно дальше, обычно спал или с грустным выражением лица созерцал меняющийся за окном пейзаж. Цайхуа успела привыкнуть к парню и, решив последовать совету Юцин, сделала пару попыток разговорить его. Однако Чэньсин всегда упорно молчал. К концу поездки, раздраженная то ли его к ней безразличием, то ли опротивевшей скукой, она выдала в отношении просветлённого гневную речь:

— Ты что, только когда выпьешь, общительным становишься? Как можно быть таким унылым? Посмотри на себя, да на твоём лице собрались все тучи этого мира. Увидит кто — всю радость жизни растеряет.

Чэньсин промолчал и на этот раз. Пропустив мимо ушей все слова девушки, он продолжил недвижно сидеть со скрещенными на груди руками.

Не получив никакого ответа, Лу Цайхуа разозлилась сильнее. Точно в огонь плеснули щедрую порцию масла. Адское пламя охватило сознание, рождая в нём всего одно желание: несмотря ни на что заставить Чэньсина ответить. И пожалеть о своём к ней отношении.

Поддавшись порыву, она выдала первое, что ей пришло в голову:

— И сколько можно убиваться по старому наставнику? Очнись, твой нынешний наставник не менее прекрасен. Пока ты держишься за прошлое, новая жизнь не начнётся и ничего не изменится. Прекращай мучить себя и других!

Поймав на себе взгляд Чэньсина, испепеляющий и вместе с тем очень болезненный, Цайхуа поняла, что слегка переборщила с упрёками. Однако её возмущение достигло предела. Все нормы и правила потеряли значение, внутри, на углях бесстрашия, продолжало танцевать и разгораться сильнее то самое пламя. В конце концов, она ведь не страдает из-за потери родителей! А он, притом, что старше её на несколько лет, ведёт себя, как маленький мальчик.

Цайхуа уже приготовилась к схватке: словесной ли, рукопашной — не так уж и важно. Однако весь её пыл был остужен холодным и тихим, как осенняя морось, словом…

— Отстань.

Отвернувшись, Чэньсин продолжил наблюдать за сменяющими друг друга деревьями. Такими же однотипными, как каждый из дней его жизни.

В какой-то степени он понимал возмущение Лу Цайхуа. Просветлённый и сам не хотел продолжать хвататься за прошлое, но всякий раз, когда он позволял себе хоть немного расслабиться, в груди разливалось горькое чувство вины. Чэньсин не мог себе разрешить улыбаться, пока самый близкий его человек был обречён на страдания.

Возможно, он отпустил бы его, если б Лао Тяньшу не оставил намёков на своё возвращение. В то, что душа бессмертного была заточена в мече, который и отнял его жизнь, Чэньсин перестал верить давно. Смерть наставника была покрыта таинственной дымкой, которую юноша был не в силах развеять, но кое-что всё же оставалось ясным, как день: Лао Тяньшу что-то придумал, нашёл способ вернуться к нему. Иначе бы не позволил себе так рисковать.

Чэньсин не мог объяснить отчётливое, никогда не покидавшее его ощущение своей связи с наставником — для этого ему не доставало некоего ключевого знания — он просто чувствовал, что до тех пор, пока жив он сам, Тяньшу не исчезнет, не бросит его одного. Иногда, когда он с головой уходил в размышления об их совместном прошлом, Чэньсину начинало казаться, что он сходит с ума и страдает от раздвоения личности. Тем не менее, все факты продолжали указывать: Тяньшу ещё даст о себе знать. А если это случится — нет смысла начинать новую жизнь и связывать себя с другими людьми.

Словно прочитав его мысли, учитель Чжао оторвался от книги и рассмеялся.

— Не достоин я зваться наставником.

Он положил локоть на оконный проём и, подперев подбородок ладонью, продолжил с грустной улыбкой:

— Не знаю, кто его наставлял, но, похоже, этот бессмертный навечно остался жить в его сердце. Мне там не место. Да и смирился я с тем, что собственный ученик меня никогда не признает.

Взгляд глаз, цвета вечернего неба, устремился к проносящемуся за окном пейзажу. На щеках мужчины проступили едва заметные ямочки, придавшие его лицу юношеское очарование, и вся его аура будто стала теплее. Но это тепло, окутавшее всех сидящих в повозке, несло в себе ощутимый оттенок печали.

Почему-то только сегодня Лу Цайхуа обратила внимание, как красив Лунху Чжао. Несмотря на свой истинный возраст, внешне он оставался привлекательным молодым просветлённым. Свободный, как шаловливый утренний ветер, с неизменным румянцем на вдохновлённом лице, он завораживал своей непредсказуемостью и простым отношением к жизни. Он жил здесь и сейчас, не заботясь о том, что подумают и скажут о нём посторонние.

Луч солнца, заглянувший в повозку, запутался в серебре длинных волос учителя Чжао. Он никогда не убирал их даже в простую причёску. Словно тем самым давал миру понять: «Я живу по своим собственным правилам».

Скользнув взглядом по его белоснежной руке, Лу Цайхуа на миг задержала дыхание. Алый рукав съехал вниз, обнажил запястье мужчины с надетым на него знакомым браслетом. Прозрачные бусины с заточёнными в них лепестками магнолии. Подарок Шанъяо.

Растерянная от неожиданности Лу Цайхуа отвернулась. В конце концов, поступки её лучшего друга, пускай и столь нелогичные, её не касаются. И всё же… С чего бы Шанъяо дарить на праздник подарок чужому наставнику?

На землю опустились влажные сумерки, когда слева от дороги зажглись огни города Иу. Сегодня просветлённые должны были остановиться в нём на ночлег.

Прислушиваясь к тревожному цокоту лошадиных копыт, Цайхуа невольно поёжилась. Это был один из самых обычных дней, проведённых в дороге, но под вечер его атмосфера стала другой, неуловимо зловещей. Казалось, что ветви деревьев, цеплявшие крыши повозок, пытались сообщить просветлённым о неизбежной опасности. Ветер принёс запах гари и обрывки людских голосов, настороженно мяукнул кот учителя Чжао и девушке окончательно стало не по себе.

В этот момент экипаж резко замер. Испуганно заржали кони, впереди послышались крики и металлический звон.

Лунху Чжао вмиг посерьёзнел. Померкла беспричинная улыбка, взгляд сделался жёстким, почти ледяным.

— Оставайтесь здесь.

Убедившись, что Цайхуа и Чэньсин действительно не собираются за ним последовать, мужчина покинул их тесный транспорт и растворился в сгустившейся тьме.

Просветлённая закусила губу. Подобно проявившимся на бумаге словам, написанным невидимой тушью, предчувствие чего-то ужасного стало отчётливым, обрело свою форму. С губ сорвался невольный вопрос:

— Что там такое?

— Засада, — мрачно отозвался Чэньсин. — Возможно, нам не удастся так просто уйти.

— Откуда ты знаешь?

Ответ не потребовался. До слуха тут же донесся отчетливый шум негодующей оравы мужчин, что надвигалась на вереницу повозок несокрушимой стеной. Вооружившись ножами и вилами, с покрасневшими от возбуждения лицами они без раздумий перешли в наступление.

Цайхуа с замиранием сердца посмотрела в окно. Оставалось лишь уповать, что учитель вернётся как можно скорее и не даст их в обиду разбушевавшимся смертным.

Внезапно взгляд её зацепился за чью-то фигуру, стоящую у края дороги с зажжённой свечой. Стоило присмотреться внимательней, как по спине пробежал холодок. Часто дыша, просветлённая наблюдала за тем, как женщина в чёрном плаще слегка откинула назад капюшон и, улыбнувшись краешком губ, алых, как поздний закат, скрылась под сенью деревьев.

Лу Цайхуа крепко зажмурилась в попытке привести себя в чувство, однако всё тело продолжало мелко дрожать. Душу захлестнуло волной обжигающей паники.

В том, что это была та самая женщина, которая дважды чуть не убила её, Цайхуа не сомневалась. Возможно, именно её приближение она и ощущала весь этот вечер. Шанъяо был прав: пока одна из них не умрёт, эта злодейка продолжит делать попытки убить её. А раз так, стоит начать действовать первой.

— Эй, не бойся ты так, — впервые за неделю Чэньсин обратился к ней сам. — Если на нас нападут до того, как вернётся учитель, будем сражаться. Ты же воин, ну! Чего расклеилась?

Цайхуа широко распахнула глаза и, впившись ногтями в колени, произнесла севшим голосом:

— Помнишь обход в городе Тай? Я только что видела женщину, которая напала на меня тогда.

Чэньсин, явно не ожидавший такого поворота событий, обомлел. В прошлом, вместе с Лао Тяньшу, ему уже доводилось пережить подобное нападение со стороны обыкновенных селян. Поэтому к сегодняшней засаде он отнёсся спокойно. Но если в этом была замешана та самая женщина, обладавшая мощной демонической аурой, дела принимали дурной оборот. Это были просто догадки, но что если она в самом деле задалась целью убить Цайхуа?

Тогда нападение толпы разгневанных мужчин вполне объяснимо. Им удалось задержать просветлённых, а дальше дело за малым. Погонится ли Лу Цайхуа за врагом, бесстыдно пытавшимся её выманить, или останется в повозке, которую рано или поздно окружит рассвирепевшая толпа — исход будет один. А это значит, что ни в коем случае ей нельзя позволять оставаться одной. Как и нельзя оставить в живых такую опасную женщину, владеющую демоническими техниками и готовую пойти на любые уловки ради убийства его соученицы.