Истоки инквизиции в Испании XV века

II

Мы уже указали на основные причины политики Рецесвинта и некоторых его предшественников на троне. Нам ещё предстоит иметь дело с другими готскими королями, упорно следовавшими этой же линии. Но прежде чем мы займёмся ими, нам нужно ещё раз вернуться к соборам, созванным в то время, и посмотреть, совпадала ли их позиция по еврейскому вопросу с позицией королей, и если нет, то в чём заключалось различие и почему. А точнее — какую роль играли соборы в борьбе против евреев в седьмом веке, и чем мотивировался их образ действий — исходя из предположения, что эти действия, направленные в одну сторону, вели к заранее намеченной цели.

Немецкий учёный Дан, который первым осуществил детальное исследование готов в Испании, считал, что роль соборов была решающей. Он говорил: «Церковь, а не государство, проявила инициативу в преследовании евреев», а «светская рука» — т. е. короли — «просто служила для соборов инструментом в этом вопросе»[119]. Последующие учёные, за редким исключением, в целом разделяли мнение Дана. Наш анализ имеющихся источников приводит нас тем не менее к иному заключению.

Разумеется, мы не думаем, что Дан и его последователи не обратили внимания на тот факт, что наихудшие законы против евреев были инициированы королями, от Сисебута до Эгики, а не соборами. Возможно, эти учёные заключили, что короли ввели эти законы по совету католических епископов — заключение, которое могло оказаться результатом неудачи в обнаружении истинных факторов, побудивших некоторых готских королей принять жестокую политику против евреев Испании. Как бы то ни было, на самом деле настоящей гармонии между планами соборов и планами королей в отношении окончательной судьбы евреев не существовало. По нашему мнению, достаточно простого сравнения королевских законов, включенных в вестготский кодекс, с законами касательно евреев и новообращённых, чтобы сделать это очевидным. Но чтобы понять, каковы были основные соображения, побудившие соборы занять такую позицию, мы должны вернуться несколько назад и коснуться определённых моментов.

Мы уже заметили, что ещё на заре вторжений, т. е. в начале V в., между испано-римлянами и еврейской общиной Испании существовал глубокий разлад[120]. В последующие два столетия этот разлад превратился в пропасть. Причинами, способствовавшими этому, были: а) рост численности испанского еврейства за счёт постоянной миграции с эллинистического Востока и б) растущее участие евреев в испанской жизни под благоприятной властью готов. Видя в евреях иноземное меньшинство, конкурирующее с ними как экономически, так и социально, испанцы сопротивлялись этой двойной конкуренции и влиянию, которого добились евреи. Вскоре это сопротивление перешло в ненависть, подпитываемую дружбой евреев с готами, которых все испано-римляне воспринимали как завоевателей, а испанские католики — как еретиков и врагов их веры.

На этом фоне легко понять, почему Третий Толедский собор (589 г.), созванный королём Рекаредом, подверг испанское еврейство некоторым ограничениям, установленным римским законом. Собор, однако, не применил в полной мере римские ограничения и обошёлся несколькими требованиями, бывшими, по существу, в согласии с декретами, касающимися евреев и выпущенными галльскими соборами. Таким образом, они сосредоточились на трёх запрещениях — жениться на христианках, иметь рабов-христиан и занимать должности, позволяющие де-юре наказывать христиан[121]. Новым в этих законах было только то, что касалось детей, рождённых в смешанном еврейско-христианском браке. Такие дети, как гласил закон, должны были быть крещены. Это условие могло предупредить некоторых евреев от вступления в брак с христианами[122]. Закон, касающийся еврейского владения рабами-христианами, был умеренным в сравнении с окончательной позицией по этому вопросу, занятой римским кодексом. Если эти рабы подверглись обрезанию, то они, согласно закону, должны были быть возвращены в христианство и освобождены без компенсации их еврейским хозяевам[123]. Причину такой сдержанности следует искать в страхе, который испытывал собор перед тем, что в тот момент король может не согласиться на столь резкое изменение в готской политике по отношению к евреям, а потребовав слишком многого, можно было остаться ни с чем.

Жёсткие декреты Сисебута против евреев[124] ободрили испанскую церковь пойти заметно дальше в её антиеврейском законодательстве, и Четвёртый собор в Толедо (633 г.) выразил эту тенденцию в новом ряде законов. Касательно смешанных браков они не только постановили, что дети от этих союзов должны быть крещены, но также и евреи, женившиеся на христианках, должны были обратиться в христианство или расстаться со своими жёнами[125]. Эти законы запретили евреям иметь христианских рабов или покупать христианок-рабынь и получать их в подарок[126]. Но в дополнение, эти законы дошли до крайности, запрещая евреям занимать любую общественную должность, а не только позволявшую приговаривать к наказанию, и это под тем предлогом, что, занимая общественную должность, еврей «может нанести вред христианину»[127].

Не менее враждебным, но куда более сложным было отношение соборов к крестившимся евреям. Начать с того, что собор подверг критике короля Сисебута, который осуществлял насильственное крещение евреев. Собор провозгласил такое крещение нарушением того, что он назвал «полной формой справедливости», и объявил, что с этого момента «ни один еврей не будет принужден обрести веру по необходимости»[128], считая «необходимостью» изгнание, предложенное Сисебутом в качестве альтернативы смерти. Всё же собор решил признать сисебутовы крещения действительными, потому что в противном случае это будет означать «унижение и обесценивание» веры. Так как эти новообращённые «получили божественное причастие, крещение, помазание и вкусили от плоти и крови Господа», считается правильным, что они придерживаются веры, «несмотря на то что признали истину под принуждением»[129].

Невзирая на свою острую теологическую софистику, аргументы собора видятся бессвязными и фактически противоречивыми. В них был бы какой-то смысл, если бы, отвергая вынужденное крещение, они всё же признали бы вынужденно крещённых христианами, основываясь на том, что в их религиозном поведении, несмотря на укоренившуюся привязанность к иудаизму, обнаруживается начальная тенденция стать истинными христианами. Однако ничего подобного не было признано. Собор не сказал, что он обнаружил улучшение в отношении новообращённых к христианству. Всё, что было сказано, это то, что будет правильным для них сохранять веру, приобретённую посредством обряда крещения, сколь бы принудительным он ни был. Соответственно, насильственно крещённые должны оставаться в рамках христианства не по своей доброй воле, как требуется по «полной форме справедливости», а по принуждению законами собора, совершившего ту же несправедливость, которую он осудил у Сисебута.

То, что отношение собора к принудительному крещению было в принципе не столь негативным, как вытекало из критики действий Сисебута, понятно также из следующего. Мы видим, что собор считает насильственным не только обращение силой (что, очевидно, означает угрозу смерти), но и осуществлённое под давлением «необходимости». Тем не менее собор повелел разлучить мужей с их жёнами-христианками, если первые не перейдут в христианство[130], а также отобрать маленьких детей у их родителей (крещёных евреев, подверженных рецидиву иудаизма), чтобы дети не привыкли к еврейским обычаям и верованиям[131]. Какую же большую «необходимость» можно представить, чем тотальное отделение мужей от жён или маленьких детей от их родителей? Тем не менее крещения, явившиеся результатом такого давления, «навязанного», по собственному определению собора, были приняты им без всяких оговорок. Какой ещё вывод можно сделать из этого, кроме того, что собор в принципе не возражал против принудительного крещения или хотя бы против принуждения при любых обстоятельствах? Это приводит нас к заключению, что вышеупомянутый декрет собора касательно сисебутова вынужденного крещения не представлял его полную позицию по данному вопросу и, следовательно, был мотивирован соображениями более важными, чем теологические тонкости, послужившие ему формальным основанием. И каковы же были эти соображения? Или напрямую — чего намеревался собор достичь посредством своих законов против евреев и новообращённых?

Среди различных факторов, определивших позицию собора по еврейскому вопросу, количество евреев — весьма значительное и в абсолютных цифрах, и относительно общего населения полуострова — явилось сердцем проблемы[132]. Массы евреев, приведённых в христианство путём насильственных сисебутовых крещений, оказались освобождёнными от ограничений, наложенных на них в качестве евреев, и очень скоро превратились в мощную силу, конкурирующую с испанцами. Для последних это явилось угрозой потери всех преимуществ, полученных в результате ограничений, наложенных на евреев Рекаредом, и они соответственно начали искать любые пути к предотвращению этой угрозы. В конце концов, их лидеры, т. е. епископы, уверились в том, что нашли выход. Хорошо зная, что многие неофиты продолжали соблюдать еврейские обряды и обычаи, они решили, что можно объявить всех новообращённых «сомнительными», то есть, возможно, фальшивыми, христианами и таким образом низвести их на правовой уровень евреев.

Мы должны внимательно рассмотреть это обвинение, которое было так раздуто Четвёртым Толедским собором и которое заставило большинство учёных поверить в то, что к 633 г. все евреи, пришедшие в христианство из иудаизма (или почти все), оставались на самом деле иудеями, как в душе, так и на деле. И действительно, ни один из авторов, занимавшихся этим вопросом, не подверг сомнению справедливость такой убежденности. Но что мы на самом деле знаем об этом?

Давайте сперва обратим внимание на собственные слова собора: «Очень многие евреи, которые некоторое время назад были возвышены в христианскую веру, известны теперь не только поносящими Христа и исполняющими еврейские обряды, они также вновь стали совершать свои отвратительные обрезания»[133].

Из этой информации невозможно определить, все ли те, кто крестился, входят в число «очень многих евреев», вернувшихся к иудаизму после крещения, или только «очень многие» из новообращённых поступают так, в то время как остальные ведут себя по-христиански. Тем не менее, если бы авторы этой формулировки имели в виду всех крестившихся евреев, они очевидно заявили бы об этом недвусмысленно, потому что такое заявление оправдало бы законы, которые они хотели издать против всех новообращённых. Поскольку они не воспользовались недвусмысленной формулировкой, мы должны заключить, что они не могли сделать этого — очевидно, потому, что помимо многих новообращённых, «известных» своим по-прежнему еврейским поведением, были и другие, которые хотя бы внешне вели себя как христиане, и их могло быть много. Ясно, что епископы нашли невозможным отменить их крещение как ренегатов и поэтому открыли процитированное выше решение фразой, которая могла означать, что только многие новообращённые, но ни в коем случае не все они, изменили христианству. Возможно и то, что епископам недоставало доказательств вины многих крещёных евреев, которые «продолжали исполнять еврейские обряды», и таким образом им особо не с чем было идти даже против этой группы. Если это так, то тогда мы видим истинную причину признания епископами сисебутовых насильственных крещений. Причиной было не то, что заявлялось в декрете (причастие, помазание и т. д.), а то, что ни практически, ни юридически они не могли найти ясный путь к аннулированию крещений.