Истоки инквизиции в Испании XV века

IV

Базель дал дону Алонсо возможность достичь международной славы, а также получить особое признание за защиту интересов своей страны. Его красноречие, мудрость, дипломатическое мастерство и опыт — как юридический, так и дипломатический, сделали его идеальным представителем Кастилии. Он выиграл спор, возникший с Англией по поводу приоритета в соборе[1586], он победил в важных дебатах с Португалией по вопросу о Канарских островах[1587] и установил мир между императором и королем в тот момент, когда конфликт между ними казался неразрешимым[1588]. Все это, конечно, помогло укрепить его авторитет в сфере международных отношений.

Что касается его деятельности в церковной политике, она была даже более впечатляющей, и, безусловно, ее результаты были еще важнее, потому что дон Алонсо пытался найти золотую середину между папством и соборным движением путем некоей координации законных интересов обеих сторон. Это, конечно, было формальной политикой Кастилии, но по большому счету она была построена на идеях дона Алонсо. В любом случае она полностью совпадала с его мыслями и его основными склонностями, потому что по своей природе он был миротворцем, стремящимся к компромиссам. Точно так же, как он пытался достичь равновесия между враждующими инфантами Арагона, между инфантами Арагона и королем Хуаном II, между Португалией и Кастилией, между Империей и Польшей, так и здесь он старался установить гармонию между собором и папой.

Однако последняя попытка была обречена на неудачу. Враждующие партии держались за свое, то есть за несовместимые принципы — и во главе обеих партий стояли исключительно способные, сильные и упрямые люди. В Базеле соборное движение было полно решимости провести в жизнь решение Констанцского собора в церковных делах. С другой стороны, папа с той же решимостью стремился свести к нулю постановление и пользоваться своими, как он считал, неотъемлемыми правами в качестве верховного лидера Церкви. Последовало яростное столкновение доктрин, интересов и амбиций.

Практически с момента открытия собора в июле 1431 г. обе стороны шли к конфликту, и столкновение оказалось неизбежным, когда в апреле 1437 г. папа Евгений IV потребовал от собора переехать из Базеля в Италию. Собор отказался, основываясь на том, что папа не имел права диктовать собору такое переселение. Был создан комитет из трех человек, чтобы проверить этот вопрос. Двое из его членов представляли соперничающие партии. Третий, дон Алонсо, был избран собором как окончательный арбитр между двумя противоположными мнениями[1589]. Похоже, что папская партия рассчитывала на его поддержку, но если это было так, то они горько ошиблись, потому что дон Алонсо отдал свой решающий голос в пользу позиции собора.

Он назначил перерыв в работе собора и велел перевести его в Феррару. Собор, со своей стороны, начал систематически продвигаться к окончательным дебатам о низложении папы[1590].

Дон Алонсо участвовал в этих дебатах, и мы располагаем отчетом о содержании его речи и об общей реакции собора на нее. Автором этого отчета был выдающийся человек, которому суждено было в будущем самому стать папой, но в то время он, еще неуверенно прихрамывая, нащупывал свой путь в неизвестное будущее. Это был Энеа Сильвио Пикколомини, позже папа Пий II, один из понтификов Ренессанса.

Энеа Сильвио был талантливым писателем, прекрасным ученым и проницательным наблюдателем людей и событий. Его отчет включен в написанные им Комментарии к Базельскому собору, в которых он с большой тщательностью взвесил свои слова. Ему было в тот момент сорок два года, он общался со многими знаменитостями и мог уловить разницу между престижем, полученным благодаря занимаемому положению и заслуженным личными качествами человека. Поэтому не стоит недооценивать его восхищение доном Алонсо, проявленное в Комментариях.

Это восхищение было настолько велико, что Энеа Сильвио ни разу не упоминает имени епископа без уважительного титула или эпитета. Так, в одном случае он называет дона Алонсо «услада Испании» (delitia Hispaniarum)[1591], в другом — «украшением прелатов» (praelatorum decus)[1592], в третьем — «выделяющимся из всех своей изобретательностью и красноречием» (inter omnes consilio)[1593] и т. д. Ясно, что все эти характеристики показывают, насколько Энеа Сильвио был восхищен и захвачен талантом и личностью дона Алонсо. Мы должны также заметить, что это было написано через много месяцев после произнесения этих речей, когда впечатление от них должно было потускнеть со временем. А главное, мы должны помнить, что Энеа Сильвио полностью принадлежал к соборной партии, в то время как дон Алонсо следовал срединным курсом. Таким образом, огромное восхищение Энеа Сильвио доном Алонсо имело место, несмотря на их фундаментальные разногласия относительно политики, которой должен следовать собор в отношении бескомпромиссного Евгения IV.

Обо всем этом нужно помнить, оценивая впечатление, произведенное доном Алонсо, и его влияние в Базеле — на ассамблее, собравшей большинство христианских лидеров этого поколения. Это же объясняет и то особое внимание, с которым собор слушал его речь по поводу предложения о низложении папы. Мы можем вкратце изложить его речь следующим образом: признав приоритет собора над папой и, следовательно, незаконность его роспуска папой или перевода в другое место без согласия собора, он настаивал на том, что даже в том случае, если папа отрицает эти положения, он не может быть обвинен за это отрицание в ереси и, следовательно, низложен. Энеа Сильвио не мог скрыть своего изумления и разочарования тем, что его кумир, дон Алонсо, занял такую позицию. По его мнению, это противоречило тем принципам, которые прелат защищал с таким красноречием. Вот как он описал реакцию собора и свою собственную на речь дона Алонсо:

Епископ Бургоса, испанский посол и особо ученый среди прелатов, поделил резолюции на две группы, назвав одни общими, а другие — персональными. Он прекрасно говорил о первых трех, заявив, что не имеет ни малейших сомнений по их поводу, кроме того, что дополнение, упоминавшее о вере, показалось ему сомнительным. Он хотел подробно остановиться на этом, чтобы показать приоритет Святого собора над папой. Доказав его божественным и людским законом, он обосновал это и научным рассуждением, приведя в свидетели величайшего из философов, Аристотеля. Он сказал, что во всяком хорошо организованном королевстве особо желательно, чтобы королевство имело больше силы, чем король. В противном случае оно заслужит имя не королевства, но тирании. Точно так же его собственное мнение о Церкви таково, что она должна иметь больше власти, чем ее князь, то есть папа. Это рассуждение он аргументировал с элегантностью, шармом и ученостью настолько превосходно, что все с жадностью внимали его словам, — не так, как других ораторов, когда ждали конца их речи, а наоборот, желали долгого продолжения, — и все провозгласили его единственным зеркалом учености. Когда он коснулся других резолюций, относительно которых хотел показать свое несогласие, он выглядел непохожим на самого себя и перестал быть епископом Бургоса, потому как исчезло обаяние его слов, благородство высказываний, жизнерадостность взгляда, и если бы он мог видеть себя со стороны, он, наверное, был бы удивлен.[1594]

Энеа Сильвио думал, что какая-то внешняя сила — сила, которой епископ не мог сопротивляться, — заставила его говорить во второй части его речи против собственных убеждений. Возможно, он имел в виду политику Кастилии, диктуемую издалека Хуаном II. На самом деле, однако, двойственная позиция, занятая доном Алонсо, в этом случае отражала его взгляды на Церковь, сформированные под воздействием различных влияний.