Истоки инквизиции в Испании XV века

II

Мы располагаем тремя отчетами современников об этом событии, все из старохристианских источников. В качестве таковых все они должны быть расценены односторонними, и они, на самом деле, в некоторых своих частях явно тенденциозны. Может быть, поэтому они также сокращены, так как явно скрывают больше, чем рассказывают. Один из них включен в работу Паленсии Decadas, его историю царствования Энрике IV[2340], другой — письмо, которое Педро де Меса, каноник кафедрального собора в Толедо, написал приблизительно через месяц после беспорядков неизвестному настоятелю этой церкви[2341], а третий — случайный беглый очерк о волнениях, написанный неизвестным толедским свидетелем происходившего и сохранившийся в двух рукописных источниках[2342]. Из этих трех наименее объективным является текст каноника, который занимает откровенно антимарранскую позицию, очерк неизвестного толедца наименее ангажирован политически, в то время как Паленсия старается достичь баланса между про- и антиконверсо подходом. Все же в основном Паленсия опирается на антиконверсо источники, и это отражается как на содержании, так и на духе всего рассказа.

Обсуждая причины и предпосылки вспышки беспорядков, Паленсия говорит, что «в то время [т. е. в 1467 г.] возродилась среди жителей Толедо старая вражда, которая раздувалась страхами «новых христиан» и негодованием «старых»[2343]. В основном то же самое думал и анонимный автор, который приписал новые волнения «не чему иному, кроме вражды, которая никогда не прекращалась и всегда только росла»[2344]. Неизвестный толедец больше ничего не говорит по этому поводу. Но историк Паленсия пытается объяснить, почему взрыв произошел именно в этот момент. По его мнению, то, что часть «новых христиан» встала на сторону Энрике, внесло в тот момент свой вклад в поднятие старого напряжения; они пали жертвой интриг злонамеренных людей и думали, что победа партии Альфонсо будет означать уничтожение еврейской расы[2345].

Таким образом, мнение марранов о сторонниках Альфонсо и планах, которые последние вынашивали в отношении их группы, идентично тому, что Фернан Диас и Торкемада думали о последователях Сармьенто. Мятежники 1467 г., как и мятежники 1449 г., намеревались «уничтожить марранскую расу». Паленсия, как мы уже заметили, не принимал этого утверждения. Он верил в то, что сторонники дона Альфонсо преследовали иную цель, а не ту, к которой стремилась антисемитская фракция. По его мнению, марраны были просто дезориентированы ложными слухами, порожденными интригой и провокацией.

Согласно Паленсии, эти слухи проникли от «агентов раздора», которые не только «внедрили чувство страха в обе партии, но также… убедили их путем разных намеков в ненависти, которую испытывает каждая сторона к другой». Благодаря этому чрезмерному страху, они, пообещав им помощь, смогли «вдохновить конверсо на необычную дерзость» перед лицом вызова, с которым столкнулись[2346].

Паленсия не говорит нам, кем были эти «агенты». Он мог иметь полное представление об их именах, или думал, что они могут быть с легкостью обнаружены при помощи правила cui prodest (лат. кому выгодно?). Поскольку партия Альфонсо не имела, по его мнению, намерения нанести вред марранам, те, кто распространяли эти слухи, должны были, наоборот, быть сторонниками дона Энрике. Но чего они хотели достигнуть?

Если мы последуем линии мысли Паленсии, то сможем перейти к следующему заключению. Толедо был бастионом Альфонсо, но марраны города были важной силой. Однажды осознав, что от этого зависит их жизнь, они могли бы атаковать своих врагов, вырвать город из их рук и передать его Энрике. Паленсия считал, что именно это утверждали агитаторы Альфонсо в городе, и это на самом деле было целью марранов Толедо. Он предположил, что когда конверсо говорили об угрожающей им опасности и необходимости подготовиться к самозащите, они скрывали свои истинные намерения дымовой завесой полуправды. Главной целью их военных приготовлений, думал Паленсия, было не усиление их способности к самообороне, а создание возможности захватить Толедо, и если бы они не были охвачены этой идеей, то могли бы продолжать спокойно жить.

Марраны, однако, не могли оставаться спокойными. Они были убеждены в том, что надвигается шторм, и произвели тщательные приготовления к тому, чтобы встретить его. Они были полны решимости не допустить повторения трижды свалившихся на них бедствий (в 1449 г. в Толедо и Сьюдад-Реаль и в 1462 г. в Кармоне). На этот раз, решили они, их враги столкнутся с мужеством организованной ими обороны.

Действуя в соответствии с этим решением, марраны Толедо мобилизовали подпольные полувоенные силы, насчитывавшие, по словам анонимного источника, более четырех тысяч человек[2347]. Они назначили своим командиром Фернандо де ла Торре, которого высоко ценили. На деньги, собранные у своих членов, они приобрели оружие и спрятали его в доме де ла Торре. В момент необходимости их люди могли немедленно воспользоваться этим арсеналом. Более того, марраны позаботились о том, чтобы их силы были вооружены всеми видами оборонительного и наступательного оружия, причем самого современного и эффективного[2348]. При этом, вооружившись (согласно Паленсии с «самонадеянной решимостью»), они сумели завоевать «при помощи подарков и скромной почтительности» поддержку определенной части знати, так что могли не страдать от отсутствия внешней помощи «с первого момента столкновения со своими врагами и до момента объявленной победы»[2349].

Помощь знати, на которую ссылается Паленсия, была также упомянута и Педро де Месой, и анонимным рассказчиком[2350]. В особенности она выразилась в союзе, который марранам удалось заключить с графом Сифуэнтесом. Этот граф, дон Альфонсо де Сильва, контролировал почти половину городского населения, и конверсо полагались на его помощь больше, чем на что-либо иное. «Но они не раскрыли ему своих тайных намерений, — говорит Паленсия, — а только представили ему свои общие жалобы»[2351]. Так, они пожаловались ему на несправедливость, которую проявляли по отношению к ним «старые христиане» города, потому что те «не только часто клеветали на них», без всякой причины, кроме «злонамеренности и зависти», но также «преследовали их убийствами и изгнаниями». Далее они говорили о «новых злодействах», которые намеревались добавить их враги к уже совершенным, и подчеркивали, что это намерение не было результатом какого-либо преступления, «недавно совершенного конверсо». То, что побудило «старых христиан» снова напасть на них, было «их алчностью к богатству, приобретенному трудом и усердием конверсо». Не было другого мотива, потому что «все другие обвинения», которые «старые христиане» выдвинули против них, были беспочвенными и не опирались ни на какие факты; они были продиктованы «злобой и наглостью»[2352].

Этот пассаж, в котором Паленсия приводит «обычные жалобы» марранов, является важным свидетельством, потому что он четко представляет ответ марранов на выдвинутые против них в то время обвинения. Поскольку это были, по словам Паленсии, «обычные» жалобы марранов, они не представили каких-либо новых аргументов, разработанных в те дни, чтобы произвести впечатление на графа. Скорее это являлось их постоянной позицией, утверждением, сделанным снова и снова — их торжественным заверением в своей невиновности. То, что марраны заявляли в 1449 г., вслед за беспорядками и инквизицией в Толедо, они повторяли в 1467 г., почти двумя десятилетиями позже. Они отвергли обвинения против себя как лживые — на деле лишенные крупицы правды, как злонамеренную клевету, рассчитанную на то, чтобы спровоцировать кровавые нападения на их общины. Нет никакого свидетельства, подтверждающего эту клевету, и марраны не совершили в последнее время никакого преступления, которое могло бы оправдать выдвинутые против них обвинения. Что же тогда раздражало «старых христиан» до такой степени, что они пошли на такое? Марраны могли дать только один ответ — ответ, данный Докладчиком, Торкемадой и Картахеной, их защитниками в 1449 г., и любым из них сотни раз с тех пор: это порочное желание «старых христиан» овладеть их богатством. Зависть является корнем этой дикой ненависти, разожженной против них в городах Кастилии, — зависть, жадность и злоба, а вовсе никакие якобы религиозные, социальные и экономические правонарушения, приписываемые марранам. Таким образом, марраны начисто отвергли все обвинения их старохристианских противников, они называли их лжецами, склонными к грабежу и убийству, которые, не сдерживаемые никакими законами, распространяли ложь, чтобы прикрыть свои скверные намерения моральными предлогами.

Таким образом, здесь Паленсия представляет то, что может рассматриваться как «обычная» самозащита конверсо. Паленсия воздерживается от выражения своей позиции в этом конкретном случае. Но если мы вспомним его высказывание о мотивах тех, кто атаковал марранов в Кармоне, мы должны прийти к выводу, что он соглашается с доводами марранов. Обсуждая волнения в Кармоне, Паленсия, как мы видим, открыто выступал против «заговора мятежников», который был составлен против марранов города теми, кто «жаждал их богатства», причинял им зло «во имя религии», даже если удовлетворение этой жажды требовало «мародерства, убийств и совершения всех возможных подлостей насилия». Паленсия сравнивал эти мерзости с теми, что были сделаны «до этого в Толедо» (т. е. во время бунта Сармьенто), и с тем, что «воры сделали позже» в том же городе в 1467 г.[2353]

Здесь мы не слышим слова самозащиты марранов, как было представлено Паленсией в разных случаях, — самозащиты, которую можно было бы счесть тенденциозной и поэтому в лучшем случае — полуправдой. Здесь мы слышим собственный голос Паленсии и можем видеть, что его взгляд на врагов марранов совпадал со взглядом самих марранов. По мнению Паленсии, здесь атака на конверсо совершалась не по религиозным или моральным причинам, или из соображений общего блага, а только потому, что на марранов нападали, по существу, «воры», одержимые страстью к добыче и богатству, не поморщившись ни перед каким преступлением. Мы можем допустить, что Паленсия включил в эту категорию всех безумных противников марранов в Кастилии — всех их агитаторов и лидеров, настаивавших на устранении конверсо из Испании. Но он, несомненно, имел в виду также и многих из них, а главное, думал о массах их последователей, которые совершали грабежи и убийства.

Итак, марраны, по словам Паленсии, столкнулись с проблемой, и мы видим, что они предприняли некоторые шаги, чтобы противостоять ей. Ясно, что они рассматривали военное столкновение между ними и их врагами весьма возможным, и сделали все, чтобы достойно встретить его. Согласно Паленсии, они надеялись выйти победителями. Но к какой победе они стремились? Что назвал Паленсия их «самонадеянной решимостью», их «тайными намерениями», их замыслом, которого они не раскрыли графу Сифуэнтесу? Ясно, что здесь Паленсия пытается сказать нам, что марранов более не удовлетворяло отражение атаки агрессоров — «старых христиан» — на их кварталы, и даже нанесение им тяжелых потерь. Марраны, по мнению Паленсии, надеялись на нанесение врагам сокрушительного поражения в битве, что заставит последних просить пощады. Паленсия немногословен в этом вопросе, но то, как он представляет нам эту ситуацию, приводит нас к заключению, что именно это марраны и планировали. По существу, Паленсия создает явное впечатление, что марраны хотели спровоцировать конфликт со своими врагами, как только они закончат свои военные приготовления и заключат политические и военные союзы.