Истоки инквизиции в Испании XV века

II

30 мая 1379 г. Энрике II неожиданно умер в возрасте 46 лет, оставив трон своему сыну Хуану I. Затем произошло убийство дона Йосефа Пичона, еврейского верховного казначея, от рук его еврейских соперников. Это убийство стало оружием в антиеврейской кампании[397], и вскоре кортесы в Сории, собравшиеся 18 сентября 1380 г., отобрали у евреев их старинную привилегию самим судить свои криминальные случаи[398]. Это важное решение крепко ударило по еврейской юридической независимости. Оно представляло собой первый шаг на пути к отмене других юридических привилегий, пока еще имевшихся у евреев Кастилии. Более того, эти же кортесы сделали еще один шаг, направленный на ущемление еврейских прав: они заново утвердили декрет Энрике II, запрещающий евреям служить в королевских администрациях, и подкрепили это королевским заверением, что «с этого момента и далее закон будет исполняться»[399]. Этот закон предполагает, что Хуан I принял антиеврейскую линию, хотя такое далекоидущее утверждение будет неверным. В любом случае авторитет Мартинеса возрос. Теперь ему было легче убедить граждан, которые были расположены к его планам, что продолжение давления в указанном им направлении приведет, в конце концов, к желаемому результату.

Ободренный изменением королевской политики по отношению к евреям, он возобновил свою деятельность в качестве судьи в тяжбах между христианами и евреями, получив теперь активную поддержку со стороны городских официальных лиц. Снова евреи обратились за помощью к королю. Они сослались на приказы покойного короля, показали папские буллы, которые они заполучили себе в помощь[400], и попросили короля принять строгие меры против агитации и преследований Мартинеса[401]. И на этот раз реакция короля была положительной. 3 марта 1382 г. король послал Мартинесу строгое послание, напоминающее о приказах покойного короля и подчеркивающее, что они полностью остаются в силе. Он также сообщил священнику о своем желании, чтобы евреи «были присмотрены и защищены как принадлежащие нам». И он запретил ему использовать «в проповедях или публичных выступлениях слова, могущие причинить ущерб евреям или возбудить буйство против них». Хуан I также дал ему знать, что «любая полемика, касающаяся Церкви, которая может быть направлена против еврея или еврейки, будет вестись с этого момента архиепископом или кем-то им назначенным, но не тобой». И наконец, король приказал всем судьям, шефу полиции и членам совета города Севильи «не позволять» Мартинесу действовать против евреев «в чем-либо, что означено в этом указе, и ни ты, ни они не делали бы ничего подобного под страхом наказания согласно нашей воле»[402].

Письмо короля прояснило недопонимание и отмело некоторые ложные предположения. Оно не дает никакой почвы существующему мнению о том, что позиция Хуана I по отношению к евреям принципиально отличалась от позиции его предшественника, и, соответственно, не было причины ожидать, что он будет действовать в антисемитском духе. Концехо, безусловно, подчинились его желаниям и отказали Мартинесу в поддержке, а Мартинес, соответственно, был вынужден прекратить свою антисемитскую юридическую деятельность. Тем не менее вскоре он нашел иные пути досаждать и пакостить евреям.

Он начал кампанию по крещению мусульманских рабов, принадлежащих евреям Севильи. Так как евреям запрещалось иметь рабов-христиан, их мусульманские рабы, будучи обращены в христианскую веру, должны быть отпущены на свободу, и если такое прозелитское движение распространится, то оно причинит вред еврейским экономическим интересам. Мартинес также продолжил подстрекательство против евреев, обращая внимание на запрещение и предупреждение Хуана I не больше, чем на повеления Энрике. На самом деле его антисемитские тирады стали еще более провокационными и поджигательскими. Он доходил до того, что заверял свою аудиторию в том, что ему лично известно, что если какой-то христианин убьет или ранит еврея, то король и королева будут только рады и, вынося приговор, оправдают убийцу. По существу, Мартинес гарантировал полную безнаказанность. Подобные заверения, которые дошли до призывов к кровопролитию, встревожили севильских евреев. Они снова направили петицию королю, который 15 августа 1383 г. издал новый указ (albalá) против акций Мартинеса.

Новый королевский указ запретил Мартинесу крестить мусульманских рабов, принадлежащих евреям, так как это противоречит «привилегиям, дарованным евреям в этом деле королями, коим мы наследуем». Более того, король в категорической форме приказал Мартинесу прекратить подстрекать против евреев. Хуан выразил свое изумление наглостью Мартинеса, использующего королевскую чету в своих разглагольствованиях. «С каких пор, — спрашивает король, — ты находишься в столь интимной близости с нами, что знаешь намерения наши и королевы?» Королю было ясно, что если подстрекательства архидьякона не будут остановлены, «aljama (еврейская община) этого города будет уничтожена, а евреи потеряют то, что имеют». Поэтому он пригрозил Мартинесу: «если ты не прекратишь вести себя подобным образом, мы накажем тебя так, что ты пожалеешь о содеянном, и никто другой не посмеет так поступать»[403].

Угрожающий язык королевского указа должен был возыметь временное действие. В любом случае, прошло более четырех лет, прежде чем альхама Севильи нашла необходимым вновь пожаловаться. Это не значит, что Мартинес бездействовал столь долгий период или даже прекратил свою кампанию против евреев. Все же мы можем с достаточной долей уверенности сказать, что хотя бы какое-то время — может быть, до конца 1385 г. — он воздерживался от своих незаконных вмешательств в дела, касающиеся евреев, и он наверняка прекратил свои измышления по поводу того, что убийство евреев останется безнаказанным. Мы пришли к этому заключению потому, что авторитет Хуана I в Кастилии был высок — до войны с Португалией или, точнее, до катастрофы под Альжубарротой (1385), а у евреев в то время был сильный защитник при дворе в лице дона Гедальи Негро. Но этот еврей умер в 1385 г., а тяжелое положение в Португалии заставило короля искать доброй воли и поддержки кастильских городов. Он мечтал о возобновлении войны с Португалией и о победе столь крупной и решающей, что она смоет стыд от его поражения. Для этого он нуждался в новых денежных вложениях со стороны советов, которые согласились на его просьбу, предварительно позаботившись о том, чтобы король пошел им навстречу в некоторых вопросах. Так, собравшись в декабре 1385 г. в Вальядолиде, кортесы опять нанесли удар по привилегиям евреев. Проживание евреев рядом с христианами было запрещено[404], и предоставление евреям должностей при дворе было еще раз категорически запрещено (на этот раз под страхом конфискации имущества)[405]. Во второй раз после 1383 г. евреи должны были простить треть того, что задолжали им христиане, и в дополнение к этому христиане получили пятнадцать месяцев отсрочки на оставшиеся две трети долга[406]. Хуже всего для евреев было то, что состав восстановленного королевского совета теперь включал в себя четырех епископов и четырех прокурадоров (т. е. представителей городов). Было ясно, что евреи потеряли большинство своих позиций и шансов на защиту при дворе. При этих обстоятельствах Мартинес набрался смелости возобновить юридическое ущемление евреев, выразившееся в требовании полного разделения между евреями и христианами, и вдобавок потребовать разрушения всех синагог, построенных в архиепископстве после Реконкисты[407].

Социальная атмосфера в Севилье в результате этой яростной агитации накалилась до такой степени, что в начале 1388 г. евреи города почувствовали, что необходимо каким-то образом остановить кампанию Мартинеса. Их единственной возможностью было обратиться за помощью к королю, но здесь их придворные друзья предупредили, что время для еврейской петиции неподходящее. Настроение монарха было явно антиеврейским, и вместо того, чтобы получить прохладный ответ, который только поощрил бы Мартинеса, евреи решили обратиться с жалобой на него в верховный суд в Севилье. Таким образом, 11 февраля 1388 г. представитель общины, дон Йегуда бен Авраам, представил главному судье Севильи формальную жалобу на кампанию Мартинеса по разрушению синагог. Дон Йегуда предупредил Мартинеса, а косвенно и судей, что если эта жалоба останется безответной, евреи обратятся к королю. «Они покажут, как он, Мартинес, нарушает повеление короля», и как он явно действует против королевского приказа, который четко запретил ему делать подобные вещи[408]. Этот аргумент был, конечно, тактическим приемом: призыв к традиционной поддержке евреев королем был угрозой, тогда как полагаться на нее больше было нельзя.

Мартинес почувствовал эту слабость. Через неделю после того, как евреи подали жалобу, он дал свой ответ. Используя возможность начать новую атаку, он изобразил евреев неисправимыми преступниками, которые намеревались одурачить самого Бога, так чему же удивляться, если они обманывают короля и принцев. Разве не сказал Иисус ученикам своим, когда он послал их проповедовать Учение, что всякий, кто не примет его царства, будет рассматриваться как его враг и сын дьявола. Кому больше всего подходит это определение, как не евреям, которые упорно отрицали его царство со времен апостолов? То, что он, Мартинес, говорит о евреях, идентично тому, что Иисус сказал о них; следовательно, и он не может говорить иначе. Он не сделал ничего дурного ни в моральном плане, ни в юридическом. Он требовал разделения христиан и евреев потому, что это то, что велит закон, и то, что приказал архиепископ Севильи, а еще потому, что архиепископ сказал ему позаботиться об этом[409]. Он требовал разрушения синагог потому, что этого требовал закон, и если бы он был до конца верен закону, то «двадцать три синагоги, которые евреи построили в Севилье… были бы снесены подчистую»[410]. А что касается его судебной деятельности, то правда, что король дал ему определенные инструкции, но они основывались на ложной информации, предоставленной евреями королю. «Они сказали, что я объявил неверные приговоры в тяжбах, доверенных мне королем, нашим сюзереном. На это, сеньор, я отвечаю: пусть они покажут, какие я вынес приговоры против евреев и евреек, и если они были неверными, я желаю заплатить по всем ним». Разумеется, он не прекратил свои проповеди, несмотря на инструкции короля, так как эти инструкции не имеют смысла потому, что он проповедует слово божье, которое служит не только Богу, но и королю[411].

Местные власти, конечно, не удовлетворили апелляцию евреев. Евреи не обратились к королю, как угрожали, несомненно, по указанным выше причинам. Но они разработали план, как остановить Мартинеса иным способом. Они обратились к дьякону церкви в Севилье, который представил дело совету каноников.