Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии

Обряды встречи весны.

В старом Китае одним из важных народных и официальных праздников был день Прихода весны (Личунь), знаменовавший начало сельскохозяйственных работ. Праздник Личунь, издавна отмечавшийся по солнечному календарю, не имел фиксированной даты, но обычно приходился на первые дни лунного года, что делало его органической частью новогодних торжеств. Главным обрядом этого праздника было ритуальное раздирание «весеннего быка». В древности для этой цели использовали настоящих быков[254]. Впоследствии появились заменявшие их глиняные скульптуры и бумажные макеты животного. Впрочем, по некоторым сведениям, в Фуцзяни еще в XIX в. во время церемонии «встречи весны» закалывали живого буйвола[255]. Сама церемония, получившая также название «бить весну», проходила следующим образом.

За восточными воротами столицы, а также провинциальных и уездных городов сооружали специальный павильон, в котором устанавливали фигуры быка и его божественного провожатого — Маншэня, державшего в руках календарь и хлыст из ивы (ива в Китае — «счастливый» символ воды). В зависимости от даты проведения обряда Маншэня изображали стариком, зрелым мужчиной или мальчиком и надевали на него одежду разного цвета[256].

Рис. 13. Шествие с «весенним быком»[257].

В день Прихода весны несшая быка и Маншэня процессия местных служащих, почтенных людей округи, музыкантов и актеров с начальником чиновничьей управы во главе обходила город, обязательно останавливаясь у здания управы. Затем быка били длинными палками, дабы заставить его быть образцом трудолюбия; бичевание сопровождалось пожеланиями тучного урожая и хорошей карьеры для начальника управы. В конце церемонии фигурку быка разбивали или разрывали, а правитель одаривал ее участников деньгами. Чиновники переодевались в летнюю форму одежды, так же поступали и многие юноши из народа, даже если стояла прохладная погода. В Янчжоу еще в прошлом столетии бичеванию «весеннего быка» предшествовал своеобразный пародийный пир, на котором подавали бумажные имитации кушаний, а вместо вина — воду. Во время пира актеры развлекали его участников песенками и сценками эротического содержания. По окончании представления начальник управы нарочито возмущался бездельем и дурной нравственностью актеров. Актеры в оправдание ссылались на нежелание быка трудиться, после чего приступали к бичеванию его скульптуры[258].

Если фигура быка делалась из бумаги, макет обычно склеивали из бумаги традиционных пяти цветов — черного, белого, красного, зеленого и желтого, — соответствовавших пяти мировым стихиям: воде, металлу, огню, дереву и земле. Цвета подбирали в соответствии с указаниями гадателя (иногда листы бумаги выбирали слепые прорицатели), а люди, собравшиеся посмотреть на праздничную процессию, гадали по окраске быка о погоде в новом году. Например, желтая голова у быка обещала жаркое лето или сильные ветры, зеленая — неблагоприятную весну, красная — засуху, черная — обильные дожди. Облик Маншэня тоже давал пищу для гаданий, причем символам приписывалось значение, обратное общепринятому. Так, теплая одежда на Маншэне предвещала жару, отсутствие туфель — дожди, пояс счастливого красного цвета — несчастья и т. д.[259]. Имела значение и сама дата проведения обряда: чем раньше это происходило, тем раньше ожидали наступление весны. Разумеется, «весенний бык» — потомок священного жертвенного животного — наделялся чудодейственными свойствами. Считалось, например, что тот, кто погладит его голову или коснется его глаз, избавится в новом году от головной боли и глазных болезней[260]. Осколки разбитой глиняной скульптуры быка присутствующие забирали себе в качестве амулета. В Шэньси их прикрепляли к домашнему очагу, а в районах нижнего течения Янцзы бытовало поверье, что они, как символ плодородия, способствуют рождению мужского потомства[261].

Упомянем еще несколько обрядов, связанных с днем Прихода весны и закланием «весеннего быка». Часть их имела прямые параллели в обрядности Нового года, что лишний раз подтверждает глубинное единство обоих праздников. В частности, к первому дню весны двери домов украшали соответствующими благопожелательными надписями, например: «Приход весны — большая удача!» Как и на Новый год, в этот день полагалось пить «весеннее вино», а крестьяне обвязывали деревья в саду красными лентами, произнося заклинания против свирепого ветра, вредителей и болезней[262]. Многие жители старого Пекина ставили у себя во дворе бамбуковый шест с пухом цыплят наверху. Когда-то такой шест власти устанавливали во время церемонии «раздирания быка», в момент наступления астрономической весны, так что летавший по ветру цыплячий пух возвещал о приходе весеннего сезона[263]. Крестьяне водружали подобные шесты с вымпелами в поле и называли их «флажками, оберегающими от ветров». Заодно они говорили нехитрое заклинание: «Сорняки, умрите. Всходы, живите. Земля, рожай». Тогда же начинали готовить зерно к севу[264].

По всему Китаю было принято в этот день прикреплять на груди лоскут красной материи в качестве талисмана. Нередко такой талисман имел форму тыквы горлянки с надписью: «Для несчастий», т. е. в этом сосуде должны были скопиться все беды нового года[265]. В Центральном и Восточном Китае женщины вырезали из шелка фигурку ласточки и носили ее в волосах — обычай, зафиксированный уже в VI в.[266]. В Аньхое в день Прихода весны хозяйки по утрам сами открывали ворота дома, произнося пожелания богатства и долголетия своим домашним[267]. Прежде в этот день было принято есть редьку, что называлось «откусывать весну»[268]. К первому весеннему дню пекли так называемые весенние лепешки — пирожки круглой формы с начинкой из мяса и овощей.

Празднование Нового года завершалось, одновременно достигая своей кульминации, празднествами Первой ночи (Юаньсяо), проходившими в середине 1-го месяца, т. е. в период полнолуния, и нередко начинавшимися 13-го числа 1-го месяца. Празднества Первой ночи именовали также праздником фонарей, поскольку они сопровождались ночной иллюминацией из множества масляных светильников всевозможных форм и расцветок, висевших у каждого дома, каждой лавки, каждого храма. Обычай отмечать первое полнолуние года ночной иллюминацией и пиршествами уходит в Китае далеко в глубь веков. Известно, что еще в период правления династии Хань ими сопровождалось официальное поклонение Полярной звезде, символизировавшей Великое единство — верховное начало мира. Однако только с VI в. зрелище множества рассыпанных в ночной тьме светящихся фонариков привлекло внимание китайских поэтов; по-видимому, тогда же в быт древних китайцев вошли восковые свечи, часто используемые в современных праздничных фонарях. Наконец, к тому же времени относятся первые упоминания о празднике Первой ночи как массовом ночном гулянье, напоминающем европейский карнавал. Судя по всему, в средние века праздник фонарей проходил с большей пышностью, нежели в последние два столетия. Исторические хроники и предания повествуют об освещавших дворцы знати гигантских фонарях, украшенных золотом, жемчужными нитями и тысячами драгоценных камней; о грандиозных пикниках в парке императорского дворца, во время которых по воде пускали тысячи горящих фонариков; о романтических приключениях императоров, выходивших инкогнито в праздничный город; о толпе гулявших, настолько плотной, что в ней можно было плыть, не касаясь ногами земли, а матери теряли своих детей. Тем не менее, еще в середине прошлого века А.Ф. Попов назвал праздник фонарей «самым шумным, веселым и разгульным, какой только бывает у китайцев в целом году»[269].

Неудивительно, что на празднества Первой ночи предъявили свои права религиозные традиции Китая, в первую очередь буддизм, без сомнения немало повлиявший на их формирование. Полнолуние 1-го месяца было важной датой буддийского религиозного календаря, и буддисты пропагандировали горящие фонари как символ светоча истины Будды. Они даже сочинили легенду о том, как император династии Лян У-ди (VI в.) однажды решил в полнолуние 1-го месяца испытать истинность буддизма и даосизма, приказав бросить в огонь священные книги обеих религий. Даосские писания сгорели дотла, а буддийские остались невредимыми[270]. В народе же в течение нескольких последних столетий наибольшей популярностью пользовалось предание о том, что Чжу Юаньчжан, этот любимый герой новогодних легенд, в полнолуние 1-го месяца поднял восстание против монголов, правивших тогда Китаем[271]. Таким образом, праздник Первой ночи подогревал и национальные чувства китайцев в период владычества маньчжурской династии Цин.

Хотя праздник фонарей отмечался с особенным блеском в городах и породил немало романтических легенд чисто городского происхождения, он имел деревенские и очень древние корпи. В основе своей он был вдохновлен характерной для новогодних обрядов китайцев магией плодородия. Примечательно, что в народном сознании он издавна связывался с праздником Середины осени — праздником урожая. «Если в Середину осени облака скрывают луну, в полнолуние 1-го месяца снег побьет фонари», — гласила народная поговорка[272].

В преддверии праздника китайские крестьяне прибегали к различным магическим обрядам, призванным обеспечить хороший урожай. Многие из них в эти дни кидали на крышу дома зерно для птиц, чтобы те не склевали посевы[273]. В Хунани на охапку травы клали большой камень, чтобы «придавить ветер», т. е. уберечь всходы от сильных ветров[274].

В 13-й день — первый день праздника фонарей — во многих областях Китая поклонялись божеству, защищавшему поля от саранчи (его называли «генералом Лю Мэном» или просто Царем удачи — Цзисянваном)[275]. Крестьяне провинции Шэньси в 15-й день относили в местный храм семена различных злаков и молили богов защитить их от Демона бедности[276]. В 16-й день чествовали Царя буйволов и лошадей[277].

Одним из важнейших аграрных символов в Китае издревле был огонь, являвшийся, по преданию, девизом божественного родоначальника земледелия Шэньнуна (земледельческого бога южного происхождения). Знаменательно, что в первое полнолуние года огонь и свет, по китайским поверьям, обладали способностью изгонять нечисть и рождать новую жизнь. В ночь 15-го числа во многих районах крестьяне выходили на свои поля с зажженными факелами и громко молили об урожае. Крестьяне уезда Наньтун (провинция Цзянсу) в эту ночь зажигали расставленные вокруг их полей снопы соломы и плясали, выкрикивая песенку-заклинание:

В середине первой луны разведу жаркое пламя,У других овощи будут еще расти,А наши овощи уже будут в городе.У других соевые бобы — как игральная кость,У нас соевые бобы величиной с корзинку.У других хлопчатник больной да низкий,У нас хлопчатник могучий и достает до неба[278].

В уезде Тайсин (провинция Цзянсу) группы юношей в полнолуние 1-го месяца выходили гулять за деревню с зажженными факелами, которые называли «небесным огнем». Жители деревни, наблюдая издали движущиеся огоньки факелов, гадали по их цвету о погоде в будущем году, красный цвет предвещал засуху, белый — наводнение. Когда факелы сгорали, их складывали в очерченный на земле круг. Местные жители верили, что процессия с факелами оберегает их деревню от лис, слывших в Китае демоническими существами, и вместе с тем обеспечивает богатый урожай осенью[279].