Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии

Праздник Нового года и хозяйственно-культурные типы.

Подытоживая результаты исследования календарных обычаев и обрядов народов зарубежной Европы, С.А. Токарев писал: «Если взглянуть на них как бы с большой высоты, с общесоциологической точки зрения, то мы увидим, что в этих обрядах выражена своеобразная адаптация человеческой деятельности к объективному, так сказать, космическому ритму природы… В основе годового цикла календарных обрядов и верований лежит крестьянский труд, лежит материальное производство»[870].

Это основное положение о трудовых истоках календарных обычаев и обрядов является определяющим и при изучении календарных праздников народов мира, в том числе и народов Восточной и Центральной Азии. Об этом свидетельствует и материал, обобщенный в данной монографии.

Однако представляется интересным проследить также взаимосвязь календарных обычаев и обрядов с хозяйственно-культурными типами (ХКТ). Систематизированный в данной работе материал дает для такой попытки известное основание, ибо в ней рассмотрен новогодний праздник народов, относящихся к различным хозяйственно-культурным типам[871].

Как известно, китайцы, корейцы и японцы относятся к восточноазиатскому историко-культурному региону, к ХКТ плужных земледельцев умеренного и субтропического климата, с определяющим преобладанием поливного рисосеяния. При этом необходимо отметить, что у каждого из этих народов наблюдаются значительные хозяйственно-культурные вариации. Еще больше различий в хозяйственной деятельности этих народов имелось в ходе их исторического развития. В хозяйственном развитии китайцев на протяжении тысячелетий ХКТ плужных земледельцев, использовавших искусственное орошение (в бассейне р. Хуанхэ), взаимодействовал с ХКТ ручных земледельцев субтропиков и тропиков, занимавшихся возделыванием корне- и клубнеплодов и поливным рисосеянием. Исторически ХКТ корейцев был тесно связан с охотничье-собирательским ХКТ и особенно с ХКТ прибрежных и речных рыболовов и собирателей, который играл важнейшую роль и в хозяйственной деятельности японцев. Рыболовство и приморское собирательство сохраняют свои позиции и в современной экономике корейцев и японцев. Кроме того, необходимо отметить, что ХКТ китайцев и корейцев постоянно на протяжении тысячелетий взаимодействовал с ХКТ кочевых народов.

Монголы и тибетцы, относящиеся к центральноазиатскому культурному региону, представляют два ХКТ. Так, монголы и тибетцы-кочевники (живущие на Тибетском нагорье) принадлежат к ХКТ кочевников-скотоводов, хозяйство которых сочетает в себе элементы равнинного скотоводства в степной зоне (монголы) с высокогорно-вертикальным (тибетцы), в то время как южные и восточные тибетцы-земледельцы принадлежат к ХКТ высокогорных ручных земледельцев и пашенных земледельцев долин крупных рек.

История китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев дает немало примеров постоянного культурно-хозяйственного контакта, взаимодействия, взаимопроникновения культур этих народов. Конечно, в полном объеме рассмотреть проблему соотношения обычаев и обрядов новогоднего праздника с ХКТ изучаемых народов пока не представляется возможным, поэтому изложенные далее соображения являются в значительной мере предварительными.

При рассмотрении этой проблемы неизбежно встает вопрос о месте праздника Нового года в годовом трудовом цикле земледельцев и скотоводов.

Анализ календаря изучаемых народов показывает, что в древности и в средние века праздник Нового года был более тесно связан с периодом сбора урожая у земледельческих народов, а также со временем приплода скота и изобилия мяса, молока и молочных продуктов у народов скотоводческих. Свидетельства об особой роли 10-го месяца в календаре древних китайцев и древних корейцев сохранились в письменных источниках.

Своеобразным аналогом новогоднему празднику были торжества, проводившиеся в период зимнего солнцестояния — важной даты для земледельцев. Практически до наших дней целый ряд обрядов, связанных с этими датами, бытуют в предновогоднем (а правильнее сказать — в новогоднем) цикле китайцев, корейцев, японцев. Согласно сообщениям китайской летописи «Таншу», тибетцы в VII–X вв. отмечали Новый год сразу после сбора урожая. В конце XIX в. старый земледельческий Новый год тибетцев, приходившийся на 10-й и 11-й месяцы и совпадавший с зимним солнцестоянием, назывался Сонам лосар. Это название может быть этимологизировано как «новый урожай — время ячменя». Примечательно, что «урожай» в представлении тибетцев-земледельцев, прежде всего, ассоциировался с урожаем ячменя. Монголы, как кочевники-скотоводы, еще в XIII в. отмечали Новый год в 9-м месяце, который назывался Белый месяц (Цагаан сар) и соответствовал времени, когда наступало изобилие молока и молочных продуктов, наиболее ценимых кочевыми народами. С переходом на китайский лунно-солнечный календарь монголы стали отмечать Новый год в начале весны, перенеся на него старое название Цагаан сар.

Многотысячелетний опыт занятия земледелием, а также успехи древнекитайской астрономии способствовали тому, что к концу I тысячелетия до н. э. сформировался китайский лунно-солнечный календарь, согласно которому Новый год приходится на начало 1-го лунного месяца, т. е. на середину между зимним солнцестоянием и весенним равноденствием, причем дата Нового года стала переменной.

Приблизительно в этот же период складывается и сезонный сельскохозяйственный солнечный календарь. Праздник Нового года совпадал с сезоном начала весны[872]. Постепенно эти календари были восприняты соседями китайцев: корейцами — в IV–VII вв., японцами — в VII–VIII вв., монголами — в XIII в., тибетцами — в XI в.

Несмотря на огромные различия климатических условий и особенностей хозяйственной деятельности, Новый год по лунно-солнечному календарю у всех изучаемых народов совпадает со временем относительного перерыва в хозяйственной деятельности и земледельцев, и скотоводов, а также с периодом, когда начинается подготовка к весенним работам, так как Новый год — это и начало весны. Этими обстоятельствами и определилась особая роль новогоднего праздника, как бы дающего импульс началу, ходу и результатам труда всего года. В нем теперь не только был заложен итог прошлого (как в новогоднем празднике, связанном с уборкой урожая), но в еще большей мере в нем была запрограммирована устремленность в будущее. Новый год утверждал ритм труда, неразрывно связанный с великим, космическим ритмом Природы, и создавал «то особенное ощущение жизни», которое, по словам известного корейского писателя Ли Гиена, «знакомо только крестьянину»[873] и, добавим от себя, труженику скотоводу.

Относительный перерыв в хозяйственной деятельности создавал условия и время для приготовления особых угощений, для украшения жилищ, для многочисленных визитов, игр, развлечений, веселья.

Прослеживается несомненная зависимость между ХКТ изучаемых народов и характером некоторых обычаев и обрядов их новогоднего праздника. Это, прежде всего, касается древних обрядов, связанных с магией плодородия. У земледельческих народов в новогоднем празднике центральное место занимают обряды, призванные обеспечить богатый урожай зерновых культур: у китайцев, корейцев, японцев — прежде всего, риса, у тибетцев — ячменя и пшеницы; изобилие овощей, фруктов (китайцы, корейцы, японцы); чрезвычайно важны обряды, призванные обеспечить плодоношение тутовых деревьев для получения шелковых коконов (китайцы, японцы); обряды, способствующие «благополучию» домашнего скота (китайцы, корейцы), обеспечивающие богатый улов даров моря (корейцы, японцы).

Все эти обряды самые различные по форме: от зажигания огней на зимнем рисовом поле у корейцев до обычая украшения входа в дом головками сушеной рыбки у японцев, от раздирания весеннего быка у китайцев до разбрасывания на полях жертвенных хлебцев у тибетцев. Цель их одна — обеспечить щедрый урожай и изобилие в наступающем году.

У кочевников-скотоводов на первом месте стоят обряды, призванные способствовать цветению трав и богатому приплоду скота. Наиболее ярко эти пожелания монгольского кочевника-скотовода выражены в древнем заклинании: «Да будут люди в благополучии и благоденствии, да будет большой приплод и зеленая трава, да будет вода аршаном!»[874].

Другие аспекты хозяйственно-культурного облика изучаемых народов, прежде всего, основные компоненты материальной культуры, по-разному преломляются в новогодней обрядности. Здесь порою на первый план выходят явления типологически однородные: обильная еда как символ достатка и процветания, новая одежда как выражение начала «новой жизни», а также как оберег, охраняющий от болезней в наступающем году, украшения жилищ, восходящие к древним обычаям, игры и развлечения, нередко имевшие своим истоком магию плодородия. Все эти явления присущи всем изучаемым народам (как и всем народам мира).

Однако определенную зависимость от ХКТ можно проследить и в различных украшениях и кушаньях, по особому приготовленных и оформленных к Новому году. Степень их зависимости от ХКТ в разных сферах неодинакова.

Пожалуй, наиболее ярко взаимосвязь между ХКТ и праздником Нового года проступает при изучении праздничной пищи, которая в большом количестве готовится к празднику как для людей, так и для богов. Однако при анализе этой взаимозависимости надо иметь в виду по крайней мере, два обстоятельства.

Первое: новогодняя пища — это прежде всего, ритуальная еда. И не только потому, что много еды готовилось для богов, духов, предков (а затем съедалось празднующими — так в единой трапезе соединялись боги и люди, предки и потомки). Новогодняя пища — ритуальная, обрядовая еда еще и потому, что ей придавалось особое магическое значение, полагали, что она способна содействовать процветанию и долголетию людей, богатому урожаю и приплоду скота. Все здесь имело глубокий, сакральный смысл: обилие пищи соответствовало процветанию в будущем (например, о каше лабачжоу китайцы еще в древности говорили, что ее «надо есть целый день, чтобы урожай был обильным»); названия отдельных блюд и их внешний вид призваны были обеспечить благополучие в наступившем году (например, у японцев фасоль, употребляющаяся в новогодней трапезе, называется мамэ, причем это же слово входит в состав идиоматического выражения «будьте здоровы»). Как ритуальная пища, новогодняя еда сохранила много архаических элементов (например, у японцев обилие рыбных блюд при довольно частом отсутствии сваренного на пару риса).

Второе: новогодняя пища как праздничная и самая престижная включала такие компоненты, которые не являлись составной частью повседневной пищи, и если и были связаны с продуктами хозяйственной деятельности, то делали акцент на более желаемом, нежели широко распространенном (например, в новогодней пище корейцев преобладают блюда, в приготовлении которых обязательно используются сорта клейкого риса, который всегда ценился более высоко, но не столь часто использовался в повседневной еде). Среди блюд новогодней трапезы многие были результатом культурных влияний, а отнюдь не отражали ХКТ (например, у монголов рисовая каша, сваренная на пару, цагаллак, появившаяся в трапезе монголов под влиянием китайской кухни, или пельмени цзяоцзы, без которых в наши дни немыслим Новый год на севере Китая, но которые появились в пище китайцев в конце I тысячелетия н. э. под несомненным влиянием кочевых центральноазиатских народов). Говоря о пище новогоднего цикла, особенно у земледельческих народов, надо иметь в виду, что помимо кануна Нового года и 1-го дня были особые дни, для которых также готовилась особая пища (например, у китайцев: 8-й день 12-й луны, канун Нового года, первый день Нового года, 7-й день 1-й луны, день Начала весны, 15-й день; у японцев — канун и первый день Нового года, 7-й день, 15-й день; у корейцев — канун и первый день Нового года, 1-й день свиньи, 15-й день 1-й луны; у тибетцев — канун и первый день Нового года, 15-й день 1-й луны). Каждый из этих дней имел свои, ему присущие блюда.