Календарные обычаи и обряды народов Восточной Азии

Изгнание «злых сил».

После 21-22-го дня 1-го лунного месяца в новогодних празднествах наступал почти месячный перерыв. Заканчивался праздник Монлам, но начиналась подготовка к службе Цогчод, которая являлась как бы малым Монламом и проводилась с 19-го дня 2-го лунного месяца в течение 12 дней. Эта служба была создана знаменитым регентом Пятого Далай-ламы Десрид Санчжай-чжамцхо (XVII в.) в память Пятого Далай-ламы.

Главная цель службы Цогчод — изгнание «злых сил». На этот раз в качестве изгоняемого злого духа выступает исторический персонаж — министр Машанг. Во время правления царя Тисрондецана (755–797), покровителя буддизма, его антагонистами выступали приверженцы религии Бон — министры Машанг и Лугонг. В ходе борьбы царю удалось одержать победу над бонской группировкой, министры были отстранены от власти, а затем, по одним данным, убиты, по другим — заживо замурованы в гробнице, а по третьим — при жизни переведены в разряд «живых мертвых»[843]. «Живые мертвые» должны были жить у погребального комплекса царя, не общаться с живыми людьми, принимать жертвы, приносимые покойному, питаться тем и одеваться в то, что периодически приносили родственники[844]. С VIII в. по буддийской традиции Машанг — воплощение злого духа, который причинил много вреда не только в своей человеческой жизни, но и потом, перевоплощаясь в мире демонов, все время стремился разрушить буддизм в Тибете. С течением времени его имя было забыто или приняло другое написание. И теперь вместо одного демона каждый год изгоняют двух[845].

Церемония изгнания лугона («жертвы-заместителя»), как утверждает традиция, была установлена Пятым Далай-ламой. Она совершалась для того, чтобы освободить обитателей тибетской столицы от враждебного влияния грехов, накопленных ими в течение старого года, и особенно для того, чтобы предотвратить враждебное воздействие «семи братьев-демонов», которые почитались врагами тибетского государства и буддийской церкви. Все эти враждебные силы как бы концентрируются в двух людях, которые и становятся «козлами отпущения» и потому называются лугонами. Во времена Пятого Далай-ламы было обычаем изгонять одного из лугонов в монастырь Самье и далее в Цзетанг, а другого — в Пханьюл. С течением времени это забылось, и только Тринадцатый Далай-лама (1876–1933), обнаружив в тибетских архивах указание на второго «козла отпущения», возобновил этот обычай[846].

А. Доржиев называл обряд изгнания «козла отпущения» разновидностью обряда курим, «когда обычные жертвенные предметы — „торма“ и прочие заменяются живым человеком»[847], жертвой во искупление особы Далай-ламы и регента. Р. де Небески-Войковиц писал, что ежегодно для большой церемонии в Лхасе два человека специально избирались на роль «козлов отпущения» и все грехи и несчастья людей, обитающих в тибетской столице, воплощались в них[848].

Обряд изгнания исполнялся не только в Лхасе, но и в монастырях Лавран и Гумбум[849], но там изгоняли только одного «козла отпущения».

За несколько дней до изгнания «избранники» пользовались полной свободой. Они бродили от лавки к лавке, клянча все, что ни попадается на глаза. Они были одеты в обычные одежды, но с высокими клоунскими колпаками. «Избранников» сопровождали два прислужника с белой собакой, державшие в руках хлысты, а иногда пушистый ячий хвост. Все окружающие верили, что если человек нечаянно прикоснется к этому хвосту, то год для него будет неудачным[850]. В «козлы отпущения» в Лхасе избирался обычно мирянин. Р. Стейн утверждал, что роль лугонов обычно исполняют жители селения Шол, расположенного у подножия Поталы. Как сообщает А. Доржиев, «избранник» должен был специально готовиться — «повторять дхарани и размышлять о своей роли»[851].

Для исполнения обряда приглашались также монахи из монастыря Чжангчхублинг. Они приходили в Лхасу в 21-й день 2-го месяца и читали молитвы обряда до 29-го дня того же месяца — дня исполнения обряда. Обряд, который наблюдал Г.Ц. Цыбиков, исполнялся в 28-й день, из-за отсутствия в том месяце 29-го дня[852]. Р. Стейн указывает на 30-й день[853].

В назначенный день у главного соборного храма Лхасы совершается церемония изгнания. Улицы и площадь запружены зрителями. Лугон одет в козью доху шерстью вверх (по Цыбикову, доха из шкуры белой козы). Его лицо выкрашено наполовину белой, наполовину черной краской. П.К. Козлов сообщает, что в Лавране одежда лугона тоже была наполовину белой, наполовину черной[854]. По свидетельству других авторов, лугоны были одеты в овечьи шкуры, носили шляпы, увенчанные красными флажками. В руках держали магический прут и ячий хвост, с одной стороны тела свисали весы, а с другой — мера для сыпучих тел, что символизировало их силу в материальном мире[855]. Они должны были сыграть в кости либо со священником школы Ньингмапа, (который был одет в костюм, имитирующий одежду богини Магзормы — ипостаси богини Лхамо; костюм дополняли колокольчик и жертвенный кинжал[856]), либо с монахом — членом дворцового храма Далай-ламы, одетым в костюм Далай-ламы[857], либо с настоятелем монастыря Галдан[858] на спор, кому быть изгнанным. Бросали жребии. У лугона большой, грубо сколоченный куб, на каждой из шести сторон которого по одному очку, в руках его противника небольшой кубик со многими очками на каждой стороне. Некоторые авторы утверждают, что в прошлые времена в этой игре у всех участников были равные возможности[859], Игре предшествовала небольшая служба в честь богини Магзормы, одна из функций которой — покровительствовать гаданию.

Жребий бросали трижды, со стороны ложного Далай-ламы выступают свидетелями несколько юношей и девушек. Когда игра-заканчивалась проигрышем лугона, появлялись нищие и могильщики (рубщики трупов) с дарами, поднесенными «козлам отпущения» правительством, богатыми людьми, простым людом, а также с тем, что лугоны собрали в качестве подаяния.

Участники церемонии изгнания выстраивались в процессию в следующем порядке: во главе шел нищий с маленькой фигурой из теста — «жертвой — заместителем», — символизирующим Далай-ламу (Г.Ц. Цыбиков писал, что это изображение в фут высотой и облачено в полное духовное одеяние Далай-ламы)[860]. Если же Далай-лама был несовершеннолетним, то несли изображение регента-правителя. Позади следовали лугоны, окруженные нищими и могильщиками, далее — восемь монахов в масках божеств гинг (название группы божеств низшего ранга и группы участников Чама), каждый из которых нес в правой руке дубинку, а в левой капалу — чашу из черепа. Роли гинг согласно правилам, установленным Пятым Далай-ламой, исполняли монахи монастыря Чжанчхублинг, принадлежавшего школе Ньингмапа[861]. Затем несли до — огромную конструкцию из пересеченных нитей, которая якобы вместила все силы, враждебные Тибету и тибетцам. Далее следовали монахи с маленькими до. За ними шли монахи с торма в честь богини Мачжигпалданлхамо (ипостась Лхамо, покровительницы Лхасы) и бога ада Ямы. Процессию заключали 300 барабанщиков-тантристов во главе с главным оракулом монастыря Найчунг в церемониальном костюме, который пребывал в трансе и во время процессии, и во время последующей церемонии; замыкал шествие настоятель монастыря Галдан[862]. Д. Макдональд сообщает, что в этой церемонии принимал участие также оракул Кармашар[863]. Если же оракул отсутствовал, то несли его полное облачение и изображение «защитника учения» чойчжона, в данном случае Пехара, поскольку именно его дух вселялся в тело оракула. Но при этом была обязательна свита, какая полагается при жизни прорицателя[864].

На площади сжигали до и разбрасывали торма. Прорицатель приближался к настоятелю Галдана и вручал ему хадак, а иногда делал предсказание. После этого оракул выпускал стрелы во все стороны, чтобы разогнать всех злых духов, и наконец изгонял лугонов. Как сообщает Г. Цыбиков, пока происходило сжигание «жертв-заместителей», лугон добегал до реки, переодевался, мылся и садился в приготовленную лодку, на которой уплывал к монастырю Самье[865].

В тех случаях, когда изгоняли двух лугонов, один отправлялся на север, а другой — на юг. Каждому давали белого коня, белую собаку, белую птицу. Прибыв в монастырь Самье, лугон отсиживался в комнате, посвященной божеству Циумарпо («Судия мертвых»). Во время пребывания в монастыре лугон посещал различные храмы, чтобы заручиться поддержкой божеств и спастись от злых демонов, которых он вызвал на себя. Потом лугон отправлялся в монастырь Цзэтан, а через три недели мог возвратиться в Лхасу. Но традиция утверждает, что все лугоны вскоре погибали. Если же лугон выживал, то ему не позволялось входить в столицу в течение года — до тех пор, пока не будет изгнан другой лугон во время следующего Нового года.

А. Доржиев полагал, что обряд изгнания «козла отпущения» связан с убийством царя Лангдармы (VIII в.)[866]. История его такова. Придя к власти, Лангдарма принялся за искоренение буддизма. И тогда буддийский монах Лхалунг Палчжэ-дорчже решил его убить. Монах вымазал лицо сажей, смешанной с маслом, надел халат, у которого верх был черный, а изнанка белой, спрятал в рукава лук и стрелы, сел верхом на белую лошадь, предварительно вымазанную сажей, и отправился в Лхасу, где и убил царя: по одной версии — возле каменной стелы, надпись на которой царь рассматривал, по другой — во время исполнения Чама, когда тот выглянул из окошка, монах поразил его стрелой. Затем монах побежал к реке, смыл сажу, вывернул халат наизнанку, сел верхом на уже белую лошадь и скрылся[867]. Как утверждает традиция, бывший «козел отпущения» жил изгоем, отверженным, грабя и убивая[868].

В Гьянтзэ новогодний праздник также завершался церемонией изгнания лугона, но в несколько иной форме. Лугон в течение года содержался за государственный счет. В назначенный день «избранник» отправлялся в близлежащую крепость, чаще всего расположенную на горе, самой приметной ландшафтной точке округа. На его плечах лежала свежесодранная овечья шкура (вероятно, как знак плодородия, плодовитости), с головы и шеи свисали ячьи внутренности. В правой руке он держал свежую ячью печень.

Под шум, поднятый ударами барабанов, гонгов, цимбал, ружейными выстрелами, после чтения молитв «козел отпущения» с силой проводил по земле несколько раз палкой, как бы указывая на то, что уже близок сезон пахоты, посева, потом бросал г толпу кусочки печени, после чего убегал вниз, по склону горы в долину. Народ бросал вслед камни, комки земли, однако стараясь при этом не причинить ему вреда или не перекрыть дорогу в долину, так как существовало поверье, что если «козлу отпущения» помешают убежать или причинят вред, то нечистая сила, враждебные духи вновь вернутся на место. Под крики, ружейные выстрелы, унося на своих плечах все зло прошлого года, убегал «козел отпущения». Когда он достигал долины, монахи исполняли Чам, завершая его сожжением торма[869]. В число персонажей этого уже ритуализированного тибетским буддизмом танца вошел в качестве персонажа и царь Лангдарма, противившийся укреплению буддизма в стране. Во время исполнения данного Чама использовалась зооморфная, в виде яка, линга.