Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни

Большинство публики забралось в него с раннего утра, чтобы занять более удобные места. Многие, пришедшие позже, не застали свободных мест, и им пришлось перекупить их у лиц, которые этим промышляли, выручая иногда пропитание на целую неделю. Собравшиеся (среди которых, однако, совсем не было рабов – их в цирк не допускали) были в чрезвычайном волнении, которое все увеличивалось по мере приближения начала бегов. Повсюду идут оживленные разговоры, споры, устраиваются пари; одни уверены в победе именно той лошади, за которую они держат пари, так как еще накануне обращались к прорицателям за ответом, какая лошадь возьмет приз; другие выражают опасение, как бы колдуны не испортили бега лошадей, хотя они и советовали их владельцам повесить на них звонки, чтобы оградить лошадей от всяких козней и чар.

Но вот получилось известие, что религиозная церемония, которой открывались бега, уже началась, и длинная процессия уже спустилась с Капитолия и пересекает форум. Возбуждение в цирке усилилось еще более. Наконец, процессия вошла в цирк. Во главе ее, на колеснице, в одежде триумфатора, ехал консул, которому предстояло председательствовать на играх; ему предшествовал отряд музыкантов, а вокруг него шли его дети и клиенты. Процессия двигалась при звуках флейт и труб. Затем следовали колесницы, запряженные мулами, лошадьми и слонами, на которых везли изображения богов. Зрители, собравшиеся в цирке, стали рукоплескать и кричать, поручая себя благосклонности богов, которые проходили перед ними. Форма и время восклицаний и аплодисментов определялись военными чиновниками, которые размещались по всему цирку. Когда все участвующие в процессии заняли назначенные им места (самые почетные были отведены для весталок[21]), консул подал знак к началу бегов, бросивши на арену белый платок. Тотчас раскрылись ворота сараев, из которых выехало несколько маленьких, легких беговых колесниц, запряженных каждая четверкой лошадей. Кучера стояли на колесницах, одетые в короткие туники без рукавов, цвета той цирковой партии, к которой они принадлежали (таких партий первоначально было две: белая и красная). Головной убор, напоминающий каску, покрывал лоб и щеки кучера и должен был, в случае падения, смягчить ему силу удара. В руках у каждого кучера было по бичу; вожжи были привязаны к поясу; у каждого, кроме того, был нож, которым он мог бы обрезать вожжи в случае опасности. В древние времена сами граждане не стыдились править колесницами, но в описываемое время возницы были наемные и получали от хозяев лошадей большие деньги. Любители лошадей в публике сейчас же назвали своим соседям лучших лошадей по именам, вкратце даже рассказали об их происхождении, возрасте и беговых качествах; некоторые из лошадей пользовались не меньшей известностью, чем какие-нибудь поэты.

Колесницы понеслись по арене с головокружительной быстротой, сопровождаемые потрясающими криками зрителей. Хотя арену и полили перед этим, но она быстро покрылась облаками пыли. Видно было только, как на повороте – самом опасном месте, так как сделать большой круг значило потерять время и расстояние, и потому кучера обыкновенно заворачивали круто, – одна колесница столкнулась с другой, и арена в этом месте покрылась обломками и окровавленными телами кучеров и лошадей. Остальные колесницы продолжали свой бег; им предстояло объехать вокруг арены семь раз, что составляло расстояние приблизительно в 61/2 верст. На обоих концах арены находились 7 больших шаров, помещенных на колоннах. После каждого пройденного круга один из шаров снимался. Когда на столбе остался один шар, возбуждение зрителей достигло крайних пределов. На их лицах живо отражалось страстное внимание, с которым они следили за ходом состязания. Одни били в ладоши и вопили не своим голосом, вскакивали с места, размахивали платками и тогами, ободряли лошадей и посылали по адресу неумелых возниц ругательства, другие предавались ликованию победителей.

Наконец состязание кончилось, и победителя подвели к консулу для получения награды – венка. Затем победитель объехал верхом, перед глазами восторженно аплодирующих масс народа, всю арену, и это считалось самой высшей наградой. Лошади, взявшие приз, тоже получили награду в виде денег.

После этого объявили перерыв. Это было тем более необходимо, что солнце, до того прятавшееся за облаками, стало теперь сильно припекать. Зрители устремились к палаткам, тянувшимся позади самых высших рядов цирка, для того чтобы подкрепить себя пищей и питьем: там на средства триумфатора, въехавшего в этот день в Рим и желавшего заслужить особое расположение народа, публике даром раздавалось и то и другое.

Когда перерыв окончился, начались гимнастические состязания, которые только что были введены в Риме по образцу греческих, по почину М. Фульвия Нобилиора, поклонника греческой культуры. Но они, по-видимому, мало нравились зрителям, которые рассеянно смотрели на арену.

Зато как вновь оживились они, когда подошло время звериной травли, введенной одновременно с гимнастическими состязаниями, но сразу заслужившей расположение римлян! Стало известно, что в этот день выпустят на арену не менее 60 африканских зверей: пантер, леопардов, гиен, слонов, и проч. Сначала зверей заставили бороться между собой: слон вступил в борьбу с носорогом, медведь – с буйволом и т. д. Для того чтобы возбудить ярость животных, их понукали хлопаньем бича, кололи пиками, горящими головнями, и проч. В особенно неистовый восторг публика пришла после того, как двух зверей связали арканом, и они, разъяренные насильственной связью, разорвали друг друга в клочки.

Травля зверей в амфитеатре. Римская мозаика

Затем в бой с животными вступили люди, называвшиеся бестиариями (от латинского слова bestia – зверь). Они набраны были, главным образом, из пленных и преступников, приговоренных к смерти. После этого показывали дрессированных животных. Так, например, быки спокойно позволяли мальчикам танцевать на своей спине, стояли на задних ногах, изображали из себя кучера, несущегося на колеснице; слоны, по знаку вожака, становились на колени, плясали, аккомпанируя себе на цимбалах, садились за стол, носили вчетвером пятого слона на носилках, ходили по веревке. Наконец, была устроена настоящая охота на страусов, косуль, зайцев, оленей, диких кабанов, медведей и буйволов.

Если мы теперь перенесемся в театр, который в это время был еще деревянный[22] и строился на Марсовом поле на время, для каждого случая отдельно, то увидим, что народу здесь значительно меньше, чем в цирке, и зрители тут спокойнее. В театре публика не имела мест для сидения и должна была или смотреть представление стоя, или приносить с собой скамейки и стулья. Однако и тут публика сопровождала представление громким заявлением удовольствия или неудовольствия: она свистела и шикала, если какая-нибудь роль дурно исполнялась, и таким образом заставляла актера даже удаляться со сцены, аплодировала, если актер нравился, и заставляла его повторять понравившиеся места. Актеры, набранные из рабов и вольноотпущенников, были в масках, с особым приспособлением во рту для усиления голоса; на ногах у них были высокие сапоги, которые увеличивали рост актера; тому же содействовали длинные одежды.

Прежде всего для зрителей была поставлена трагедия, сочиненная по образцу греческой, но без участия хора, который обязательно присутствовал в греческой трагедии. Но римская толпа, собравшаяся в театре, была настолько увлечена скачками, травлей зверей и другими грубыми развлечениями, что осталась равнодушна к воспроизведению на сцене великих личностей и великих событий; к тому же для понимания всего этого ей недоставало подготовительных знаний. Поэтому созерцание трагедии казалось зрителям чересчур утомительным. Несмотря на то что устроители представления старались заинтересовать публику великолепием внешней обстановки, она, не скрывая своего нетерпения, ждала комедии, вполне подходившей к способностям и склонностям римского народа, наделенного проницательным умом, живым остроумием и даром осмеивать чужие пороки, но не обладавшая истинно художественным вкусом.

Римская мозаика с изображением актёров

Особенной любовью зрителей пользовались в это время комедии Плавта и Теренция, писавших под влиянием греческих поэтов и заимствовавших у них темы произведений и даже имена действующих лиц, но приноровлявших все это к условиям римской жизни. В этот день давалась пьеса Плавта.

Плавт родился около 251 года в Умбрии. Некоторое время он был простым служителем на сцене в Риме, скопил себе денег и попробовал, уехав из Рима, заняться торговлей; но дела его пошли неудачно, и он потерял все свои сбережения. Совсем без денег вернулся он в Рим и поступил работником на одну мельницу. Он, однако, находил при этом время для сочинения комедий; так как они имели большой успех, то он оставил работу на мельнице и занялся исключительно сочинением комедий. В них Плавт не касался, как Аристофан, ни общественных, ни государственных вопросов, а изображал частную и семейную жизнь с ее забавными приключениями и выводил таких людей, как хвастун, скряга, мот и проч. Плавт писал простым, несколько грубым, но вполне понятным для массы народа языком; речь его пересыпана шутками и остротами; каждое выведенное им в пьесе лицо говорило своим особым языком.

Особенным успехом у римской публики пользовалась пьеса Плавта под названием «Кубышка». Немудрено поэтому, что в описываемый день театр был полон, так как ставилась именно эта пьеса.

Театр изображал улицу в Афинах. С одной стороны улицы находились рядом дома двух стариков, Эвклиона и Мегадора; в отдалении виднелись роща и храм богини Верности.

Сначала на сцену вышел актер (они набирались из рабов или вольноотпущенников) и сообщил вкратце содержание всей пьесы, а потом появился один из семейных ларов – по-нашему домовых; по верованиям римлян, такие лары жили в каждом доме, имели посвященный им маленький алтарь у домашнего очага и занимались тем, что наблюдали за всеми семейными делами.

Лар сообщил публике, что владельцы дома, в котором он имеет свое местопребывание, всегда были дурными людьми; так, дед нынешнего домохозяина Эвклиона зарыл под очагом кубышку с деньгами и доверил тайну только ему, лару, поручив ему охранять этот клад; старик был так корыстолюбив, что, умирая, скрыл все даже от родного сына; этот последний был еще более скуп, чем его отец, и еще меньше приносил жертв лару, вследствие чего дух не открыл ему тайны. Нынешний владелец дома, внук Эвклион, не уступает дурными качествами ни деду, ни отцу – он настоящий скряга. Но у него есть дочь, к которой лар очень благоволит за то, что она приносит ему в жертву вино, благовонные травы и венки. В благодарность за это лар хочет устроить судьбу этой девушки, Федры, и позаботиться о том, чтобы она вышла замуж за молодого Ликонида, а не за старика Мегадора, его дяди, который является ближайшим соседом Эвклиона и намерен свататься за Федру. Эвклиону же он открыл место, где находится клад, и думает добиться от него того, чтобы он отдал этот клад в приданое дочери.