Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля

Все началось в Сорочинцах

Гоголь сделал местом действия своей первой обретшей популярность повести родное село[63]. Николай Васильевич Гоголь-Яновский родился в 1809 году в Сорочинцах в семье среднего достатка, где говорили по-русски, учился в Нежине и, как и многие другие малороссийские писатели того времени, уехал строить литературную карьеру в Петербург. Когда его первый поэтический опыт – крайне неудачная романтическая идиллия «Ганц Кюхельгартен» – обернулся провалом, Гоголь отказался от псевдонима В. Алов, обратился к своим украинским корням и занялся написанием фантастических повестей, местом действия которых была Украина[64]. Еще дед писателя ради получения дворянства сменил свою фамилию Яновский на Гоголь-Яновский. После Польского восстания 1830 года фамилия Яновский, явно свидетельствовавшая о польском происхождении, могла доставить серьезные неприятности малороссийскому автору[65]. Вдали от семьи и прежних знакомств Гоголь сочинил для себя родословную, в основе которой лежали запутанные связи и украинский фольклор[66]. Решение начать «Вечера…» с ярмарки в Сорочинцах было важной частью этого мифотворческого процесса. Это произведение, в котором необычно сочетались элементы маскарада, ярмарки и театра, было с восторгом принято читателями.

В «Сорочинской ярмарке» есть два четких уровня нарративного пространства: основная история – обычный любовный сюжет, героями которого являются пройдоха и красавица, и встроенная в эту историю новелла о черте и его красной свитке. Как и во многих других повестях «Вечеров…», это сказочное метадиегетическое повествование проникает в основной нарратив и влияет на его исход. Коммерческий пейзаж «Сорочинской ярмарки», включающий в себя корчму, возы с товарами, пасторальный ландшафт и атмосферу постоянного торга в целом, определяет развитие обеих этих историй и их исход.

Основное повествование – это любовная история. Параска, восемнадцатилетняя чернобровая украинская красавица, впервые едет на ярмарку. Грицько, красавец в белой свитке, обращается к ней с ласковыми словами, а затем бранит ее мачеху Хиврю и кидает в нее комок грязи (как выясняется впоследствии, та вполне заслуживала подобного обращения из-за своей тайной связи с поповичем). Этот раблезианский жест прекрасно иллюстрирует мысль Бахтина о том, что

…забрасывание калом, обливание мочой, осыпание градом скатологических ругательств старого и умирающего (и одновременно рожающего) мира – это веселое погребение его, совершенно аналогичное (но в плане смеха) забрасыванию могилы ласковыми комьями земли или посеву – забрасыванию семян в борозду (в лоно земли) [Бахтин 1990: 194].

Грицько кидается грязью с той же целью, что и делает комплимент Параске: он хочет сокрушить старый мир и бросить свое семя в лоно нового мира. Затем юная героиня бродит по ярмарке, ее манят к себе ряды с притягательными для женского сердца лентами и вышивками. И здесь, в этом хаосе образов, звуков и запахов, рядом с раками и козами, Грицько хватает Параску «за шитый рукав сорочки», и они влюбляются друг в друга [Гоголь 1937–1952, 1: 116]. Этот рукав девичьей сорочки перекликается с рассказанной далее историей о черте и пропавшем рукаве его свитки; более того, само слово «сорочка» – традиционная украинская рубашка – созвучно названию села Сорочинцы. По мере развития повествования сюжетные линии, относящиеся к женщинам и к черту, сходятся все ближе[67].

Грицько быстро уговаривает глуповатого отца девушки Черевика одобрить их брак. Сделка заключается «в известной ярмарочной ресторации – под яткою у жидовки, усеянною многочисленной флотилией сулей, бутылей, фляжек всех родов и возрастов» [Гоголь 1937–1952,1:118]. Дав поначалу свое благословение, Черевик затем меняет решение из-за возражений жены, разгневанной тем, что он обещал руку дочери юноше, бросившему в нее грязью. Свадьба отменяется, и Грицько должен с помощью ярмарочной легенды и своих многочисленных друзей завоевать расположение будущего тестя и вернуть свою невесту.

В присутствии Черевика рассказывается вроде бы не имеющая отношения к основному повествованию история о том, как некая заключенная на базаре сделка пошла не так. Изгнанный из ада черт пристрастился к выпивке, залез в долги и вынужден был заложить свою красную свитку «жиду, шинковавшему тогда на Сорочинской ярмарке» [Гоголь 1937–1952, 1: 125]. Черт обещает вернуться за свиткой через год, но шинкарь, не дожидаясь срока, продает свитку приезжему пану, так как «сукно такое, что и в Миргороде не достанешь!» [Гоголь 1937–1952,1:126]. Вернувшись, черт обнаруживает, что его свитка, много раз переходившая из рук в руки, была изрублена в куски и разбросана по всей ярмарке [Гоголь 1937–1952, 1: 127]. С тех пор черт каждый год с свиною личиною возвращается на ярмарку и подбирает куски своей свитки. Эта вездесущая красная ткань, которая обретает собственное инфернальное существование, впоследствии неоднократно будет появляться в гоголевских текстах; ее финальным воплощением станет брусничного цвета фрак Чичикова, бродящего, подобно черту со свиным рылом, по городам и весям и собирающего неприкаянные души Российской империи.

Временные обладатели красной свитки выстраиваются друг за другом в логическую цепочку: каждый следующий несет меньшую угрозу славянской душе, чем предыдущий. Первым хозяином свитки является сам черт; затем она переходит к еврею – этническому и религиозному чужаку, который запускает процесс перемещения этой проклятой вещи по ярмарке, продав ее дворянину (пану), чья принадлежность к этому сословию в контексте всех диканьковских историй означает опасную близость к чуждым обычаям (скорее всего, речь идет о поляке). «Пана обокрал на дороге какой-то цыган и продал свитку перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку» [Гоголь 1937–1952, 1: 126–127]. И только последний владелец свитки, крестьянин, продающий масло (очевидно, не импортное, а домашнего производства), понимает, с чем именно он имеет дело: «Эх, недобрые руки подкинули свитку!» [Гоголь 1937–1952,1:127]. Украинскому крестьянину хватает смелости разрубить проклятую вещь, однако куски чертовой свитки остаются в Сорочинцах.

Еврей, продавший заложенную свитку, наказывается появлением самого некошерного животного на свете: как только он начинает «по жидовски молиться богу… глядь – во всех окнах повыставлялись свиные рыла»[68] [Гоголь 1937–1952,1:126]. Таким образом виновный получает заслуженное возмездие. Черевик и другие слушатели поднимают глаза и видят, что в окне хаты появилась свиная рожа, «как будто спрашивая: “А что вы тут делаете, добрые люди?”» [Гоголь 1937–1952, 1: 127]. Им остается только поверить в то, что черт из легенды проник на настоящую Сорочинскую ярмарку.

На самом деле появление инфернальной свиньи организовал цыган, помогающий Грицько. Вскоре после того, как Черевик слышит эту историю, его начинает преследовать некто, кого он принимает за того самого черта. Перепуганный отец Параски теряет сознание и лишается всего своего товара. Обвиненный в краже собственной кобылы и пшеницы, Черевик лежит связанный, словно скотина на торгу. Грицько героически спасает его и находит не только кобылу и пшеницу Черевика, но и покупателей на них. Выручив крестьянина из большой беды, он заручается его благодарностью и получает в награду руку Параски. Хитрость и мудрость – вот два качества торговца, которые превыше всего ценятся по большей части неграмотным рыночным людом. Хотя деловой интерес Грицько сводится лишь к собственной женитьбе, обладая обоими этими качествами, он успешно оборачивает ситуацию на рынке в свою пользу. Читателю известно, что Грицько не отдал Черевику ничего сверх того, что и так тому принадлежало. Да и вообще в ходе всех этих обменов и сделок не было создано какого-либо продукта, обладающего непреходящей ценностью – кроме самой истории.