Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля

Десятилетие, прошедшее между 1920 и 1930 годами, превратило украинский коммерческий пейзаж в зону революционного апокалипсиса. В «Конармии», описывающей период, когда война принесла разорение на эти земли, а новая власть нанесла сокрушительный удар по религии, Бабель анализирует наблюдаемую им картину хаоса сквозь призму истории Украины – территории казацкого восстания, польского католицизма, хасидских династий и коммерции, которая связывала вместе все проживавшие здесь народы. В этом апокалиптическом хаосе Бабель обращается к христианству как к привычной модели для изображения страданий евреев и украинцев, которым пришлось заплатить высокую цену революции. Эта формальная христианская модель (которая не имеет почти ничего общего с духовной стороной христианства) дает возможность возвестить о наступлении новой эры, и Бабель, мессия из Одессы и автор-торговец всех авторов-торговцев, по-хозяйски следит за тем, как старый рыночный быт уступает место новому, советскому порядку вещей. На революционном базаре за победителей расплачиваются жертвы, и герои Бабеля делятся на эти две категории: на тех, кто получил прибыль в результате войны и коллективизации, и тех, кто понес убытки. Колывушка, как и Гедали, оказался жертвой революционных процессов. Оба они, хоть и по-разному, стали частью истории вместе с коммерческим пейзажем. Даже в 1930-е годы было еще не до конца понятно, что именно придет на смену обычаям и коммерческим отношениям, свойственным черте оседлости. Однако в период, когда революция воспринималась как заря новой просвещенной эпохи, Исаак Бабель оплакивал утрату того, что когда-то считалось сакральным и обладающим ценностью.

Библиография